постель. - Мне кажется, баскский... э-э... священнослужитель вам не совсем
приятен. Я не разделяю вашей неприязни к религии. Я говорю не о
христианстве в его примитивной форме, но в религиозных кругах... я сказал
бы, в клерикальных сферах... время от времени попадаются чрезвычайно
ценные виды духовности. Как правило, носители их в высшей степени
деятельны. Отец Дойл, хотя он и не очень даровит - один из лучших наших
сотрудников, а Страйк способен к полной самоотдаче (вы, если не ошибаюсь,
называете ее объективностью?). Это - редкость, немалая редкость.
- Что вы предлагаете?
- Прежде всего, нужно посоветоваться с Головой. Как вы понимаете,
слово это я употребляю условно, лишь для краткости.
- Не успеем. Скоро банкет. Через час приедет Джайлс. Мы с ним
прокрутимся до ночи.
Уизер об этом забыл; но испугало его именно то, что ему отказала
память, словно на него впервые дохнула зима.
- Господи, помилуй! - воскликнул он.
- Нечего и говорить, их обоих придется туда взять, - сказал Фрост. -
Их оставили одних... и с этим, вашим, Стэддоком. Надо скорей вернуться.
- А что с ними дальше делать?
- Обстоятельства подскажут...
Словом, бродягу выкупали и одели, а когда это кончилось, пришелец в
рясе сообщил, что он требует, чтобы ему показали весь дом.
- Мы будем чрезвычайно рады... - начал Уизер. Бродяга перебил его.
Пришелец сказал:
- Он требует, чтобы вы показали ему Голову, зверей и узников. Кроме
того, он пойдет только с одним из вас. С вами. - И он указал на Уизера.
- Я не допущу... - вмешался Фрост, но Уизер не дал ему кончить.
- Дорогой мой Фрост, - сказал он, - вряд ли сейчас время... э-э-э...
К тому же, один из нас должен встретить Джайлса.
Пришелец сказал:
- Простите меня, это не мои слова, я обязан перевести. Он запрещает
говорить при нем на незнакомом языке. Он привык, это его слова, чтобы ему
повиновались. Он спрашивает, хотите ли вы, чтобы он был вашим другом или
врагом.
Фрост двинулся к кровати, но говорить не смог. В голову ему приходили
какие-то нелепые обрывки слов. Он знал, что общение с макробами может
повлиять на психику, даже совсем ее разрушить, однако приучил себя об этом
не думать. Быть может, это началось. Фрост напомнил себе, что страх -
продукт химических реакций. Кроме того, в самом худшем случае, это лишь
предвестник конца. Перед ним еще масса работы. Он переживет Уизера.
Страйка он убьет. Он отошел в сторону, и Мерлин, бродяга и Уизер вышли из
комнаты.
Фрост не ошибся - он сразу же обрел дар речи, и без труда сказал,
тряся Марка за плечо:
- Нашли место спать! Идем.
В одеждах доктора философии бродяга ходил по дому осторожно, словно
по яйцам. Время от времени лицо его искажалось, но ему не удавалось
произнести ни слова, если Мерлин не оборачивался к нему и его не
спрашивал. Он ничего не понимал, но далеко не впервые с ним творились
непонятные вещи.
Тем временем, войдя в длинную комнату, Марк увидал, что стол
отодвинут к стене. На полу лежало огромное распятие, почти в натуральную
величину, выполненное в испанском духе - с предельным, жутким реализмом.
- У нас есть полчаса, - сказал Фрост, глядя на секундомер, и велел
Марку топтать и как угодно оскорблять распятие.
Джейн отошла от христианства в детстве - тогда же, когда перестала
верить в Санта Клауса, а Марк не знал его вообще. Поэтому сейчас ему
впервые пришло в голову: "А вдруг в этом что-нибудь есть?" Фрост знал, что
первая реакция может быть такой; он очень хорошо это знал, ибо и ему в
голову поначалу пришла эта мысль. Но выбора не было. Это непременно
входило в посвящение.
- Нет, вы посудите сами... - начал Марк.
- Что, что? - переспросил Фрост. - Быстрее, у нас мало времени.
- Это же просто суеверие, - сказал Марк, указывая на страшно белое
тело.
- И что же?
- Какая же тут объективность? Скорее субъективность его оскорблять.
Ведь это просто кусок дерева...
- Вы судите поверхностно. Если бы вы не выросли в христианском
обществе, вас бы это упражнение не касалось. Конечно, это суеверие, но
именно оно давит на нашу цивилизацию много столетий. Можно
экспериментально доказать, что оно существует в подсознании у лиц, которые
сознательно его отвергают. Тем самым, упражнение целесообразно, и
обсуждать тут нечего. Практика показывает, что без него обойтись нельзя.
Марк сам удивлялся тому, что чувствует. Без всякого сомнения, перед
ним лежало не то, что так поддерживало его в эти дни. Невыносимое по
реализму изображение было, на свой лад, так же далеко от "нормального",
как и все остальное в комнате. Но Марк не мог выполнить приказ - ему
казалось, что гнусно оскорблять такое страдание, даже если страдалец
вырезан из дерева. Но дело было не только в том. Все здесь как-то
изменилось. Оказывается, дихотомия "нормальное" - "ненормальное" или
"здоровое" - "больное" работает не всегда. Почему тут распятие? Почему
самые гнусные картины - на евангельскую тему? "Куда бы я ни ступил, -
думал Марк, - я могу свалиться в пропасть". Ему хотелось врасти копытами в
землю, как врастает осел.
- Прошу вас, быстрее, - торопил его Фрост.
Спокойный голос, которому он так часто подчинялся, чуть не сломил
его. Он шагнул было вперед, чтобы скорее отделаться от этой ерунды, когда
беззащитность распятого остановила его. Никакой логики не было. Эти руки и
ноги казались особенно беззащитными потому, что они сделаны из дерева, и
уж никак, ничем не могут ответить. Безответное лицо куклы, которую он
отобрал у Миртл и разорвал на куски, вспомнилось ему.
- Чего вы ждете, Стэддок? - холодно спросил Фрост.
Марк понимал, как велика опасность. Если он не послушается, отсюда
ему не уйти. Страх снова подступил к нему. Он сам был беззащитным, как
этот Христос. Когда он это подумал, распятие предстало перед ним в новом
свете - не куском дерева и не произведением искусства, но историческим
свидетельством. Конечно, христианство - чушь, но этот человек жил на свете
и пострадал от Беллбэри тех дней. И тогда Марк понял, почему, хотя он и
нездоров, и ненормален, он тоже противостоит здешней извращенности. Вот
что бывает, когда правда встречает неправду; вот что делает неправда с
правдой и сделает с ним, если он правде не изменит. Это - перекресток.
Крест.
- Вы собираетесь заниматься? - осведомился профессор, глядя на
стрелки. Он знал, что Джайлс вот-вот прибудет, и в любую минуту его могут
вызвать. Заниматься сейчас он решил и по наитию (с ним это случалось все
чаще), и потому, что спешил заручиться сообщником. В ГНИИЛИ было только
трое посвященных - он, Уизер и, быть может, Страйк.
Именно им придется иметь дело с Мерлином. Тот, кто поведет себя
правильно, может стать для остальных тем, чем все они были для института,
а институт - для Англии. Он знал, что Уизер только и ждет от него
какого-нибудь промаха. Значит, надо поскорей перевести Марка через черту,
за которой подчинение макробам и своему наставнику становится
психологической, даже физиологической потребностью.
- Вы меня слышите? - спросил он.
Марк молчал. Он думал, и думал напряженно, ибо знал, что остановись
он хоть на миг, страх сломит его. Да, христианство - выдумка. Смешно
умирать за то, во что не веришь. Даже этот человек на этом самом кресте
обнаружил, что все было ложью, и умер, крича о том, что Бог, которому он
так верил, покинул его. Этот человек обнаружил, что все мироздание -
обман. Но тут Марку явилась мысль, которая никогда ему не являлась:
хорошо, мироздание - обман, но почему же надо вставать на его сторону?
Предположим, правда совершенно беспомощна, над ней глумятся, терзают,
убивают, наконец. Ну и что? Почему не погибнуть вместе с ней? Ему стало
страшно от того, что самый страх исчез. Все эти страхи прикрывали его, они
защищали его всю жизнь, чтоб он не совершил того безумия, которое
совершает сейчас, когда говорит, обернувшись к Фросту:
- Да будь я проклят, если это сделаю!
Он не знал и не думал, что будет дальше. Он не знал, позвонит ли
Фрост в звонок, или застрелит его, или прикажет снова. Фрост смотрел на
него, а он - на Фроста. Потом он увидел, что Фрост прислушался. Потом
открылась дверь, и в комнате оказалось сразу много народу - человек в
красной мантии (бродягу он не узнал), и странный священник, и Уизер.
В большой гостиной воцарилось беспокойство. Хорес Джайлс, директор
института, уже полчаса, как прибыл. Его повели в кабинет ИО, но ИО там не
было. Его повели в его кабинет и надеялись, что он там застрянет, но он не
застрял. Через пять минут он свалился им на голову и стоял теперь спиной к
огню, попивая херес, а главные люди института стояли перед ним.
Беседовать с ним было всегда нелегко, ибо он упорно считал себя
настоящим директором, и даже верил, что основные идеи принадлежат ему.
Поскольку он не знал другой науки, кроме той, которую ему преподавали в
Лондонском университете лет пятьдесят назад, и другой философии, кроме
той, которую он почерпнул из Геккеля, Джозефа Мак-Кэба и Винвуда Рида,
обсуждать с ним работу института не представлялось возможным. Приходилось
измышлять ответы на бессмысленные вопросы и восхищаться мыслями, которые
были и глупыми, и отсталыми даже в свое время. Вот почему никто не мог
обойтись без Уизера, который, один из всех, владел стилем, совершенно
удовлетворявшим директора.
Джайлс был очень мал ростом, а ноги у него были такие короткие, что
его, без должного милосердия, сравнивали с уткой. Былое благодушие его
лица попортили годы чванства и роскоши. Когда-то его повести принесли ему
славу и влияние; потом он стал издателем научно-популярного еженедельника,
и это придало ему такую силу, что его имя понадобилось ГНИИЛИ.
- Я ему и говорю, - сообщал собеседникам Джайлс. - Вы, наверное, не
знаете, ваше преосвященство, но современные исследования доказали, что
Иерусалимский храм был не больше деревенской церквушки.
- Н-да!.. - сказал про себя Фиверстоун, стоявший чуть поодаль.
- Еще хересу, господин директор? - осведомилась мисс Хардкастл.
- С удовольствием, - отозвался Джайлс. - Недурной херес, недурной.
Хотя я мог бы показать вам местечко, где он получше.
- Как ваша работа, мисс Хардкастл? Реформируете систему наказаний?
- Движемся понемногу, - отвечала Фея. - Если чуть-чуть изменить
метод, который...
- Я всегда говорю, - заметил Джайлс, не давая ей закончить, - почему
бы не лечить преступность, как болезнь? Я, знаете ли, против наказаний.
Надо выправить человека, помочь ему, возродить в нем интерес к жизни. Если
мы взглянем с этой точки зрения, все прояснится. Надеюсь, вы читали мою
речь по этому вопросу?..
- Я совершенно с вами согласна, - поспешила заверить его Фея.
- И правильно, - одобрил Джайлс. - А вот Хинджест возражал мне.
Кстати, убийцу не нашли? Жаль старика, но я его недолюбливал. Как говорит
Уизер... Да, а где же он?
- Наверное, сейчас придет, - попыталась успокоить его Фея. - Не
пойму, куда он подевался...
- Он будет очень жалеть, - сказал Филострато, - что не смог
приветствовать вас сразу.
- Ну, это ничего, - отмахнулся Джайлс. - Я не формалист, хотя, честно
говоря, я думал, он меня встретит. А вы прекрасно выглядите, Филострато.
Слежу, слежу за вашей работой. Я, знаете, считаю вас одним из благодетелей
человечества.
- В том-то и дело, - подхватил Филострато. - Мы как раз начали...
- Помогаю как могу, - тут же перебил его Джайлс, - хотя и не смыслю,
