обжегшегося о кочергу шалуна. ("О ужас!" - чуть было не
сорвалось с его губ, но, памятуя о вознаграждении, он решил
отдать предпочтение выражению сдержанного удивления).
- Она очаровательна, не правда ли? - Пагевд разве только не
приплясывал вокруг кушетки, даже не пытаясь умерить тот
восторг, в который привел его детский испуг гостя.
- М-да... Смею выразить надежду, - гиазир Стагевд будет
обрадован. И уж без сомнения, это развеет его скуку, - вложив
в эту тираду, давшуюся ему не без некоторого насилия над
собой, максимум доброжелательности и готовности к подчинению,
заверил собеседника Паллис.
Пагевд, вдоволь натешившись произведенным впечатлением,
бесцеремонно вышел прочь, давая тем самым Паллису
недвусмысленный знак того, что обед и иже с ним следует
считать оконченным.
("Неужто старый идиот платит каждому, кто возьмется таскать
его глиняные чучела на тот берег озера? Если так, быть может
имеет смысл подвизаться на этом поприще с большим усердием? Не
мог и предположить, что его состояние столь необозримо!
Подумать только, такое сногсшибательное мотовство с целью
увеселения брата, похоже, пребывающего в ссоре с рассудком!" -
дал волю эмоциям Паллис, воспользовавшись как предлогом к
этому легким раздражением, зашевелившимся где-то внутри в
результате затянувшегося ожидания плота перевозчика, который
должен был доставить его прямо к "Серой утке" через студеные
воды Арту. Приложив ко лбу руку-козырек, Паллис рассматривал
берег противоположный - нечеткий, светло-коричневый,
безрадостный, но все же не такой далекий.)
- Оставайтесь здесь, - приказал он перевозчику, от которого
исходил ядовитый запах недобродившего, однако уже выпитого
гортело, - я непременно вернусь до заката.
- Знаю-знаю! - совмещая бодрость духа с его же грубостью, дал
знать о себе перевозчик. - До заката! Вы и раньше вернетесь!
Это кто же вам дозволит торчать цельный день в "Серой утке"?
Чересчур бедно вы одеты для такого-то места. Вас чай дальше
порога и не пустят.
- Помолчите, - Паллис был задет и разозлился бы, не будь он
столь сильно поглощен своим поручением.
Он втянул запястья поглубже в рукава камзола, предательски
куцые и прохудившиеся на локтях.
- Не твоя забота! На твоем месте я попридержал бы язык!
("Располагай я временем, я бы воздал наглецу за дерзость!")
- Будь я на вашем, я б еще пуще об этом пекся ! - Огрызнулся
перевозчик, втыкая шест в прибрежный ил, словно острогу в
кишащую лососем реку.
("Как долго еще мне придется терпеть издевательства
невоспитанной черни?!" - в бессилии возмутился Паллис, ожидая
привратника у ворот имения Стагевда.)
"Бр-равый малый я!
О - ля - ля!
Перепелок настрелял!
О - ля - ля!
Перепелка-птица, эх,
Спинка крапленая!
Лапки задери,
Убиенная!" - Послышалась из-за ворот чья-то песня.
("Похоже, здешние слуги и впрямь избалованы сверх всякой меры.
Даже моя кухарка, будь она госпожой самой мягкосердой, и то не
стала бы терпеть таких песнопевцев у себя на заднем дворе, а
уж кто угодно подтвердит - так дурно, как она, не поет
никто.")
Отворилось смотровое окошко.
- Я Паллис из Тардера с поручением к господину Стагевду.
Желаю говорить с ним с глазу на глаз, ибо имею предписание
поступить так, данное его высокородным братом, господином
Пагевдом лично.
- А звания какого будете? - Робко спросил тот же голос,
который только что выводил рулады, давшие простор для
ироничных замечаний.
- Дворянского. Принадлежу к младшей ветви рода Элаев. Имею
удостоверяющие сей факт бумагу.
("Отчего, собственно, я рассыпаюсь бисером перед каким-то
привратником, обязанность которого - впустить меня без лишних
разговоров?")
- Хорошо, что дворянского, из Элаев. Тогда заходите, - с
очевидным облегчением произнес голос.
Загрюкали крючья, задвигались засовы.
- Не выношу, понимаете ли, простолюдинов. Одна зараза от них.
И болезни. Одеты так, будто прямиком из выгребной ямы.
Смердят чесноком. То и дело боишься, как бы не обокрали, но
больше всего я, милостивый гиазир...
- Паллис, - вставил юноша.
- ...боюсь подхватить от них какой-нибудь крестьянский недуг.
Но раз вы дворянин - совсем другое дело! Будьте покойны, в
"Серую утку" черни вход заказан.
Створка ворот распахнулась для пришедшего.
("А это и есть хозяин собственной персоной!")
Паллис был настолько удивлен, что воспринял это маленькое
открытие с той невозмутимостью, с какой обыкновенно
встречается нечто само собой разумеющееся. Наружность
господина Стагевда, да и его костюм можно было бы вполне
охарактеризовать как своеобычные - длинные, черные словно
смола, усеянные всклокоченными гнездами волосы спускались до
плеч, усы же, чей оттенок напоминал окрас не до конца
перелинявшего к лету зайца, напротив были ухожены и даже
завиты щегольскими локонами. На Стагевде был дорогой и
непомерно широкий магдорнский халат (кстати сказать, одежда не
самая подходящая для промозглого осеннего дня у влажного
логова Арту) к его правому плечу была приколота или, если
присмотреться с большим тщанием, намертво пришита, а уж затем
уснащена брошью, пелерина с серебристым позументом, наподобие
тех, которые одевают перед слушанием дела толкователи в суде,
запястья же были унизаны браслетами всевозможного декора до
самых локтей, а сияние вправленных в них драгоценностей,
несомненно, подлинных (Паллис не нуждался в услугах оценщика,
чтобы удостоверился в этом), находилось в оппозиции к матовому
лоску засаленного до неприличия широкого пояса, о который его
владелец имел обыкновение отирать нож во время трапезы.
Словом, и комедиант из самого захудалого провинциального
балагана не сподобился бы нарядиться потешнее, но и никакому,
даже самому искушенному в своем презренном ремесле нищему с
улицы Риедора не удалось бы преподать себя существом более
достойным жалости.
("И этому неряхе не по нраву одеяние простолюдинов - оно,
дескать, отдает выгребной ямой!" - ухмыльнулся Паллис
(которому до тех пор не случалось сетовать на излишнюю
чувствительность), брезгливо пробуя ноздрями воздух. Когда
Стагевд подал гостю левую руку для поцелуя, юноша лишь спустя
несколько неловких мгновений смог расправиться с отвращением,
уговаривавшим его отстраниться. Однако рука троюродного
племянника князя Маммы и младшего брата всесильного Пагевда
была чиста - Паллису представилась возможность убедиться в
этом, прикладывая малодушно дрогнувшие губы, избалованные
персиковыми запястьями столичных красавиц, к показавшемуся
из-за истрепанного рукава заношенного халата запястью
Стагевда. "Видимо, из-за нетерпения к луковичным запахам, этот
достойный человек не держит не только привратника, но и
прачек. Весьма любопытно, убирают ли здесь, или некто из
высшего сословия все же обучился обращаться с метлой, а заодно
и стряпать, чтобы ублажать плодами своих трудов
господина-младшего-брата?")
Стагевд переминался с ноги на ногу, с нарочитой
подозрительностью поглядывая на окованный медью ларчик,
оттягивающий руку Паллиса. Предназначающийся ему подарок
покоился в нем, укутанный, словно малолетний
неженка-наследник, в три слоя ткани.
("Не лучше ли отдать жабу сразу, не вдаваясь в полемику по
поводу столичных интриг и интрижек. Между прочим, я вряд ли
получу прибавку, выказав охоту к светской беседе, в которую
мне, конечно, придется быть втянутым - скука, заядлая
сплетница, подскажет господину в широком халате и тему, и
интонацию, а вот мне придется проявлять находчивость, острить
и все такое прочее.")
Ларчик был опущен Паллисом на песок.
- Что это в нем? - Прищурившись и настороженно склонив голову
набок, спросил Стагевд.
- Упомянутый мною подарок, то есть сувенир, который я был
удостоен чести доставить в "Серую утку", - всем своим видом
Паллис пытался изобразить наивное неведение, неведение
дворецкого, подносящего господину анонимное письмо
("...налягал вашей супругу. А еще хочу сообщу вашу милостивую
гиазиру...") - аккуратный конверт с неудобопроизносимым именем
адресата на белом саване бумаги. - Быть может, открыть?
- Ни в коем случае! - Завопил Стагевд, исказив лицо до
неузнаваемости гримасой жертвы всепожирающего страха. - А если
там нечто?!
- Разумеется, нечто там есть.
- Нечто ужасное, - заговорщическим шепотом продолжал хозяин
"Серой утки". - Больше всего я боюсь испугаться!
Паллис начинал испытывать сожаление от того, что опрометчиво
дал понять собеседнику, будто не имеет представления о
содержимом ларчика:
- Если желаете, я отопру его сам, а после сообщу вам об
увиденном.
- Нет-нет-нет! Ах, если с вами случится неприятность, я буду
раскаиваться, а ничто хуже не скажется на моем состоянии, чем
осознание собственной вины - мне совсем не хочется быть
виноватым! Я боюсь! Это так тягостно!
- Тогда, милостивый гиазир, мне остается только препоручить
ларчик вашим заботам и удалиться, - заключил Паллис, сделавший
в подкрепление этого намерения несколько выверенных шагов в
сторону ворот.
Оторопело взиравший на это Стагевд вдруг, словно опомнившись
от забытья, вскинул голову и бросился вдогонку.
- Только не это! Только не это! - Кричал он.
- Что вам угодно, милостивый гиазир? - Со слащавой
предупредительностью в голосе, долженствующей сыграть роль
указания на досадную навязчивость Стагевда, справился юноша.
Стагевд остановился и опустил взгляд, уподобившись
пристыженному приказчику скобяной лавки.
- Какую услугу? - Продолжал игру в любезности Паллис, выждав,
покуда в бессвязном лепете о необходимости его помощи не
образуется хотя бы самая малая, в толщину ногтя, брешь.
- Меня очень испугал свист, который доносится из подполья.
Сегодня, когда я занимался своим туалетом... ("Читай,
подкручивал усы.") - Стагевд на мгновение погрузился в
задумчивость, внешне отозвавшуюся неопределенной улыбкой, -
так вот, сегодня за туалетом я слышал как...
- ...?
- Как... Впрочем, не будем ворошить детали. Как говорится,
"шуршать мелочами". ("Кем это так говорится?")
- Услуга не велика, - продолжил Стагевд,- вы не могли бы
глянуть, нет ли там чего? Может, мышь, или, того хуже, крыса?
Страсть как боюсь крыс. Они такие юркие, такие "топ-топ-топ"!
Так и шныряют. А что, если ночью они влезут на мое ложе,
заберутся на лицо, станут шнырять, дергать меня за усы,
щекотать ноздри своими витиеватыми, розовыми в пятнышках
хвостами? Но нет, я ведь не позволю им этого сделать!
В полной нерешительности Паллис следил за яростной
жестикуляцией Стагевда.
("За исполнение его прихотей мне не полагается ни авра. Но
отказ погонять мышей, похоже, не приблизит моего отбытия
домой. Неужто у него и в самом деле нет слуг?")
Отданный на откуп сквознякам дом был безлюден.
Там и сям красовались грубые глиняные плошки, до краев набитые
речными раковинами, неказистыми, неяркими и ничуть не
забавными.
("Эти раковины для трусоватого отпрыска рода Бэссэ, то же, что
куклы для старого интригана Пагевда. Так почему бы его милому
братцу не стать в благодарную позу и не передать со мной в
столицу содержимое какой-нибудь из этих корявых мисок,
разумеется, за весьма умеренную плату?")
"Скопище раковин озерных" - вывел каллиграф на потолке
комнаты, где Паллису предстояло учинить ревизию.
Пол в спальной комнате Стагевда был густо усыпан домиками
улиток. Приходилось тщательно подыскивать место, на которое
можно было бы поставить ногу без опаски раздавить какой-нибудь
и тем самым вызвать непредсказуемый ураган эмоций.
- Я пока погуляю там, в гостиной, а вы - ищите. Ищите!
Свист, или, точнее шорох, производила крохотная мышь,
копошившаяся на пологом склоне кучи все тех же раковин.
Развеселившись, словно оставленный без присмотра подмастерье,
Паллис взял мышь за хвостик и, сдавленно хихикая, стал
оценивать расстояние от кучи, где им было схвачено
провинившееся животное до сугроба, который напоминало
вспененное ложе Стагевда. Затем он опустил ее в карман
камзола.
"Дурак, дуралей!
Ей же ей!
