перенесла Марка в то царство, где веселились мы все, пока не пришло время
приличий. Каждый из них не понимал и десятой части того, что говорит
другой, но они становились все ближе. Лишь много лет спустя Марк понял,
что здесь, где не осталось места тщеславию, а надежды было не больше, чем
на кухне у людоеда, он вошел в самый тайный и самый замкнутый круг.
Время от времени их уединение нарушали. Фрост, или Уизер, или они
оба, приводили какого-нибудь человека, который обращался к бродяге на
неведомом языке, не получал ответа и удалялся. Бродяга, покорный
непонятному и по-звериному хитрый, держался превосходно. Ему и в голову не
приходило разочаровывать своих тюремщиков, ответив по-английски. Он вообще
не любил разочаровывать. Спокойное безразличие, сменявшееся иногда
загадочно-острым взглядом, сбивало его хозяев с толку. Уизер тщетно искал
на его лице признаки зла, но не было там и признаков добродетели. Такого
он еще не встречал. Он знал дураков, знал трусов, знал предателей,
возможных сообщников, соперников, честных людей, глядевших на него с
ненавистью, но такого он не знал.
Так шли дела, пока, наконец, все не переменилось.
- Похоже на ожившую картину Тициана, - подытожил Рэнсом, когда Джейн
поведала ему, что с ней произошло.
- Да, но... - начала Джейн и замолчала. - Конечно, похоже, - снова
заговорила она, - и женщина, и карлики... и свет. Мне казалось, что я
люблю Тициана, но я, наверное, не принимала его картин всерьез. Знаете,
все хвалят Возрождение...
- А когда вы увидели это сами, это вам не понравилось?
Джейн кивнула.
- А было ли это, сэр? - спросила она. - Бывают ли такие вещи?
- Да, - ответил Рэнсом, - я думаю, это было. Даже на этом отрезке
земли, в нашей усадьбе, есть тысячи вещей, которых я не знаю. Кроме того,
Мерлин многое притягивает. С тех пор, как он здесь, мы не совсем в ХХ
веке. А вы... вы же ясновидящая. Наверное, вам суждено ее встретить. Ведь
именно к ней вы бы и пришли, если бы не нашли другого.
- Я не совсем понимаю вас, - призналась Джейн.
- Вы говорите, она напомнила вам Матушку Димбл. Да, они похожи.
Матушка в дружбе с ее миром, как Мерлин в дружбе с лесами и реками. Но сам
он - не лес и не река. Матушка приняла все это и освятила. Она -
христианская жена. А вы - нет. Вы и не девственница. Вы вошли туда, где
нужно ждать встречи с этой женщиной, но отвергли все, что с ней случилось
с той поры, как Мальдедил пришел на Землю. Вот она и явилась к вам, как
есть, в бесовском обличье, и оно не понравилось вам. Разве не так было и в
жизни?
- Вы считаете, - медленно выговорила Джейн, - что я что-то подавляла
в себе?
Рэнсом засмеялся тем самым смехом, который так сердил ее в детстве.
- Да, - кивнул он. - Не думайте, это не по Фрейду, он ведь знал лишь
половину. Речь идет не о борьбе внешних запретов с естественными
желаниями. Боюсь, во всем мире нет норы, где можно спрятаться и от
язычества, и от христианства. Представьте себе человека, который брезгует
есть пальцами, но отказывается от вилки.
Джейн залилась краской не столько от этих слов, сколько от того, что
Рэнсом смеялся. Он ни в коей мере не был похож на Матушку Димбл, но вдруг
ей открылось, что и он - с ними. Конечно, сам он не принадлежал к
медно-жаркому, древнему миру, но он был допущен туда, а она - нет.
Открытие это поразило ее. Рухнула стародевичья мечта найти, наконец,
мужчину, который понимает. До сих пор она принимала как данность, что
Рэнсом - самый бесполый из знакомых ей мужчин, и только сейчас она поняла,
что мужественность его сильнее и глубже, чем у других. Она твердо верила,
что внеприродный мир чисто духовен, а слово это было для нее синонимом
неопределенной пустоты, где нет ничего - ни половых различий, ни смысла.
А, может быть, то, что там есть, все сильнее, полнее, ярче с каждой
ступенькой? Быть может, то, что ее смущало в браке - не пережиток животных
инстинктов или варварства, где царил самец, а первый, самый слабый отсвет
реальности, которая лишь на самом верху являет себя во всей красе?
- Да, - продолжал между тем Рэнсом. - Выхода нет. Если бы вы
отвращались от мужчин по призванию к девственности, Господь бы это принял.
Такие души, минуя брак, находят много дальше ту, большую мужественность,
которая требует и большего послушания. Но вы страдали тем, что старые
поэты называли... Мы называем это гордыней. Вас оскорбляет мужское начало
само по себе - золотой лев, крылатый бык, который врывается, круша
преграды, в садик вашей брезгливой чопорности, как ворвались в прибранный
павильон наглые карлики. От самца уберечься можно, он существует только на
биологическом уровне. От мужского начала уберечься нельзя. Тот, кто выше
нас всех, так мужественен, что все мы - как женщины перед Ним. Лучше
примиритесь с вашим противником.
- Вы думаете, я стану христианкой? - с сомнением произнесла Джейн.
- Похоже на то, - подтвердил Рэнсом.
- Я... я еще не понимаю, причем тут Марк, - с усилием выговорила
Джейн. Это было не совсем так. Мир, представший ей в видении, сверкал и
бушевал. Впервые поняла она ветхозаветные образы многоликих зверей и
колес. Но странное чувство смущало ее: ведь это она должна говорить о
таких вещах христианам. Это она должна явить собой буйный и сверкающий мир
им, знающим лишь бесцветную скорбь; это она должна показать самозабвенную
пляску им, знающим лишь угловатые позы мучеников с витража. К такому
делению мира она привыкла. Но сейчас витраж засветился перед ней лазурью и
пурпуром. Где же в этом новом мире должен быть Марк? Во всяком случае, не
там, где был. От нее отнимали что-то утонченное, умное, современное,
казалось бы - духовное, ничего не требовавшее от нее и ценившее в ней те
качества, которые ценила она сама. А может, ничего такого и не было? Она
спросила, чтобы оттянуть время:
- Кто же эта женщина?
- Точно не знаю, - ответил Рэнсом, - но догадываюсь. Вы слышали о
том, что каждая планета воплощена еще раз, на каждой другой?
- Нет, сэр, не слышала.
- Тем не менее, это так. Небесные силы представлены и на Земле, а на
любой планете есть маленький непадший двойник нашего мира. Вот почему был
Сатурн в Италии, Зевс в Греции. Тогда, в древности, люди встречали именно
этих, земных двойников, и звали их богами. Именно с ними вступали в
общение такие, как Мерлин. Те же, что обитают дальше Луны, на Землю не
спускались. В нашем случае это была земная Венера, Двойник небесной
Переландры.
- Вы думаете, что...
- Я знаю. Этот дом - под ее влиянием. Даже в земле нашей есть медь.
Кроме того, земная Венера будет сейчас очень активна. Ведь сегодня
спустится ее небесная сестра.
- Я и забыла, - прошептала Джейн.
- Когда она придет, вы этого уже не забудете. Всем вам лучше
собраться вместе - скажем, на кухне. Наверх не ходите. Сегодня ночью
Мерлин предстанет перед пятью моими повелителями - перед Виритрильбией,
Переландрой, Малакандрой, Глундом и Лургой. Они передадут ему силу.
- Что же он будет делать, сэр?
Рэнсом рассмеялся.
- Первый шаг нетруден. Беллбэри ищет кельтолога. Мы им его пошлем.
Да, слава Господу Христу, мы пошлем им переводчика! Они сами призвали
своего губителя. Первый шаг нетруден... и потом все пойдет легко. Когда
сражаешься с теми, кто служит бесам, хорошо то, что бесы эти ненавидят
своих слуг не меньше, чем нас. Как только несчастные пешки потеряют цену,
их господа завершают работу сами, ломая свои орудия.
В дверь постучались, и вошла Грэйс Айронвуд.
- Вернулась Айви, сэр, - сказала она. - Вам бы лучше поговорить с
ней. Нет, она одна. Она его и не видела. Срок он отбыл, но его не
отпустили. Его послали в Беллбэри на лечение. Да, теперь так... Приговора
не требуется... но Айви очень плачет, она совсем плоха.
Джейн вышла в сад. Она поняла, что говорил Рэнсом, но не приняла.
Сравнение мужской любви с любовью Божией (даже если Бога нет) показалось
ей кощунственным и непристойным. До сих пор религия представлялась ей
чем-то вроде прозрачных благовоний, тянущихся от души вверх, в небо,
которое радо их принять. Тут она вспомнила, что ни Рэнсом, ни Димбл, ни
Камилла никогда не говорили о религии. Они говорили о Боге. Они ведали не
тонкий туман, поднимающийся вверх, но сильные, могучие руки, протянутые к
нам, вниз. А вдруг ты сама - чье-то создание, и этот Кто-то любит тебя
совсем не за то, что ты считаешь "собою"? Вдруг и Димблы, и Марк, и даже
холостые дядюшки ценят в тебе не тонкость и не ум, а беззащитность? Вдруг
Мальдедил согласен с ними, а не с тобой? На секунду ей предстал нелепый
мир, где сам Бог не может понять ее и принять всерьез. И тогда, у кустов
крыжовника, все преобразилось. Земля под кустами, мох на дорожке,
кирпичный бордюр газона были такими же, и одновременно совсем иными. Она
переступила порог. Она вошла в мир, где с нею был Кто-то. Он терпеливо
ждал ее, и защиты от Него не было. Теперь она знала, что Рэнсом говорил
неточно, или она сама не понимала его слов. Веление и мольба, обращенные к
Нему, не имели подобий. Все правые веления и мольбы проистекали от них, и
только в этом свете можно было понять их, но оттуда, снизу, нельзя было
догадаться ни о чем. Такого не было нигде. Вообще, ничего другого не было.
Но все походило на это и лишь потому существовало. Маленький образ,
который она называла "я", пропал в этой высоте, глубине, широте, как
пропадает в небе птица. "Я" называлось другое существо, еще не знакомое
ей, да и несуществующее, а только вызываемое к жизни велением и мольбой.
То была личность, но и вещь, сотворенная на радость Другому, а через Него
- и всем другим. Нет, ее творили сейчас, не спросясь, по-своему, творили в
ликовании и муке, но она не могла сказать, кто же ликует и мучится - она,
или ее Творец.
Описание наше длинно. Самое же важное, что случилось с Джейн за всю
ее жизнь, уместилось в миг, который едва ли можно назвать временем. Рука
ее схватила лишь память о нем. И сразу изо всех уголков души заговорили
голоса:
- Берегись! Не сходи с ума. Не поддавайся!
Потом - вкрадчивей и тише:
- Теперь и у тебя есть мистический опыт. Это интересно. Это очень
редко. Ты будешь лучше понимать поэтов-метафизиков.
И, наконец:
- Это понравится ему.
Но система укреплений, оберегавшая ее, пала, и она не слушала ничего.
15. БОГИ СПУСКАЮТСЯ НА ЗЕМЛЮ
Усадьба св.Анны была пуста. Только в кухне, поближе к огню, сидели
Димбл, Деннистоун, Макфи и дамы, а далеко от них, в синей комнате - Мерлин
и Пендрагон.
Если бы кто-нибудь поднялся по лестнице, ему, уже в коридоре,
преградил бы путь не страх, а какой-то физически ощутимый барьер. Если бы
он все же прошел дальше, то услышал бы какие-то звуки, но не голоса, и
увидал бы свет под дверью синей комнаты. Двери бы он не достиг, но ему бы
показалось, что дом дрожит и покачивается, словно корабль, и он
почувствовал бы, что Земля - не прочное дно мироздания, а шарик, катящийся
сквозь густую, населенную среду.
Мерлин и Рэнсом стали ждать своих гостей, как только село солнце.
Рэнсом лежал. Мерлин сидел рядом, сложив руки и слегка подавшись вперед.
Иногда по его бурой щеке скатывалась капля пота. Поначалу он думал ждать
на коленях, но Рэнсом не разрешил этого и сказал:
"Помни, и они - служители, как и мы с тобой!" Занавесей не задернули,
света не зажгли, но в окна вливался свет, сперва - морозно-алый, потом -
звездный.
На кухне пили чай, когда это случилось. До сих пор все старались
