под мышками, Мэдди и Джесси, во все времена отличные подруги,
несмотря на разницу в возрасте, частенько отправлялись купаться на
Нейдермейер. Нейдермейер назывался плавучий понтон, оборудованный
вышкой для прыжков в воду и именно там, купаясь на приволье,
Джесси выработала свой стиль, который через некоторое время дал ей
возможность взять первый приз в соревнованиях по плаванию среди
старшеклассников, а потом и в сборной штата в 1971-м. То, что
запомнилось ей более всего (во-вторых, потому что во-первых ей
навсегда врезалось в память стремительный полет-пике сквозь
горячий летний воздух к ждущему внизу блеску голубой воды), был
ledkemm{i подъем к поверхности, сквозь чередующиеся слои холода и
тепла.
Теперь, возвращаясь из своего кошмара, она испытывала
примерно то же самое.
Поначалу ощущение напоминало ей черное ревущее пребывание
внутри грозовой тучи. Сильно толкнувшись, она прорвалась сквозь
клокочущую тьму, не отдавая себе ни малейшего отчета о том, что
это было такое и кто такая она сама или в каком времени она
пребывает, не говоря уж о том где находится ее реальное тело.
Следующим был теплый и спокойный слой: она оказалась во власти
самого страшного кошмара, известного со дня сотворения мира (по
крайней мере, ее собственного мира), но это был именно кошмар и не
более того и теперь он закончился и ушел. Приближаясь к
поверхности мира, она вошла в другой холодный слой: сутью которого
была внезапно возникшая мысль о том, что действительность,
ожидающая впереди, ужасами своими не уступает только что виденному
кошмару. А может быть и превосходит его.
Что это может быть? - спросила она себя. Что может быть хуже
того, что я только что увидела и испытала?
Она отказывалась думать об этом. Ответ находился за пределами
ее восприятия и если бы вдруг паче чаяния ей удалось бы
разобраться в чем дело, то скорее всего, кувыркнувшись, она
решительно направилась бы обратно в глубину. Сделать так, означало
бы наверняка утонуть - а утонуть, сравнительно с возможностью со
всего маху врезаться на своем Харлее в кирпичную стену или
спикировать вниз на асфальт с карниза небоскреба или с натянутого
между вершинами двух соседних многоэтажных отелей троса было
благость, но самое отвратительное и страшное в этом было
погрузиться в придонные слои запаха озерных минералов,
одновременно напоминающим запах устриц и меди и допустить этого
было нельзя. Вот почему Джесси продолжала грести руками, убеждая
себя, что беспокоиться о том, что ожидает ее наверху можно будут
тогда, когда ее голова действительно окажется на поверхности.
Последний предповерхностный слой был устрашающе теплым,
словно свежая кровь: вероятно ее руки совершенно омертвели, став
бесчувственнее обрубков дерева. Оставалось только надеяться на то,
что ей удастся восстановить чувствительность рук, разогнав в них
кровь.
Хрипло вздохнув, Джесси вздрогнула и очнулась. У нее не было
ни малейшего представления о том, сколько она спала и будильник-
радио на прикроватной тумбочке, вовлеченные в собственный ад
бесконечного и неизбывного навязчивого повторения (_двенадцать-
двенадцать-двенадцать_, мигали в темноту, словно бы оповещая всех
и вся о том, что время навсегда остановилось в полночь), ничем не
могли ей помочь. Все, что она могла узнать оглянувшись по
сторонам, это что вокруг все еще темно и луна теперь светит сквозь
застекленную крышу, вместо того чтобы подмигивать в восточное
окошко.
По ее рукам бегали нервные иголки и булавки мурашек. Обычно
ей подобные ощущения не нравились, но только не сейчас; мурашки
были в тысячу раз лучше мышечных судорог, которых она ожидала в
качестве расплаты за краткий экскурс в один из наихудших моментов
своего прошлого. Через минуту она заметила теплое расплывшееся
пятно между своих ног и под поясницей и поняла, что беспокоиться о
том, чтобы заставить себя помочиться, ей больше не нужно. Ее тело
само разрешило свои проблемы пока она спала.
Согнув кисти рук, Джесси осторожно подтянула себя вверх,
вздрогнув и поморщившись от тянущей пульсирующей боли в бицепсах и
кистях, немедленно проснувшейся от этого ее движения. Боль
onbhk`q| по большей части из-за того, что я пыталась вырвать руки
из наручников, подумала она про себя. Тебе некого винить кроме
себя самой, дорогуша.
Где-то неподалеку снова начала размеренно лаять собака.
Каждый резкий звук хриплого раздраженного лая напоминал деревянную
щепку, вонзающуюся в ее несчастные уши и довольно скоро она
сообразила, что именно эти звуки вырвали и вернули ее из сна, как
раз тогда, когда она собиралась нырнуть в глубины сознания,
уносясь от своего кошмара. По звуку лая она поняла, что собака
выбралась из дома, и теперь бродит где-то на улице, поблизости от
леса. Она ничуть не возражала против того, что псина оставила в
покое ее дом, но вместе с тем ощущала тревогу, не понимая в чем
дело. Быть может собака после стольких дней пребывания на улице
под открытым небом почувствовала себя под крышей человеческого
жилища неуютно? Это предположение могло оказаться правдой... но
вместе с тем чувствовалось, что настоящей причиной тут является
что-то другое. Ситуация была не так проста, как казалась на первый
взгляд.
- Давай-ка возьмем себя в руки и разложим все по полочкам,
Джесс, - посоветовала она самой себе глухим и невнятным спросоня
голосом и может быть - только может быть - так бы и сделала.
Чувство паники и беспричинного стыда, изводившее ее во сне, мало-
помалу исчезло. Да и сам сон постепенно исчезал и уходил от нее, с
медлительной неизбежностью наступления неуместных густеющих
сумерек на передержанной в проявителе любительской фотографии.
Очень скоро, и она не сомневалась в этом, от ее сна не останется
ни следа, даже самой последней малости. После пробуждения сны
подобны сухим пустым коконам-скорлупкам молочая, внутри которых
хрупкая жизнь существовала бурно, но очень недолго. Бывали утра,
когда подобная амнезия - если только это можно было так назвать _
навевала на нее острую печаль. Но только не теперь. Никогда за всю
свою жизнь она не приветствовала свою милосердную способность
быстро и полностью забывать сны с таким энтузиазмом и восторгом
избавления.
Да и какая тут разница, - подумала она. Ведь в конце-то
концов это был всего лишь сон. Что могли означать эти головы,
вылезающие одна из другой? Принято считать, что сны заключают в
себе тот и иной смысл - да, конечно же, самой собой, это мне
известно - и не стоит сомневаться, что и тут крылся какой-то
смысл... быть может заключающий в себе истинную правду. И теперь
мне кажется, что я понимаю, почему я так жестоко обошлась с Виллом
в тот день, наказав его за то, что он попытался потискать меня.
Если бы об этом теперь узнала Нора Каллиган, она была бы в
восторге - такое озарение она называет прорывом. Возможно это и
был прорыв. Но так или иначе этот мой _прорыв_ ничем не помог мне
избавиться от этих проклятых тюремных драгоценностей и посему сия
животрепещущая тема для меня по-прежнему стоит номером _один_. Кто-
нибудь со мной не согласен?
Никто ей не ответил: ни Руфь, ни Женушка; голоса, которые она
относила к области НЛО, тоже помалкивали. Единственным ответом ей
было низкое и долгое и обиженное ворчание, донесшееся из ее
живота, где желудок опротестовывал ничем не оправданный с его
точки зрения пост и отсутствие ужина, вероятно так же сожалея о
том, что его хозяйка попала в такую передрягу. Смешно... но
завтрашний день сулил еще большие сложности. Кроме того о себе
заявила так же и ее жажда, жестоко и неоднозначно, и она с
тревогой, отогнав прочь все иллюзии, подумала, сколько времени ей
удастся продержаться на паре оставшихся глотков воды.
Я должна взять себя в руки и сосредоточиться - я просто
nag`m`. Потому что настоящая моя проблема не в еде и не в воде
даже. Сию минуту в данной ситуации все это означает так же мало,
как и то, за что я врезала кулаком братцу Виллу на его девятой
деньрожденной вечеринке. Настоящая проблема заключается в том,
каким образом мне...
Ток ее мыслей прервался с резким чистым звуком треснувшего в
пылающем камине сухого полена. Взгляд ее глаз, ранее бесцельно
блуждавших по погружающейся в сумерки комнате, остановился в
дальнем углу, где в последнем свете догорающего дня, льющемся
сквозь окно в потолке, метались вперемешку пляшущие тени сосновых
ветвей.
Там, в углу в темноте стоял человек.
Ужас превыше всего, что она знала в жизни, обуял ее. Ее
мочевой пузырь, освободившийся только от самого крайнего излишка,
теперь излил остатки содержимого единым безболезненным потоком
тепла, расплывшегося у нее под ногами. Но ни об этом, ни о чем
другом в тот миг Джесси не думала. Страх и ужас вычистили ее
сознание до бела, от стены до стены, и от пола до потолка. Она не
издала ни звука, даже не пискнула; способность говорить и
производить любые другие звуки так же начисто покинула ее, так же
как и способность думать. Мышцы ее шеи, плеч и рук обратились в
нечто, напоминающее тепловатую воду и Джесси медленно осела вниз,
скользнув вдоль спинки кровати до тех пор, пока не повисла на
своих наручниках в немом ступоре, словно рубашка для просушки. Она
не потеряла сознания - даже речи об этом не шло - но полная
пустота в голове и неспособность о чем-либо думать и физическое
бессилие, которые она в тот миг испытала, были во много раз хуже
любого обморока. Когда наконец мысли начали постепенно
возвращаться, на пути их в сознание стояла непроницаемая безликая
стена черного страха.
Человек. Человек в темном углу.
Она различала его глаза, взирающие на нее с пристальным
идиотическим вниманием. Она отлично различала восковую бледность
его лица с впалыми щеками и высоким лбом, при том, что истинный
облик непрошеного гостя был смазан диорамой теней, безумно
мечущихся по стене и потолку. Она видела покатые плечи и длиннющие
болтающиеся обезьяньи руки, завершающиеся долгопалыми кистями; она
уже чувствовала ноги, скрытые где-то в темном треугольнике теней,
отбрасываемым бюро, и это было все.
Она понятия не имела о том, сколько времени провела
парализованная страхом в этом своем полуступоре, недвижимая, но
все чувствующая и замечающая, подобно мухе, угодившей в паучью
сеть и укушенной хозяином. По всей вероятности времени прошло
немало. Секунды капали и уходили одна за другой и она лежала
замерев, понимая, что не только не способна закрыть глаза, но тем
более отвести их от жуткой тени пришельца в углу. Ее первый испуг
начал проходить, но на смену страху начало приходить кое-что
другое, гораздо худшее: ужас и необъяснимое, атавистическое
отвращение. Позже Джесси решила, что источником этих эмоций _
наиболее глубоких отрицательных эмоций, которые ей только
доводилось испытывать в жизни, включая так же и то, что она совсем
недавно чувствовала, видя и слыша то, что бродячий пес проделывает
с телом ее мужа, готовясь им пообедать - являлась полная
неподвижность стоящей в углу фигуры. Пробравшись в дом потихоньку,
пока она спала, существо теперь просто стояло в углу,
замаскированное там непрекращающимся текучим танцем теней поверх
его тела и лица, уставившись на нее своим странно неподвижным
взглядом темных глаз, глаз-провалов настолько огромных и темных,
что они напоминали ей глазницы черепа.
Ее незваный гость стоял в дальнем углу комнаты; очевидно
