ютерных игр. В другие игры пришлось играть - и мне самому, и стране.
Как-то быстро всё тогда пошло. Пока я дрался с Голошубовской кодлой и
привыкал к неласковой интернатской жизни, интересные дела творились во
внешнем мире. В ноябре взорвалась Полянская АЭС, облако, конечно, не
утянулось в арктические пустыни, как писали правительственные газеты,
а энергично расползлось по центральным областям, убивая и без того по-
лумёртвую землю. Много грязи вылезло тогда на свет Божий, и правитель-
ство засветилось уже окончательно. Утекающие за рубеж деньги, мафиоз-
ные связи избранников народных и прочая проза - всё это оказалось ещё
цветочками.
А вот когда нашли в Богом забытом Аламском спецхране архив Верши-
телей - тогда уже пошли ягодки. Руководство Державного Фронта настояло
на досрочных выборах - и правительству пришлось, скрепя сердца, пойти
на это, иначе северные округа двинули бы танки на Столицу, и все пони-
мали - решись они на это, люди бросали бы под гусеницы купленные у
спекулянтов гвоздики. А потом... Ну куда они, Вершители и их прихвост-
ни, думали сбежать от Возмездия? Границы перекрыли немедленно, едва
оглашены были итоги выборов. Войска не колебались - все понимали, что
так больше жить нельзя, сыты демократией по горло, и если не вспомним
о корнях наших - вымрем как мамонты. А точнее - истребят нас Вершители
точно в прериях бизонов. Программу геноцида, всю как есть, без малей-
ших купюр, опубликовали сперва в "Народном гласе", потом уж и в других
газетах. Слава Богу, успели, в последний момент успели. Продержись у
власти плутократы ещё хотя бы года полтора-два - и страну можно было
бы стереть с мировой карты. А взамен написать: "Кладбище". Или "Осто-
рожно - радиоактивная зона".
Конечно, были поначалу и эксцессы. Бульдозерами сносили коммер-
ческие палатки, превращая в безобразный хлам зарубежное шмотьё. Тор-
говцев - били, говорят, многих забили насмерть. Но Державный Фронт,
естественно, сумел обуздать стихию. И когда спустя полгода после выбо-
ров в Преображенском соборе венчался на царство Государь, все поняли -
это, наконец, та власть, которая и впрямь от Бога. Та, которую тайком,
боясь произнести вслух, ждали и при красных, и при плутократах. Та,
которая родная своему народу. Власть, которая не колеблясь вычистила
из страны всю эту накипь - торгашей, бандитов, еретиков. Власть, кото-
рая вернула народу его веру.
И это тоже было непросто. И внутри Церкви оказалось немало людю-
шек недостойных, а то и прямых пособников Вершителей. И лишь когда но-
вый, назначенный Государем патриарх твердой рукой повёл церковный ко-
рабль, когда пришлось сменить едва ли не половину епископов, проверить
чуть ли не каждого приходского иерея - только тогда удалось вздохнуть
свободно. Но и то - тёмное наступление сменилось тёмной обороной, и
пришлось создавать Управление Защиты Веры - иначе бесовская сила неми-
нуемо взяла бы реванш.
А за интернатскими стенами все эти крутые дела были не так уж
видны. Многое, правда, изменилось. Убрали прежнего директора - зарвав-
шегося вора, любителя приглашать старшеклассниц в свой кабинет и вести
с ними долгие беседы о нравственности. Дверь он во время таких бесед
на всякий случай запирал изнутри. На его место пришёл Аркадий Максимо-
вич, мужик хоть и вспыльчивый, но прямой и честный. При нём, кстати
сказать, Голошубовская компашка притихла, и сильно притихла. А Григо-
рия Николаевича сделали замом директора по религиозному воспитанию.
Тот поначалу отказывался, говорил, что к такому не готов, но по бла-
гословению своего духовника всё же взялся за это дело. И взялся рьяно.
Открылся лекторий, приходил батюшка из храма Покрова Богородицы, вёл
огласительные беседы. Григорий Николаевич настоял, чтобы ходили лишь
те, кто хочет, силой чтобы никого не загоняли. Да и не пришлось бы за-
гонять - от интернатской скуки ещё и не за такое ухватишься.
Именно в том году, в мае 98-го, я принял крещение. Мы с Серёжкой
были одними из первых, глядя на нас, и другие потянулись. Жизнь стала
куда интереснее, в интернат пришли работать новые люди, совсем не те,
что раньше - не крикливые воспитатели, изображающие педагогическую ак-
тивность. Люди, которые любили нас - изломанных судьбой ребятишек.
Сбывались потихоньку те ночные слова Григория Николаевича.
Мы часто говорили с ним, и, странное дело, хоть и был он вдвое
старше, и заместитель директора, и так далее, а чувствовал я себя с
ним легко и спокойно, точно с мальчишкойровесником. Хотя, пожалуй, это
и не совсем так. Никогда я не распустил бы сопли при сверстнике, а он
- он был единственным человеком, при котором я не стеснялся своих
слёз. А слёзы - были, и не раз.
И потом, когда мне исполнилось шестнадцать, и пришла пора про-
щаться с интернатом... Тогда он и предложил мне поступать в Училище
при Управлении Защиты Веры.
- Понимаешь, Лёшка, - говорил он, барабаня тонкими пальцами по
столу, - защищать веру должны только добрые люди. Иначе это будет не
защита, а новая охранка. Там, в Управлении, это, слава Богу, понимают.
Не случайно отказались брать к себе бывших комитетчиков, хотя у тех и
опыт, и связи... Нельзя нам повторять прежние ошибки. Так что смотри
сам, но... Ты ведь и имя своё носишь не случайно. Алексей - защитник.
А защищать можно лишь чистыми руками.
Я не особо долго раздумывал. Новая жизнь вставала вокруг, на об-
ломках жестокой прежней эпохи, жизнь честная и добрая. А доброта - я
прекрасно понимал это - вещь хрупкая. Её нельзя дать в обиду тем злым
силам, что не исчезли никуда - лишь затаились по крысиным норам, гото-
вые в любой момент подняться и оплести страну кровавой паутиной. А
компьютеры, детская моя мечта - что ж, ради открывшейся мне веры можно
ими и пожертвовать.
Григорий Николаевич написал мне рекомендацию, и пошли курсантские
будни... На каникулы мне, в общем, некуда было податься, и я приезжал
в интернат - к Григорию Николаевичу и Серёжке. Серёжка был младше меня
на полтора года, и я не раз уговаривал его после школы поступать к нам
в Училище. Но он лишь вежливо кивал - хотелось ему совсем другого, ему
хотелось писать книжки. Тогда я про себя усмехался, думал - повзросле-
ет и забросит это дело, но нет, не забросил. Сейчас ему двадцать три,
а уже печатается в литературных журналах, в прошлом году вышел у него
сборник рассказов...
Что же до Григория Николаевича, то он неожиданно для многих вдруг
поступил в духовную семинарию, на заочное отделение. Меня это, правда,
не удивило - он давно ещё говорил мне, что думает об этом, но никак не
может решиться. Что ж, значит, переломил себя. Хотя я тогда подумал,
что одним священником больше, одним меньше - невелика разница, а с па-
цанами у него здорово получается, и ребятам вряд ли будет лучше, когда
он уйдёт из интерната. Но вслух говорить не стал - зачем расстраивать
друга?
Незаметно как-то пролетели пять лет занятий. Появилось много но-
вых друзей, впрочем, кое-каких врагов я умудрился нажить и там. А по-
том - выпуск, присвоили мне звание младшего поручика, откомандировали
сперва в Светлый Яр, но спустя год вернули в Столицу. Григорий Никола-
евич закончил семинарию, но там возникли у него какие-то сложности, и
сана ему не дали. О том, что же именно случилось, он не говорил. Лишь
улыбался грустно и предлагал ещё чаю. Так что пришлось ему возвращать-
ся в интернат. Не сказать, чтобы он слишком сильно жалел об этом.
Глава 6. Психодинамика в сарае.
Когда я пришёл на Заполынную, было ещё довольно светло. Правда,
рыжий солнечный шар уже укатился за изломанную черту горизонта, и воз-
дух заметно посвежел, появилась в нём некая особая прозрачность, что
бывает в сумерках после такого вот раскалённого дня. Все расстояния
чуть удлинились, контуры предметов сделались чётче, и самые далёкие
звуки слышались так же ясно, как и ближние - грохот уносящегося в сто-
лицу товарняка служил басовым аккомпанементом к назойливым птичьим
трелям, шум от невидимой глазу автострады наслаивался на музыкальную
мешанину - радио свиристело в каждом доме, а окна, по случаю жары,
открыты настежь. И как это местное население не боится комариных пол-
чищ?
Искать дом Званцевых мне не пришлось - старуха Кузьминична описа-
ла его более чем подробно. Я поначалу прошёлся под окнами - так, радио
работает, детский плач слышится - отлично, значит, не придётся цело-
ваться с замком. Был бы на месте ещё и юный оккультист... Впрочем, ос-
тавалось надеялся на лучшее.
Осмотревшись, я понял, как удобнее проникнуть на Званцевский ого-
род, раз уж по мистическим делам положено ходить между грядок. И, выж-
дав момент, когда поблизости никого не оказалось, скользнул на терри-
торию предполагаемого противника и начал осторожно пробираться к дому
между свежеполитыми огуречными грядками. Едва заметный ветерок шевелил
высокие стебли укропа, белели между тёмных, изрядно смахивавщих на ло-
пухи листьев пузатые кабачки. Будто исполинские яйца ископаемой птицы
Рух.
Идти было непросто - грядки разделялись лишь узенькими тропками,
и приходилось исхитряться, дабы не задеть какой овощ. Зачем устраивать
Званцевым лишние проблемы? Им и так многое предстоит.
Наконец я добрался до задней веранды и негромко постучал по стек-
лу, как учила Кузьминична. Три быстрых стука, четыре медленных. Конс-
пираторы... Естественно, пришлось барабанить и не раз, и не два, пока
не послышались в доме торопливые шаги. Дверь распахнулась, и на пороге
обнаружилась высокая, не старая ещё женщина в каком-то неаппетитного
вида домашнем халате. Неухоженные, с тусклым отливом волосы свисали
неровными прядями - наверное, я вторгся как раз в момент причёсывания.
Несколько секунд она глядела на меня изучающе, потом осведоми-
лась:
- Тебе чего?
- Да вот, - кашлянул я, - Званцева мне нужна, Вера Матвеевна.
- Ну, я это, - кивнула женщина. - Что дальше?
- Я с поклоном к вам от Матвея Андреевича, - в горле у меня чуть
булькнуло, - ну, и со своей просьбой.
Женщина недоверчиво глядела на меня, что-то про себя решая.
- Вы нездешний, видно?
- Да вот, проездом я. Такие, значит, дела, - я сам не заметил,
как вошёл в роль простого парня-радиомонтажника Лёхи Бурьянова. - Мне
тут, понимаете, посоветовали.
- Кто посоветовал-то? - неприветливо поинтересовалась Вера Матве-
евна.
- Да старушка одна, Елена Кузьминична, знаете, наверное...
Что-то отразилось на лице женщины, то ли досада, то ли обрывок
какого-то надоедливого воспоминания.
- Ладно, чего на пороге стоять, - наконец решилась она. - Прохо-
дите в дом, там и потолкуем.
- И то дело, - шумно обрадовался я. - А то здесь, на улице, кома-
ры заели. Прямо упыри, а не комары.
И мы прошли в дом.
Впрочем, дальше веранды Вера Матвеевна меня не пустила. Щёлкнула
выключателем - и оголённая лампочка налилась тусклым рыжеватым сияни-
ем. Взору моему предстали необъятных размеров шкаф, не действующая,
судя по всеобщему запустению, газовая плита, круглый стол с подпилен-
ной ножкой - это у них, видать, местный стиль: столы калечить. Тем бо-
лее, осколок старины, сейчас такой редко где и встретишь. Громоздились
друг на друга несколько помоечного вида ящиков, пара раскладных стуль-
ев, когда-то роскошное, а ныне весьма изодранное кресло...
- Ну, в чём дело-то ваше? - не дав даже толком оглядеться, прис-
тупила ко мне Вера Матвеевна.
- Присесть можно? - поинтересовался я. И зря. Не успел маску на-
пялить, так она уже сползает. Пролетарий Лёха Бурьянов плюхнулся бы на
первое попавшееся седалище без всяких вопросов. Ладно, авось пронесёт.
- Садитесь, - женщина кивнула на стулья. - Только осторожно, по-
ломанные они слегка.
- Ничего, авось меня выдержат, - хмыкнул я, осторожно устраиваясь
