ночным трудом, выскочил на улицу с тем, чтобы пойти домой, и, конечно,
через это простудился на своем, так скачать, кулинарном посту. Он захво-
рал сначала насморком и семь дней чихал. Но потом простуда перешла к не-
му на грудь, и температура вдруг поднялась до плюс сорока градусов выше
нуля.
Вдобавок еще до этого, желая в свободный день культурно провести вре-
мя, он поехал в Павловск осмотреть дворцы, и там он немного надорвался,
помогая своей супруге войти в вагон.
Так что все это вместе взятое дало печальную картину заболевания че-
ловека в полном расцвете его сил.
И, будучи от природы мнительным, наш бедный официант был уверен, что
он уже не поправится и уже, как говорится, не приступит больше к испол-
нению своих прямых обязанностей.
И вот через это он и пригласил своего папу приехать в Ленинград, что-
бы сказать ему последнее прости.
Не то чтобы он горячо любил своего папеньку и вот теперь на закате
своей жизни он во что бы то ни стало захотел его увидеть, напротив, он в
течение сорока лет о нем не справлялся и совершенно как бы безучастно
относился к факту его существования. Но его супруга, увидя у своего мужа
такую невозможно высокую температуру, скорее из самолюбия, - мол, все,
как у людей, - дала папе телеграмму: дескать, приезжайте в Ленинград,
ваш сын захворал.
И когда сын уже начал поправляться, в Ленинград, всем на удивление,
прибыл из весьма далеких мест его папанька в лаптях, с мешком за спиной
и с палкой. Правда, потом оказалось, у старика в мешке были сапоги, но
он их принципиально не носил, говоря об этом: "Богатый бережет рожу, а
бедный - одежу".
Конечно, все, и в том числе сын, рассчитывали, что приедет скромный,
отчасти даже религиозный старец лет семидесяти и будет тут произносить
постные речи и всего пугаться. Но оказалось совершенно, как говорится,
напротив.
Оказалось, что старикан был на редкость задиристый, немного сканда-
лист, грубиян и брехун. И вдобавок он был не то чтобы контрреволюционер,
но он отличался исключительной отсталостью в политическом смысле.
Он моментально во дворе дома схлестнулся с дворником и отодрал за уши
одного подростка, пришедшего в гости к своему дяде, живущему тут двенад-
цать лет.
Потом он у нас в жакте резко беседовал с председателем, так что тот
удивился, какие бывают взгляды на современность, и даже хотел об этом
сообщить по месту его жительства.
В довершение всего приезжий отец напугал своего сына тем, что с места
в карьер навел в конторе справку, не может ли он тут получить площадь
для постоянного проживания в Ленинграде.
Конечно, сам по себе старик, наверное, был сравнительно хороший, но
тут с первого дня его приезда почти все жильцы оказались не на высоте в
смысле культуры. Они все начали над ним подтрунивать, шутили над ним,
как над дураком, смеялись насчет его провинциальных, деревенских манер.
И каждый старался сказать ему какую-нибудь чушь, вроде того, как ему при
встрече всякий раз говорил дворник петушиным голосом: "С какого именно
колхоза прибыли, молодой человек?"
Да и сын его, официант Гаврилов, тоже, конечно, не отставал от общего
настроения и в другой раз, давясь от смеха, говорил старику, нарочно
глядя в газету:
- Сегодня, папаня, не ходите на улицу - ожидается облава на седых и
рыжих.
Конечно, все это делалось довольно любовно и без злобы, но все-таки,
как говорится, это, наверное, не было чем-нибудь приятным для приезжего
старика, который прожил семьдесят два года и был, наверное, умнее их
всех, вместе взятых. А они думали, что это - простофиля, дурак и серый
мужик, и вот что с ним делали.
И это, конечно, имело отрицательную реакцию на его неведение.
И сколько дней он тут прожил, столько скандалов имело место. Были
крики, сцены грубости и так далее.
В довершение всего на седьмой день своего пребывания он в пивной над-
рызгался и стал там буянить. И даже его хотели представить в милицию. Но
он от всех скрылся и пошел шляться по улицам.
И вот он идет по улице и песни играет. А сам старенький, седенький и
одетый по-деревенски, в высшей степени незатейливо.
И вот он идет по улицам и вдруг видит, что заблудился.
Конечно, это абсурд - тут заблудиться. Тем более он адрес знает. Но с
пьяных глаз он испугался и даже протрезвел.
И спросил прохожего, куда ему идти. Но прохожий не знал и велел ему
обратиться к органам милиции.
Конечно, наш старик оробел сразу подойти к стоящему на посту милицио-
неру и от волнения прошел еще два-три квартала.
Но потом подошел к постовому с опаской, думая, что тот засвистит и
закричит на него.
Но тот, согласно внутренней инструкции, отдал честь подошедшему, при-
ложив к козырьку свою руку в белой перчатке.
Приготовившись к скандалу и привыкши к этому, старик от неожиданности
немного растерялся и залепетал разные слова, не идущие к делу.
А постовой, спросив у него, какая ему нужна улица, показал, куда ид-
ти, и, снова отдав честь, занялся своим делом.
Но этот маленький жест почтения и вежливости, рассчитанный в свое
время на генералов и баронов, произвел исключительное впечатление на на-
шего приезжего старика.
Старик аж задрожал, когда ему постовой отдал честь вторично и, стало
быть, тем самым показал, что тут ошибки не было, а было то, что ему по-
лагалось.
И тогда старик, как потом выяснилось, снова еще раз подошел уже к
другому милиционеру и снова получил приветствие, которое с еще большей
силой запало в его слабую душу.
Конечно, я не знаю, может ли быть, чтоб это сразу отразилось на ха-
рактере, но все заметили, что старикан вернулся домой в высшей степени
сдержанный и, проходя мимо дворника, не вступил с ним в обычные пререка-
ния, а молча отдал ему честь и проследовал к себе.
Не знаю, может ли быть, что такая мелочь и такой, в сущности, пустяк
могли сыграть известную роль в смысле перековки характера, но все заме-
тили, что с папашей Гавриловым что-то произошло другое и в высшей степе-
ни оригинальное.
Кое-кто видел, как он на углу около своего дома пару раз подходил к
милиционеру и с ним вежливо беседовал.
И многие, грубоватые в своем уме, увидев перемену, приписали ее стра-
ху, который старик испытал, когда его хотели волочить в милицию. Но не-
которые поняли подругому.
И один интеллигент с нашей квартиры, страдающий сахарной болезнью,
сказал про этот случай:
- Я завсегда отстаивал ту точку зрения, что уважение к личности, пох-
вала и почтение приносят исключительные результаты. И многие характеры
от этого раскрываются буквально как розы на рассвете.
Большинство с ним не согласилось, и даже у нас в квартире произошла
безрезультатная дискуссия.
А дня через три папаша Гаврилов заявил своему сыну, что срочные дела
требуют его отбытия в деревню.
Некоторые из нашей квартиры, желая загладить перед стариком свои не-
уклюжие шутки, пошли его провожать на вокзал.
И когда поезд тронулся, папа, стоя на площадке, отдал всем провожаю-
щим честь.
И все засмеялись, и папа засмеялся и уехал к себе на родину.
И там он, наверное, внесет теперь некоторую любезность в свои отноше-
ния к людям. И от этого ему в жизни станет еще более светло и приятно.
1936
ОБ УВАЖЕНИИ К ЛЮДЯМ
Вот какой случай произошел в Ленинграде.
Вернее, даже не в Ленинграде, а за городом. На полустанке Воздухопла-
вательный парк.
Наверно, там, судя по названию, аэропланы летают, летчики ходят, про-
пеллеры жужжат. Наверно, с чувством большого морального удовлетворения
сходят пассажиры на этой платформе.
Но это удовлетворение вскоре, как дым, рассеивается. Поскольку там
сразу как сойдешь - идти некуда. Поле и болото. Летом-то еще ничего, но
весной, можете себе представить, чего там бывает.
Так что пассажиры приобрели там дурную привычку ходить по полотну. А
за это их, конечно, штрафуют. Но они не сдаются и ходят.
Тогда на борьбу с этим злом кинули двух работников. Сторожа и делоп-
роизводителя.
Делопроизводитель сидит в будке и отрывает квитанции. А сторож, как
нанятый, ходит вокруг будки и, чуть что, заметает. То есть он берет тех,
кто прошел по путям. И ведет в будку. А в будке берут штраф. По рублю с
носу. И выдают квитанцию. Все, так сказать, превосходно, по закону, и
так и надо. Если не вдаваться в тонкости насчет болота.
Но только вот беда - у делопроизводителя квитанции немного более
крупнее, чем это требуется для штрафа.
Он штрафует по рублю, а квитки у него по три целковых. Вот, как хо-
чешь, так и поступай.
Но они там со сторожем не особенно горюют. У них выход найден. Они
там в будке накапливают по три пассажира. И сразу это звено целиком
штрафуют. И получается у них арифметически верно. Берут с каждого по
рублю и дают им общую квитанцию, объединяя, так сказать, сердца трех на
почве общего несчастья.
Получается очень мило и славно. Тем более весна. Солнышко, может
быть, сияет. Природа распускается. Болотце зеленеет. Любовь к людям, так
сказать, загорается в сердцах. Уважение к человеческому достоинству на-
полняет грудь.
А квитки, конечно, ничего не поделаешь, по три целковых. Наверно, они
остались от трамвайных прыжков. И их как-то надо использовать.
Конечно, такие квитки отчасти усложняют ситуацию. Например, двое под-
лежащих штрафу собрались, а третьего нет. Конечно, он следующим поездом
будет. Но всетаки ожидание.
А главное, надо, чтоб общее число взятых пассажиров было кратное
трем. Тогда еще ничего. Тогда у них цифры сходятся. А если этого нету -
тогда простите за арифметику.
И вот однажды число взятых пассажиров не оказалось кратное трем. Оно
не делилось на три.
У них там в будке с утра заколодило. Два пассажира сидят, ожидают, -
третьего нет. Третий подошел, а с ним четвертый прется. Четвертый сидит,
ожидает. А двоих нету. Идет один. Потом опять пара. И так целый день.
Даже эти работники приуныли и стали немного нервничать. Но знамя своего
производства не опускали до самого вечера.
И вот сошли с поезда двое. Оба работают на "Электросиле". Один агро-
ном Т. заводского совхоза. И служащая А.
Вот они идут по пути, ничего не подозревая о несчастьях этого дня. И,
значит, напарываются на сторожа. И он их ведет в будку.
В будке им очень радуются. Поскольку там ожидают двое. И эти двое
сразу выбирают себе агронома. И у них получается нужный треугольник. И
делопроизводитель говорит:
- Вот теперь я вас понимаю, теперь идите.
Тогда служащая говорит:
- А как же я?
- А вы, - говорит, - немножко обождите. Как двое еще подойдут, так я
вас отпущу. Иваныч, говорит, выйди поскорей на пути, похлопочи, чтоб
что-нибудь было. Чтоб нам барышню не задерживать.
Но, как ни бился сторож, у него ничего на этот раз не получилось.
Потом он все-таки одного заблудившегося привел. Итого накопилось
двое. А третьего нет. А уже, может быть, наступают сумерки.
Тогда сторож, в предчувствии арифметики, впал в небольшую панику. Вы-
бежал на полотно, но опять никого не застал.
Тогда делопроизводитель, недовольный сторожем, сам вышел до ветру и
заодно посмотреть, нет ли там какихнибудь идущих по пути.
Но в этот день, мы повторяем, у них как заколодило. И третьего, как
они ни бились, не могли достать.
Тогда делопроизводитель Сумароков, вздохнувши, говорит: "Придется на-
писать два протокола. Платите вы двое по рублю и предъявите свои паспор-
та".
Вот двое стали подписывать протоколы. А агроном, который еще не ушел,
а ожидал сослуживицу, говорит ей: "Подпишите в протоколе поверх фамилии
насчет факта с трехрублевой квитанцией".
Сослуживица так и сделала.
Но это почему-то обидело делопроизводителя. Затронуло какие-то его
чувствительные струны. И он сказал:
- Никакой лишней пропаганды и никаких фокусов я не допущу на железной
