мыслям. В конце концов, близится ночь, ее муж лежит рядом мертвый,
и, похоже, ей придется заночевать на открытом воздухе.
Не слишком приятная картина, особенно, если вместе с вами
находится голодная бродячая собака, однако Джесси чувствовала, что
с каждой минутой все больше и больше хочет спать. Она попыталась
придумать причину, по которой ей следует бороться с наступающей
дремотой, но ничего хорошего в голову ей не приходило. Даже мысль
о том, что она проснется с руками, омертвевшими по локоть, не
производила на нее впечатление. Она просто покрутит ими, пока
кровь снова не станет циркулировать нормально. Это не будет
приятным, конечно, но она не сомневалась в том, что ей удастся это
сделать.
Кроме того, пока ты будешь спать, тебе может прийти какая-
mhasd| идея, добавила Хорошая Женушка Барлингейм. _В книгах так
все время бывает_.
- Может быть, тебе придет, - сказала Джесси. - В конце
концов, ты же у нас самая лучшая.
Она позволила себе лечь, подтолкнув подушку вверх под голову
настолько далеко, насколько смогла. Ее плечи горели, ее руки
(особенно левая) пульсировали, а мускулы живота все еще трепетали
от усилия по поддержанию ее тела в положении, пригодном для того,
чтобы пить сквозь соломинку... но в то же время она чувствовала
себя странно удовлетворенной. В мире с самой собой.
_Удовлетворенной? Как ты можешь чувствовать себя
удовлетворенной? Твой муж умер, и ты приняла в этом
непосредственное участие, Джесси. А предположи, что тебя найдут?
Предположи, что тебя освободят? Ты задумывалась о том, как будет
это все выглядеть в глазах того, кто тебя найдет? Как, ты думаешь,
это будет выглядеть в глазах Констебля Тигардена? Сколько он будет
думать перед тем, как вызовет полицию? Тридцать секунд? Может
быть, сорок? Здесь, в провинции, они все чрезвычайно медлительны:
он может затратить на это две минуты.
Джесси не стала спорить. Это было правдой.
_Так как же ты можешь чувствовать себя удовлетворенной,
Джесси? Как ты можешь чувствовать себя удовлетворенной в такой
обстановке?_
Она не знала, но тем не менее чувствовала. Ее чувство
спокойствия было глубоко, как пуховая перина и тепло, словно
грелка в кровати. Джесси подозревала, что большая часть этих
чувств основана на чистой физиологии: если вы очень хотите пить,
то можете окосеть от полстакана воды.
Но существовала, также, и психологическая подоплека. Десять
лет назад Джесси неохотно оставила работу в качестве учителя-
заместителя, уступив в конце концов давлению настойчивой (хотя,
возможно, здесь более подходящим было слово _безжалостной_) логике
Джеральда. В то время он зарабатывал почти сто тысяч в год, и на
этом фоне ее в общей сложности пять или семь тысяч выглядели
жалкими. Это особенно было заметно во время уплаты налогов,
которые поглощали всю эту сумму, однако налоговые инспектора тем
не менее оставались недовольны и продолжали что-то разнюхивать в
их счетах, словно ища остальное.
Когда она обратила внимание на их подозрительное поведение,
Джеральд посмотрел на нее со смесью любви и раздражения. Это не
был его обычный взгляд _Почему вы, девушки, всегда так глупы?_ _
это выражение появилось спустя пять или шесть лет после этого - но
весьма похожий. _Они видят, что я делаю_, объяснил он Джесси, _они
видят два больших немецких автомобиля в гараже, они смотрят на
фотографии домика на озере, а затем смотрят в твою налоговую
декларацию и видят, что ты получаешь столько, сколько им не хватит
даже на сигареты. Они не могут в это поверить - для них это похоже
на обман, на прикрытие каких-то махинаций... и, естественно, они
начинают копать, ища то, что может за этим скрываться. Они не
знают тебя, как я, вот в чем дело_.
Она не смогла объяснить Джеральду, что значит для нее ее
работа... или, может быть, он просто не захотел слушать. В любом
случае дело было в следующем: преподавание, даже временное
наполняло Джесси энергией, а Джеральд этого не понял, как не понял
и того, что преподавание было тем мостиком, который соединял
Джесси с той жизнью, которой она жила до того, как познакомилась с
Джеральдом, когда она была учителем английского в Уотервилл-Хилл,
женщиной самой зарабатывающей себе на жизнь, любимой и уважаемой
коллегами и не принадлежащей никому. Она оказалась неспособной
nazqmhr| (а, может быть, он пожелал услышать), что уход в
отставку приведет к тому, что она станет чувствовать себя
потерянной и в какой-то степени бесполезной.
Это чувство никчемности - вызванное, возможно, не столько
тем, что ей пришлось вернуть контракт неподписанным, сколько
неспособностью забеременеть - вырвалось спустя год из ее сознания,
но так и не покинуло глубин сердца. Иногда она чувствовала себя
стререотипом - молодой учительницей, удачно выскочившей замуж за
преуспевающего адвоката, чье имя выгравировано на табличках в
офисе. Эта молодая (ну, относительно молодая) женщина окончательно
вступает в фойе удивительного дворца, зовущегося средний возраст,
оглядывается и неожиданно обнаруживает, что она совсем одна - ни
работы, ни детей, и муж, который почти полностью сосредоточен
(можно было сказать, одержим маниакальной идеей, это было бы
точнее, но очень грубо) на карабканье по лестнице успеха.
Эта женщина, неожиданно оказавшаяся на пороге сорока,
преодолев очередной вираж дороги, относится к тому типу женщин,
которые всегда попадают в неприятности, связанные с наркотиками,
спиртными напитками или мужчинами. Молодыми, разумеется. Ничего
такого не произошло с этой молодой (м-м-м... ранее молодой)
женщиной, и Джесси оказалась под пугающей тяжестью свободного
времени - времени для занятия в саду, времени для игры в шары,
времени для посещения занятий (рисование, скульптура, поэзия... и
если бы она захотела, то могла бы завязать отношения с каким-
нибудь мужчиной, интересующимся поэзией, и она даже почти
захотела). Также у нее появилось время для работы над собой,
следствием чего и было знакомство с Норой. Но ничто из
перечисленного выше не заставляло ее чувствовать себя так, как она
чувствовала сейчас. Ей казалось, что ее слабость и боль в теле
являлись знаками доблести, а сонливость - наградой за победу.
Эдакая женская версия Миллер Таим, можно сказать.
Эй, Джесс... то, как ты добыла эту воду на самом деле
выдающееся достижение.
Это был еще один НЛО, но Джесси не обратила на это внимания.
Ей было все равно, раз это был не голос Рут. Рут интересовалась
происходящим, но также была слишком измождена.
Большинство людей не додумались бы даже до того, как
дотянуться до бокала, продолжал НЛО-голос, а использовать
рекламную карточку в качестве соломинки... это мастерский трюк.
Так что расслабься и лови кайф. Это разрешено. Вздремнуть тоже не
возбраняется.
Но эта собака, нерешительно произнесла Хорошая Женушка. Эта
собака не потревожит тебя ни на секунду... и ты знаешь, почему.
Да, причина, по которой собака ее не тронет, лежала рядом на
полу спальни. Джеральд теперь был всего лишь тенью среди теней,
чему Джесси была страшно благодарна. Снаружи опять задул ветер.
Его шелест в ветвях сосен действовал на Джесси успокаивающе,
убаюкивающе. Она закрыла глаза.
Но будь осторожна со снами! - крикнула с неожиданной тревогой
Хорошая Женушка, но ее голос был далеким и не особенно
настойчивым. Однако она попыталась еще раз: Будь осторожна со
снами! Джесси, я говорю серьезно.
Да, конечно серьезно. Хорошая Женушка всегда была серьезна,
что означало, что она была часто утомительна.
Что бы ни снилось, подумала Джесси, главное, чтобы это было
не про жажду. За последние десять лет я одержала не так уж много
побед - в основном связанных с мрачными партизанскими действиями _
однако операция с бокалом была настоящей победой. Разве не так?
Да, согласился НЛО-голос. Он звучал слегка по-мужски, и в
onksqme Джесси подумала, не является ли он голосом ее брата
Вилла... Вилла-ребенка шестидесятых годов. Можно поклясться. Это
было великолепно.
Спустя пять минут Джесси спала крепким сном, раскинув
свободно висящие в наручниках руки, склонив голову на правое
(которое болело меньше) плечо, медленно, глубоко дыша. В этот
самый момент - намного позже после того, как опустилась тьма, а на
востоке поднялось белое кольцо луны - в дверях снова появилась
собака.
Как и Джесси, она стала более спокойной теперь, когда ее
основная потребность была удовлетворена, и урчание в животе
стихло. Подняв морду и навострив уши, она долго смотрела на
Джесси, пытаясь решить, спит ли она или только притворяется.
Наконец, пес решил (главным образом основываясь на запахах - пота,
который высыхал, и полного отсутствия озоновой вони адреналина),
что женщина уснула. На этот раз не предвидится ни ударов, ни
криков... в том случае, если он будет осторожен и не разбудит ее.
Пес, мягко ступая, подошел к куче мяса, лежащей посреди
комнаты. Несмотря на то, что его голод уменьшился, мясо все равно
привлекало его своим ароматом. Пес, конечно, не знал, что причиной
этому было нарушение древнего, взращенного поколениями табу на
этот вид мяса.
Пес опустил голову, сначала с деликатностью гурмана
принюхавшись к восхитительному запаху мертвого адвоката, а затем
осторожно сомкнув челюсти на его нижней губе. Он принялся тянуть,
оттягивая губу все дальше и дальше. При этом Джеральд начал
походить на претерпевающего превращение монстра. Наконец, губа
оторвалась, обнажив в смертельном оскале нижний ряд зубов
Джеральда. Пес проглотил этот деликатес единым махом и облизнулся.
Его хвост снова начал вилять, на этот раз двигаясь размеренными,
довольными взмахами. На потолке дрожали два маленьких пятнышка
света; лунный свет отразился от двух нижних резцов Джеральда.
Всего неделю назад на них были поставлены коронки, которые теперь
ярко и свеже блестели.
Пес еще раз облизнулся, влюбленно глядя на Джеральда. Затем
он вытянул шею почти так же, как вытягивала Джесси, когда опускала
соломинку в бокал, и понюхал лицо Джеральда, но не просто понюхал;
он позволил своему носу совершить небольшое путешествие, сначала
учуяв аромат коричневой ваксы, исходящий из уха хозяина, затем
смесь пота и _Прелля_ там, где кончаются волосы, а затем резкий,
островатый запах запекшейся на голове Джеральда крови. Наиболее
долго он задержался на обследовании носа Джеральда, произведя
осторожные исследования его теперь неподвижных каналов своей
грязной, но ох как чувствительной мордой. Снова на него нахлынуло
ощущение гурманства, чувство, будто ему надо выбирать что-то одно
из груды сокровищ. Наконец, он глубоко вцепился зубами в левую
щеку Джеральда и принялся тянуть.
У лежащей на кровати Джесси быстро задвигались прикрытые
веками глаза, и она издала стон - высокий, колеблющийся звук,
полный ужаса и страдания.
Пес немедленно оторвался от своего занятия и инстинктивно
принял позу вины и страха, однако ненадолго. Он уже считал эту
гору мяса своей добычей, за которую он будет драться, а если надо,
то и умрет, Кроме того, этот звук издала всего лишь самка, а пес
теперь был достаточно уверен, что она ему не помеха.
Он снова опустил морду вниз, опять вцепился в щеку Джеральда
Барлингейма, и дернулся к двери, тряся головой из стороны в
сторону. С громким треском, напоминающим звук отрываемого от
бобины скотча, от щеки мертвеца оторвалась длинная полоска мяса.
