студенческой комнаты не был полным без портрета Петера Макса, а
если вы устали от _Битлз_ - чего никогда не случалось - то могли
тащиться от Хот Тьюн или _МС5_. Все это было слишком ярко, чтобы
быть реальности, словно предметы в глазах больного лихорадкой,
когда болезнь еще не угрожает жизни. Короче, эти два года были
словно взрыв.
Взрыв закончился после первой встречи _группы женского
самосознания_. Там Джесси открыла страшно серый мир, который,
казалось, одновременно предсказывал ее взрослое будущее и
нашептывал мрачные заживо погребенные секреты ее детства. В
гостиной коттеджа, примыкающего к Неувортской Межвероисповедальной
Часовне, расположились, некоторые на старой софе, некоторые
спрятавшись в тени, отбрасываемой спинками огромных церковных
стульев, а большинство просто на полу, разместившись грубым
подобием круга, человек двадцать женщин в возрасте от восемнадцати
до примерно сорока лет. В начале собрания они взялись за руки и
некоторое время сидели в тишине. Когда минута молчания
закончилась, на Джесси обрушилась лавина рассказов об
изнасилованиях, кровосмешениях, физических издевательств. Даже,
если она доживет до ста лет, то все равно никогда не забудет
симпатичную блондинку, которая стянула с себя свитер, чтобы
показать шрамы от сигаретных окурков на нижней части грудей.
Вот тогда для Джесси Магот и закончился карнавал. Закончился?
Нет, это не совсем верно. Это все походило на то, что на мгновение
ей позволили заглянуть за его кулисы; позволили увидеть серые и
пустые осенние поля, которые и были правдой: ничего, кроме пустых
сигаретных пачек, использованных презервативов и нескольких
разбитых, дешевых призов, ждущих, когда их либо сдует ветром, либо
заметет снегом. Джесси увидела молчаливый, глупый, стерильный мир
за тонким слоем заплатанной парусины, являющейся единственной
загородкой, отделяющей его от яркости ярмарки, топота разносчиков
и мерцающего очарования каруселей, и он испугал ее. Мысль о том,
что впереди лежит только это, только это и больше ничего, была
ужасной, а мысль о том, что то же самое лежит и позади, неумело
спрятанное под таким же заплатанным брезентом ее собственной
отредактированной памяти была просто обескураживающа.
После демонстрации грудей, симпатичная блондинка снова надела
свитер и объяснила, что ничего не рассказала своим родителям о
том, что сделали с ней друзья ее брата в один из уикэндов, когда
ее родители уехали в Монреаль, потому что в этом случае ей
пришлось бы рассказать о том, что с ней проделывал брат на
протяжении последнего года, этому они ни за что не поверили бы.
Голос блондинки был так же спокоен, как и ее лицо, а тон
идеально рационален. Когда она закончила, то наступила гнетущая
пауза, во время которой Джесси почувствовала, как что-то рвется у
нее изнутри и услышала сотни призрачных голосов, в которых звучала
смесь надежды и ужаса, а затем заговорила Рут.
- Почему они бы тебе не поверили? - опросила она. - Боже мой,
nmh же жгли тебя горящими сигаретами! Ты же могла предъявить ожоги
в качестве доказательства! Почему они бы тебе не поверили? Они
тебя не любили?
_Да_, подумала Джесси. _Да, они любили ее. Но..._
- Да, - ответила блондинка. - Они любили меня. Они до сих пор
любят. Но они идолизировали моего брата Барри.
Сидя рядом с Рут, прикрыв лицо дрожащей рукой, Джесси
прошептала:
- Кроме того, это бы убило ее.
Повернувшись к ней, Рут начала:
- Что...
В этот момент блондинка, все еще не плача, неестественно
спокойно сказала:
- Кроме того, если бы моя мама узнала о чем-либо подобном, то
это бы убило ее.
В этот момент Джесси почувствовала, что если она не уберется
отсюда, то взорвется. Она вскочила со стула так порывисто, что
почти опрокинула его, и выскочила из комнаты, не заботясь о том,
что все присутствующие смотрели ей вслед. Ее совершенно не
интересовало, что они о ней думают. Значение имело то, что солнце
исчезло само солнце, и если бы Джесси в свое время рассказала о
происшедшем с ней, то ее рассказу не поверили бы только в том
случае, если Бог народился в хорошем настроении. Если бы
настроение у него было плохое, то ей бы поверили... и если бы это
не убило ее маму, то наверняка разворотило бы семью, словно
динамитная шашка.
Поэтому Джесси выскочила из комнаты и, пробежав через кухню,
оказалась перед задней дверью, которая была заперта. Рут гналась
за ней, призывая остановиться. Джесси остановилась, но из-за того,
что ее задержала эта проклятая запертая дверь. Она прижалась лицом
к холодному толстому стеклу, и на секунду ей захотелось разбить
его головой так, чтобы стекло разрезало ей горло и разом покончило
с мелькающими перед глазами ужасными, серыми картинами будущего
впереди и прошлого позади, но в конце концов она просто
прислонилась к двери спиной и сползла на пол, обхватив руками
обнаженные ноги, чуть-чуть прикрытые одетой на ней короткой юбкой,
уперлась лбом в колени и закрыла глаза. Рут опустилась рядом с ней
и обняла ее, баюкая, что-то напевая, ероша ей волосы, уговаривая
все забыть, выкинуть из головы, не принимать близко к сердцу.
Теперь, лежа в доме на берегу озера Кашвакамак, Джесси
гадала, что случилось с жутко спокойной блондинкой, которая
рассказала им о своем брате Барри и его друзьях - молодых людях,
которые считали женщину системой жизнеобеспечения для манды, и о
происшествии, которое являлось наказанием ей за то, что она
считала нормальным трахаться со своим братом, а не с его друзьями.
Она также пыталась вспомнить, что она говорила Рут, когда они
сидели обнявшись и опершись спинами о закрытую дверь.
Единственное, в чем она была уверена, так это в том, что она
постоянно повторяла: _Он не поджигал меня, он не поджигал меня, он
никогда не делал мне больно_. Но это по всей видимости было далеко
не все, поскольку вопросы, которые Рут отказалась перестать
задавать, имели определенную направленность, а именно касались Лак
Скор Лейк и дня солнечного затмения.
В конце концов, она сбежала от Рут, предпочтя бегство
рассказу... точно так же, как и от Норы. Она бежала со всех ног _
Джесси Магот Барлингейм, также известная как Удивительный Имбирный
Пряник, последнее чудо сомнительных годов, пережившая солнечное
затмение, теперь прикованная к кровати и не способная снова
бежать.
- Помогите мне, - оказала она пустой комнате. Вспомнив
блондинку с ужасно спокойным голосом и лицом и полоску старых
круглых шрамов на красивых грудях, Джесси не могла теперь
отделаться ни от нее, ни от мысли о том, что это было совсем не
спокойствие, а некое фундаментальное отъединение от ужасной вещи,
которая с ней произошла. Каким-то образом лицо блондинки стало ее
лицом, и когда Джесси заговорила, то сделала это трясущимся,
покорным голосом атеиста, произносящего предсмертную молитву.
- Пожалуйста, помогите мне.
Ей ответил не Бог, а та часть ее, которая могла по-видимому
говорить только нарядившись Рут Нери. Теперь голос звучал
спокойно... но без особой надежды. Я попробую, но ты должна мне
помочь. Я знаю, что ты можешь переносить мучительные вещи, но ты
также должна уметь переносить мучительные мысли. Ты готова к
этому?
- Это не касается думания, - произнесла Джесси дрожащим
голосом и подумала: _Вот так звучит вслух голос Хорошей Женушки
Барлингейм_. - Это... касается моего освобождения.
И ты можешь заставить ее молчать, оказала Рут. Она законная
твоя часть, Джесси - наша часть - и на самом деле неплохая
личность, но она зашла слишком далеко, и в сложившейся обстановке
ее мироощущения не совсем подходят. Ты будешь это оспаривать?
У Джесси совершенно не было желания оспаривать что бы то ни
было. Она слишком устала. Свет, падающий сквозь западное окно, с
каждой минутой, по мере приближения захода солнца, становился все
горячее и краснее. Порывы ветра гнали по веранде, выходящей на
озеро сухие листья. Веранда была пуста, вся ее меблировка
теснилась в гостиной. Сосны вздыхали; задняя дверь стучала; собака
немного передохнула и снова принялась издавать шумные лижущие
рвущие и жующие звуки.
- Я так хочу пить, - печально произнесла Джесси.
Прекрасно... с этого мы и начнем.
Она начала поворачивать голову пока не почувствовала тепло
солнечного света на левой стороне шеи, и пока волосы не коснулись
ее щеки, а затем снова открыла глаза. Джесси обнаружила, что
смотрит прямо на бокал воды Джеральда, и ее горло тотчас же издало
сухой, повелительный крик.
Начнем данную фазу операции с того, что забудем о собаке
сказала Рут. Пусть она занимается своими делами, а ты займись
своими.
- Я не знаю, смогу ли я ее забыть, - оказала Джесси.
Думаю, сможешь, милашка... я уверена. Если ты смогла стереть
из памяти то, что произошло в день солнечного затмения, то я
думаю, что ты сможешь проделать это и с любым другим
воспоминанием.
На секунду Джесси почти сделала это, она поняла, что может
сделать это, если захочет. Секрет того дня никогда не пропадал
полностью из ее подсознания, как это происходило с секретами в
телевизионных мыльных операх и мелодрамах; в лучшем случае, он был
погребен в мелкой могиле. Это была своего рода выборочная амнезия,
но исключительно добровольная. Если она захочет вспомнить, что
произошло в день солнечного затмения, то очевидно ей это удастся.
Словно по приглашению, в голове Джесси возникла картина
удивительной ясности: кусок стекла, зажатый в каминных щипцах.
Рука в рукавице, двигающаяся по направлению к маленькому костру из
горящего дерна.
Джесси напряглась и прогнала образ прочь.
Давай-ка все проясним, подумала она. Она предполагала, что
это будет голос Рут, но была не уверена в этом. Теперь она ни в
wel не была уверена. _Я не хочу вспоминать. Понятно? События того
дня не имеют никакого отношения к событиям сегодняшнего. Это небо
и земля. Конечно, легко найти совпадения - два озера, два летних
домика, два случая
(хранить секреты довольно мучительно)
половых извращений - но воспоминания того, что произошло в 1963
году, ничего мне не даст, кроме, может быть, страданий. Поэтому,
давай оставим это все, хорошо? Давай забудем Дак Скор Лейк.
- Что ты сказала, Рут? - спросила Джесси тихим голосом и ее
взгляд переместился на бабочку, висящую на стене напротив. На
секунду возник еще один образ - маленькая девочка, чья-то
маленькая, сладкая простофилька, пахнущая одеколоном после бритья
и смотрящая на небо сквозь осколок закопченного стекла - который
затем милосердно исчез.
Джесси еще некоторое время смотрела на бабочку, чтобы
увериться, что старые воспоминания оставили ее в покое, а затем
снова перевела взгляд на бокал воды. Невероятно, но в нем все еще
плавало несколько серебристых кусочков льда несмотря на то, что
комната еще долго должна хранить тепло дневного солнца.
Взгляд Джесси скользнул по бокалу, коснулся холодящих
пупырышков конденсата на его стенках. Она не могла видеть поднос,
на котором он стоял - его заслоняла полка - но ей и не надо было
его видеть для того, чтобы представить себе темное, расползающееся
кольцо влаги вокруг бокала там, куда стекали капельки конденсата,
образуя лужицу на подносе.
Язык Джесси, облизнувший верхнюю губу, такой влаги не выделял
_Я хочу пить!_ закричал испуганный, требовательный детский _
а может быть, чьей-нибудь сладкой, маленькой Простофильки - голос.
