ги, взял в руки палку и пошел.
А на базаре Егор Иваныч тотчас облюбовал себе лошадь.
Была эта лошадь обыкновенная, мужицкая, с шибко раздутым животом.
Масти она была неопределенной - вроде сухой глины с навозом.
Продавец стоял рядом и делал вид, что он ничуть но заинтересован, ку-
пят ли у него лошадь.
Егор Иваныч повертел ногой в сапоге, ощупал деньги и, любовно погля-
дывая на лошадь, сказал:
- Это что ж, милый, лошадь-то, я говорю, это самое, продаешь ай пот?
- Лошадь-то? - небрежно спросил торговец. - Да уж продаю, ладно. Ко-
нечно, продаю.
Егор Иваныч тоже хотел сделать вид, что он но нуждается в лошади, но
не утерпел и сказал, сияя:
- Лошадь-то мне, милый, вот как требуется. До зарезу нужна мне ло-
шадь. Я, милый ты мой, три года солому жрал, прежде чем купить ее. Вот
как мне нужна лошадь... А какая между тем цена будет этой твоей лошади?
Только делом говори.
Торговец сказал цену, а Егор Иваныч, зная, что цена эта не настоящая
и сказана, по правилам торговли, так, между прочим, не стал спорить. Он
принялся осматривать лошадь. Он неожиданно дул ей в глаза и в уши, под-
мигивая, прищелкивая языком, вилял головой перед самой лошадиной мордой
и до того запугал тихую клячу, что та, невозмутимая до сего времени, на-
чала тихонько лягаться, не стараясь, впрочем, попасть в Егор Иваныча.
Когда лошадь была осмотрена, Егор Иваныч снова ощупал деньги в сапоге
и, подмигнув торговцу, сказал:
- Продается, значится... лошадь-то?
- Можно продать, - сказал торговец, несколько обижаясь.
- Так... А какая ей цена-то будет? Лошади-то?
Торговец сказал цену, и тут начался торг.
Егор Иваныч хлопал себя по голенищу, дважды снимал сапог, вытаскивая
деньги, и дважды надевал снова, божился, вытирал рукой слезы, говорил,
что он шесть лет лопал солому и что ему до зарезу нужна лошадь, - торго-
вец сбавлял цену понемногу. Наконец в цене сошлись.
- Бери уж, ладно, - сказал торговец. - Хорошая лошадь. И масть круп-
ная, и цвет, обрати внимание, какой заманчивый.
- Цвет-то... Сомневаюсь я, милый, в смысле лошадиного цвету, - сказал
Егор Иваныч. - Неинтересный цвет... Сбавь немного.
- А на что тебе цвет? - сказал торговец. - Тебе что, пахать цве-
том-то?
Сраженный этим аргументом, мужик оторопело посмотрел на лошадь, бро-
сил шапку наземь, задавил ее ногой и крикнул:
- Пущай уж, ладно!
Потом сел на камень, снял сапог и вынул деньги. Он долго и с сожале-
нием пересчитывал их и подал торговцу, слегка отвернув голову. Ему было
невыносимо смотреть, как скрюченные пальцы разворачивали его деньги.
Наконец торговец спрятал деньги в шапку и сказал, обращаясь уже на
вы:
- Ваша лошадь... Ведите...
И Егор Иваныч повел. Он вел торжественно, цокал языком и называл ло-
шадь Маруськой. И только, когда прошел площадь и очутился на боковой
улице, понял, какое событие произошло в его жизни. Он вдруг скинул с се-
бя шапку и в восторге стал давить ее ногами, вспоминая, как хитро и умно
он торговался. Потом пошел дальше, размахивая от восторга руками и бор-
моча:
- Купил!.. Лошадь-то... Мать честная... Опутал его... Торговца-то...
Когда восторг немного утих, Егор Иваныч, хитро смеясь себе в бороду,
стал подмигивать прохожим, приглашая их взглянуть на покупку. Но прохо-
жие равнодушно проходили мимо.
"Хоть бы землячка для сочувствия... Хоть бы мне землячка встретить",
- подумал Егор Иваныч.
И вдруг увидел малознакомого мужика из дальней деревни.
- Кум! - закричал Егор Иваныч. - Кум, поди-кось поскорей сюда!
Черный мужик нехотя подошел и, не здороваясь, посмотрел на лошадь.
- Вот... Лошадь я, этово, купил! - сказал Егор Иваныч.
- Лошадь, - сказал мужик и, не зная, чего спросить, добавил: - Стало
быть, не было у тебя лошади?
- В том-то и дело, милый, - сказал Егор Иваныч, - не было у меня ло-
шади. Если б была, не стал бы я трепаться... Пойдем, я желаю тебя угос-
тить.
- Вспрыснуть, значит? - спросил земляк, улыбаясь. - Можно. Что можно,
то можно... В "Ягодку", что ли?
Егор Иваныч качнул головой, хлопнул себя по голенищу и повел за собой
лошадь. Земляк шел впереди.
Это было в понедельник. А в среду утром Егор Иваныч возвращался в де-
ревню. Лошади с ним не было. Черный мужик провожал Егор Иваныча до не-
мецкой слободы.
- Ты не горюй, - говорил мужик. - Не было у тебя лошади, да и эта не
лошадь. Ну, пропил - эка штука. Зато, браток, вспрыснул. Есть что вспом-
нить.
Егор Иваныч шел молча, сплевывая длинную желтую слюну.
И только, когда земляк, дойдя до слободы, стал прощаться, Егор Иваныч
сказал тихо:
- А я, милый, два года солому лопал... зря...
Земляк сердито махнул рукой и пошел назад.
- Стой! - закричал вдруг Егор Иваныч страшным голосом. - Стой! Дя-
дя... милый!
- Чего надо? - строго спросил мужик.
- Дядя... милый... братишка, - сказал Егор Иваныч, моргая ресницами.
- Как же это? Два года ведь солому зря лопал... За какое самое... За ка-
кое самое это... вином торгуют?
Земляк махнул рукой и пошел в город.
1923
БОГАТАЯ ЖИЗНЬ
Кустарь Илья Иваныч Спиридонов выиграл по золотому займу пять тысяч
рублей золотом.
Первое время Илья Иваныч ходил совсем ошалевший, разводил руками,
тряс головой и приговаривал:
- Ну и ну... Ну и штука... Да что же это, братцы?..
Потом, освоившись со своим богатством, Илья Иваныч принимался высчи-
тывать, сколько и чего он может купить на эту сумму. Но выходило так
много и так здорово, что Спиридонов махал рукой и бросал свои подсчеты.
Ко мне, по старой дружбишке, Илья Иваныч заходил раза два в день и
всякий раз со всеми мелочами и новыми подробностями рассказывал, как он
узнал о своем выигрыше и какие удивительные переживания были у него в
тот счастливый день.
- Ну, что ж теперь делать-то будешь? - спрашивал я. - Чего покупать
намерен?
- Да чего-нибудь куплю, - говорил Спиридонов. - Вот дров, конечно,
куплю. Кастрюли, конечно, нужны новые для хозяйства... Штаны, конечно...
Илья Иваныч получил наконец из банка целую груду новеньких червонцев
и исчез без следа. По крайней мере он не заходил ко мне более двух меся-
цев.
Но однажды я встретил Илью Иваныча на улице.
Новый светло-коричневый костюм висел на нем мешком. Розовый галстук
лез в лицо и щекотал подбородок. Илья Иваныч ежесекундно одергивал его,
сплевывая от злости. Было заметно, что и костюм, и узкий жилет, и пышный
галстук мешали человеку и не давали ему спокойно жить.
Сам Илья Иваныч очень похудел и осунулся. И лицо было желтое и нездо-
ровое, со многими мелкими морщинками под глазами.
- Ну, как? - спросил я.
- Да что ж, - уныло сказал Спиридонов. - Живем. Дровец, конечно, ку-
пил... А так-то, конечно, скучновато.
- С чего бы?
Илья Иваныч махнул рукой и пригласил меня в пивную. Там, одергивая
розовый галстук, Илья Иваныч сказал:
- Вот все говорят: буржуи, буржуи... Буржуям, дескать, не житье, а
малина. А вот я сам, скажем, буржуем побывал, капиталистом... А чего в
этом хорошего?
- А что?
- Да как же, - сказал Спиридонов. - Нуте-ка, сами считайте. Родствен-
ники и свойственники, которые были мои и женины, - со всеми расплевался.
Поссорился. Это, скажем, раз. В народный суд попал я или нет? Попал. Но
делу гражданки Быковой. Разбор будет. Эго, скажем, два... Жена, супруга
то есть, Марья Игнатьевна, насквозь все дни сидит на сундучке и пла-
чет... Это, скажем, три... Налетчики дверь мне в квартире ломали или
нет? Ломали. Хотя и не сломали, но есть мне от этого беспокойство? Есть.
Я, может, теперь из квартиры не могу уйти. А если в квартире сидишь,
опять плохо - дрова во дворе крадут. Куб у меня дров куплен. Следить на-
до.
Илья Иваныч с отчаянием махнул рукой.
- Чего же ты теперь делать-то будешь? - спросил я.
- А я не знаю, - сказал Илья Иваныч. - Прямо хоть в петлю... Я как в
первый день получил деньги, так все и началось, все несчастья... То жил
спокойно и безмятежно, то повезло со всех концов.
А я как в квартиру с деньгами вкатился, так сразу вижу, что неладно
что-то. Родственники, конечно, вижу, колбасятся по квартире. То нет ни-
кого, а то сидят на всех стульях. Поздравляют. Я, конечно, дал каждому
для потехи по два рубля.
А Мишка, женин братишка, наибольше колбасится.
- Довольно, - говорит, - стыдно по два рубля отваливать, когда, гово-
рит, капиталец есть.
Ну, слово за слово, руками по столу - драка. Кто кого бьет - неиз-
вестно. А Мишка снял с вешалки мое демисезонное пальтишко и вышел.
Ну, расплевался я с родственниками. Стал так жить.
Купил, конечно, всякого добра. Кастрюли купил, пшена на два года.
Стал думать, куда еще деньги присобачить. Смотрю - жена по хозяйству
трется, ни отдыху ей, ни сроку.
"Не дело, - думаю. - Хоть и баба она, а все-таки равноправная баба.
Стоп, думаю. Возьму, думаю, ей в помощь небольшую девчонку. Пущай дев-
чонка продукты стряпает".
Ну, взял. Девчонка крупу стряпает, а жена, на досуге, сидит целые дни
на сундучке и плачет. То работала и веселилась, а то сидит и плачет. Ей,
видите ли, на досуге всякие несчастья стали вспоминаться, и как папа ее
скончался, и как она замуж за меня вышла... Вообще полезла ей в голову
полная ерунда от делать нечего.
Дал я, конечно, супруге денег.
- Сходи, - говорю, - хотя бы в клуб или в театр. Я бы, говорю, и сам
с тобой пошел, да мне, видишь ли, за дровами последить надо.
Ну, поплакала баба - пошла в клуб. В лото стала играть. Днем плачет -
на досуге, а вечером играет. А я за дровами слежу. А девчонка продукты
стряпает.
А после председатель заходит и говорит:
- Ты, говорит, что ж это, сукин кот, подростков эксплуатируешь? Поче-
му, говорит, девчонка Быкова не зарегистрирована? Я, говорит, на тебя в
народный суд подам, даром что ты деньги выиграл...
Илья Иваныч снова махнул рукой, поправил галстук и замолчал.
- Плохо, - сказал я.
- Еще бы не плохо, - оживился Илья Иваныч. - Сижу, скажем, за пивом,
а в груди сосет. Может, сию минуту дрова у меня сперли. Или, может, в
квартиру лезут... А у меня самовар новый стоит. И сидеть неохота, и идти
неохота. Что ж дома? Жена, конечно, может быть, плачет. Девчонка Быкова
тоже плачет - боится под суд идти... Мишка, женин брат, наверное, вокруг
квартиры колбасится - влезть хочет... Эх, лучше бы мне и денег этих не
выигрывать!
Илья Иваныч расплатился за пиво и грустно пожал мне руку. Я было хо-
тел его утешить на прощанье, по он вдруг спросил:
- А чего это самое... Розыгрыш-то новый скоро ли будет? Тысчонку бы
мне, этово, неплохо выиграть для ровного счета...
Илья Иваныч одернул свой розовый галстук и, кивнув мне головой, то-
ропливо пошел к дому.
1923
ЖЕРТВА РЕВОЛЮЦИИ
Ефим Григорьевич снял сапог и показал мне свою ногу. На первый
взгляд, ничего в ней особенного не было. И только при внимательном ос-
мотре можно было увидеть па ступне какие-то зажившие ссадины и царапины.
- Заживают, - с сокрушением сказал Ефим Григорьевич. - Ничего не по-
делаешь - седьмой год все-таки пошел.
- А что это? - спросил я.
- Это? - сказал Ефим Григорьевич. - Это, уважаемый товарищ, я постра-
дал в Октябрьскую революцию. Нынче, когда шесть лет прошло, каждый, ко-
нечно, пытается примазаться: и я, дескать, участвовал в революции, и я,
мол, кровь проливал и собой жертвовал. Ну, а у меня все-таки явные приз-
наки. Признаки не соврут... Я, уважаемый товарищ, хотя на заводах и не
работал и по происхождению я бывший мещанин города Кронштадта, но в свое
время был отмечен судьбой - я был жертвой революции. Я, уважаемый това-
рищ, был задавлен революционным мотором.
Тут Ефим Григорьевич торжественно посмотрел на меня и, заворачивая
ногу в портянку, продолжал:
- Да-с, был задавлен мотором, грузовиком. И не так чтобы как прохожий
