сучка. А во мне будто страху никакого и нет и даже какой-то смех внут-
ренний выступает. "Да это же, - думаю, - собачка с моего двора. Может,
она не пожелала с Клоповым находиться и вот пристала ко мне, к своему
законному хозяину".
Погладил я сучку по шерстке, сам, безусловно, еще остерегаюсь.
- Ну, - говорю, - нужно нам идти. Есть, говорю, у меня такой задушев-
ный приятель Утин. К нему мы и пойдем. Будем с ним жить в обнимку и
по-приятельски. Пойдем со своим законным хозяином.
Так вот я сказал ей, будто у нас вчера ничего и не было. Встаю и иду
тихонечко. Она, безусловно, за мной.
Прихожу, например, в одну деревню, расспрашиваю:
- Это, - говорят, - очень даже далеко, и идти туда нужно, может быть,
пять ден.
- Ой-е-ей, - говорю, - что же мне такоеча делать? Дайте, говорю, мне,
если на то пошло, полбуханки хлеба.
- Что ты, - говорят, - что ты, прохожий незнакомец, тут кругом все
голодуют и сами возьмут, если дастишь.
Так вот не дали мне ничего, и в другой деревне тоже ничего не дали, и
пошел я вовсе даже голодный с белой своей сучкой.
Да еще, не вспомню уж откуда, увязался за нами преогромный такой пес
- кобель.
Так вот иду я сам-третий, голодую, а они, безусловно, нюх да нюх и
найдут себе пропитание.
И так я голодовал в те дни, провал их возьми, что начал кушать всякую
нечисть и блекоту, и съел даже, запомнил, одну лягуху.
Теперь вот озолоти меня золотом - в рот не возьму, а тогда съел.
Было это, запомнил, к концу дороги. К вечеру я, например, очень ос-
лаб, стал собирать грибки да ягодки, смотрю - скачет.
И вспомнил: говорил мне задушевный приятель, что лягух, безусловно,
кушают в иностранных державах и даже вкусом они вкусней рябчиков. И буд-
то сам он ел и похваливал.
Поймал я тогда лягуху, лапишки ей пообрывал. Кострик, может быть,
разложил и на согретый камушек положил пекчись эти ножки.
А как стали они печеные, дал одну сучке, а та ничего - съела.
Стал и я кушать.
Вкуса в ней, прямо скажу, никакого, только во рту гадливость.
Может быть, ее нужно с солью кушать - не знаю, но только в рот ее
больше не возьму.
Все-таки съел я ее, любезную. Поблевал маленько. Заел еще грибками и
побрел дальше.
И сколько я так шел - не помню, только дошел до нужного места.
Вспрашиваю:
- Здесь ли проживает задушевный приятель Утин?
- Да, - говорят, - безусловно, здесь проживает задушевный приятель
Утин. Взойдите вот в этот домишко.
Взошел я в домишко, а сучка у меня, заметьте, в ногах так и вьется, и
кобель сзади. И вот входит в зальце задушевный приятель и удивляется:
- Ты ли это, Назар Ильич товарищ Синебрюхов?
- Да, - говорю, - безусловно. А что, говорю, такоеча?
- Да нет, - говорит, - ничего. Я, говорит, тебя не гоню и супротив
тебя ничего не имею, да только как же все это так? У меня, говорит, тут
уже папаша живет. И мой папаша, наверно, будет что-нибудь иметь против.
Он у меня очень такой несговорчивый старичок. А лично я, говорит, всеце-
ло рад и счастлив твоему прибытию.
Тогда я отвечаю ему гордо:
- Нет, отвечаю, дорогой мой приятель Утин, вижу, что ты не рад, но я,
говорю, пришел не в гости гостить и не в обнимку жить. Я, говорю, пришел
в рабочие батраки наняться, потому что нет у меня теперь ни кола, ни да-
же куриного пера.
Подумал это он.
- Ну, - говорит, - ладно. Лучше меня, это знай, человека нет! Я, го-
ворит, каждому отец родной. Я, говорит, тебя чудным образом устрою. Ста-
новись ко мне рабочим по двору. Я так своему папе и скажу.
И вдруг, замечайте, всходит из боковой дверюшки старичок. Чистенький
такой старикан. Блюза на нем голубенькая, подпоясок, безусловно, шелко-
вый, а за подпояском - платочек носовой. Чуть что - сморкается в него,
либо себе личико обтирает. А ножками так и семенит по полу, так, гадюка,
и шуршит новыми полсапожками.
И вот подходит он ко мне.
- Я, - говорит, - рекомендуюсь: папаша Утин. Чего это ты, скажи, по-
жалуйста, приперся с собаками? Я, говорит, имейте в виду, собак не люблю
и терпеть их ненавижу. Они, мол, всюду гадят и кусаются.
А сам, смотрю, сучку мою все норовит ножкой своей толкнуть.
И так он сразу мне не поправился, и сучке моей, вижу, не понравился,
но отвечаю ему такое:
- Нет, говорю, старичок, ты не пугайся, они не кусачие...
Только это я так сказал, сучка моя как заурчит, как прыгнет на ста-
ричка, как куснет его за левую руку, так он тут и скосился.
Подбежали мы к старичку...
И вдруг, смотрю, убежала моя сучка. Кобель, безусловно, тут, кобель,
замечайте, не исчез, а сучки нету.
Люди после говорили, будто видели ее на дворе, будто она ела косточ-
ку, да только вряд ли, не знаю, не думаю... Дело это совершенно удиви-
тельное...
Так вот подошли мы к старичку. Позвали фершала. Фершал ранку осмот-
рел.
- Да, - говорит, - это собачий укус небольшой сучки. Ранка небольшая.
Маленькая ранка. Не спорю. Но, говорит, наука тут совершенно бессильна.
Нужно везть старичка в Париж, - наверное, сучка была бешеная. А там ему
сделают операцию.
Услышал это старик, задрожал, увидел меня.
- Бейте, - закричал, - его! Это он подзюкал сучку, он на мою жизнь
покусился. Ой-е-ей, говорит, умираю и завещаю вам перед смертью: гоните
его отсюда.
"Ну, - думаю, - вот и беда-бедишка произошла через эту белую сучку.
Недаром я ее в лесу испугался".
А подходит тут ко мне задушевный приятель Утин.
- Вот, - говорит, - тут налево порог. Больше мы с тобой не приятели!
Взял я со стола ломоточек хлеба, поклонился на четыре угла и побрел
тихохонько.
ГИБЛОЕ МЕСТО
Много таких же, как и не я, начиная с германской кампании, ходят по
русской земле и не знают, к чему бы им такое приткнуться.
И верно. К чему приткнуться человеку, если каждый предмет, заметьте,
свиное корыто даже, имеет свое назначение, а человеку этого назначения
не указано? И через это человеку самому приходится находить свое опреде-
ление.
И через это, начиная с германской кампании, многие ходят по русской
земле, не понимая, что к чему.
И таких людей видел я немало и презирать их не согласен. Такой чело-
век - мне лучший друг и дорогой мой приятель. Поскольку такой человек
ищет свое определение. И я тоже это ищу. Но только не могу найти, пос-
кольку со мной сличаются разные бедствия, истории и происшествия.
Конечно, есть такие гиблые места, где кроме таких, как я, и другие
тоже ходят. Жулики. Но такого страшного жулика я сразу вижу. Взгляну и
вижу, какой он есть человек.
Я их даже по походке, может быть, отличу, по самомалейшей черточке
увижу.
Я вот, запомнил, встретил такого человека. Через него мне тоже одна
неприятность произошла. А я в лесу его встретил.
Так вот, представьте себе - пенек, а так - он сидит. Сидит и на меня
глядит.
А я иду, знаете ли, смело и его будто и не примечаю.
А он вдруг мне и говорит:
- Ты, говорит, это что?
Я ему и отвечаю:
- Вы, говорю, не пугайтесь, иду я, между прочим, в какую-нибудь там
деревню, на хлебородное местечко, в рабочие батраки.
- Ну, - говорит, - и дурак (это про меня то есть). Зачем же ты идешь
в рабочие батраки, коли я, может быть, желаю тебя осчастливить? Ты, го-
ворит, сразу мне приглянулся наружной внешностью, и беру я тебя в свои
компаньоны Привалило тебе немалое счастье.
Тут я к нему подсел.
- Да что ты? - отвечаю. - Мне бы, говорю, милый ты мой приятель,
вполне бы неплохо сапожонками раздобыться.
- Гм, - говорит, - сапожонками... Дивья тоже. Тут, говорит, вопрос
является побольше. Тут вопрос очень даже большой.
И сам чудно как-то хихикает, глазом мне мигун мигает и все говорит
довольно хитрыми выражениями.
И смотрю я на него: мужик он здоровенный и высокущий, и волосы у не-
го, заметьте, так отовсюду и лезут, прямо-таки лесной он человек. И руч-
ка у него тоже особенная Правая ручка у него вполне обыкновенная, а на
левой ручке пальцев нет.
- Это что ж, - вспрашиваю, - приятель, на воине пострадал в смысле
пальцев то?
- Да нет, - мигает, - зачем на войне. Это, говорит, дельце было. Уго-
ловно-политическое дельце. Бякнули меня топором по случаю.
- А каков же, - вспрашиваю, - не обидьтесь только, случай-то?
- А случай, - говорит, - вполне простой: не клади лапы на чужой стол,
коли топор вострый.
Тут я на него еще раз взглянул и увидел, что он за человек.
А после немножко оробел и говорю:
- Нет, - говорю, - милый ты мой приятель. Мне с тобой не по пути Курс
у нас с тобой разный. Я, говорю, не согласен идти на уголовно-политичес-
кое дело, имейте в виду Я человек, говорю, вполне кроткий, потребности у
меня небольшие. И прошу - оставьте меня в покое продолжать мой путь.
Так вот ему рассказал это, встал и пошел.
А он мне и кричит:
- Ну, и выходит, что ты дурак и старая дырявая тряпка (это на меня то
есть). Пошел, говорит, проваливай, покуда целый.
Я, безусловно, за березку да за сосну, и теку.
И вот, запомнил, пришел в деревню, выбрал хату наибогатенькую. Зашел.
Наймусь, думаю, тут в батраки. Наверное, кормить будут неплохо. А то я
сильно отощал. И вот зашел.
А жил-был там мужик Егор Савич. И такой, знаете ли, прелестный гово-
рун мужик этот Егор Савич, что удивительно даже подумать. Усадил он ме-
ня, например, к столу, хлебцем попотчевал.
- Да, - отвечает, - это можно Я возьму тебя в работники. Пожалуйста
Что другое - не знаю, может быть, ну, а это - сделайте ваше великое удо-
вольствие - могу. Делов тут хотя у меня не много и даже чересчур мало, и
вообще работы у меня почти что нету, но зато мне будет кое с кем словеч-
ком переткнуться. А то баба моя - совсем глупая дура. Ей бы все пить да
жрать, да про жизнь на картишках гадать. Можете себе представить Так что
я тебе прямо скажу - найму не без удовольствия Только, говорит, приятный
ты мой, по совести тебе скажу, место у нас тут гиблое Народу тут мно-
жество многое до смерти испорчено Босячки всякие так и ходят под флагом
бандитизма. Поп вот тоже тут потонул добровольно, а летом, например,
матку моей бабы убили по случаю. Тут, приятный ты мой, места вполне гиб-
лые. Смерть так и ходит, своей косой помахивает. Но если ты не из пугли-
вых, то, конечно, оставайся.
Так вот поговорили мы с ним до вечера, а вечером баба его кушать по-
дает.
Припал я тут к горяченькому, а он, Егор Савич, так и говорит, так и
поет про разные там дела-делишки и все клонит разговор на самые жуткие
вещи и приключения, и сам дрожит и пугается.
Рассказал он мне тогда, запомнил, случай, как бабку Василису убили.
Как бабка Василиса у помойной кучи присела, а он, убийца, так в нее и
лепит из шпалера, и все, знаете ли, мимо. Раз только попал, а после все
мимо.
А дельце это такое было:
Пришли к ним, например, два человека и за стол без слова сели. А баб-
ка Василиса покойница - яд была бабка.
Ладно. Бабка Василиса видит, что смело они так сели, и к ним.
- Вы, - говорит, - кто же такие будете, красные, может быть, или, на-
верное, белые?
Те усмехнулись и говорят:
- А ты угадай, мамаша. Ежели угадаешь, то мы тебя угостим свиным шпи-
ком. А ежели нет, то извиняемся - на тот свет пошлем. Нынче жизнь не
представляет какойнибудь определенной ценности, а это у нас будет вроде
интересной игры, которая нас подбодрит на дальнейшее путешествие.
Бабка Василиса испугалась и затряслась. Сначала она так сказала, по-
том этак.
Те говорят:
- Нет, не угадала, мамаша. Мы - зеленая армия. И мы идем против белых
и против красных под лозунгом "Догорай моя лучина".
И тут они взяли бабку за руку и застрелили ее во дворе.
И, когда это Егор Савич рассказал, я его побранил.
- Чего ж это ты, - побранил, - за бабку-то не вступился? Явление это
вполне недопустимое.
А он:
- Да, - говорит, - недопустимое, сознаю, но, говорит, если б она мне
