лопочет Капилед, видя как второй незнакомец тянется к кувшину,
- да и сами не пейте! Отравитесь! Ведь точно отравитесь,
послушайте старого человека - вылейте его!
Второй незнакомец делает робкий глоток. Первый с
интересом наблюдает за тем, как меняется выражение его лица:
- Ну???
- Нечего сказать, - второй незнакомец утирает усы
рукавом, - старик оказался прав. Всегда нужно внимать пожилым
людям. Мы этого не делаем - и страдаем.
- Отъявленное дерьмо, - добавляет он, не спеша выливая
остатки питья на голову Капиледу, - спасибо за угощение.
- Ну это ты уже лишку хватил, - пытается урезонить
его второй, - все-таки, старый человек. Нехорошо. Прямо на
голову...
Второй незнакомец молча обводит комнату ищущим взглядом.
Тихо. Слышно, как всхлипывает лежащий на полу Капилед; где-то
в углу верещит голодный сверчок.
- Пустяки, - спокойно говорит он, - ничего с ним не
сделается, обсохнет.
Наклонившись над затаившим дыхание Капиледом, второй
незнакомец осторожно развязывает его сарнод и, достав оттуда
медяки, кладет один из них на стол.
- Это на развод. - поясняет он своему приятелю, -
Пойдем отсюда.
Незнакомцы направляются к выходу. Первый немного
задерживается на пороге:
- Ладно, отец, не горюй, сколько той жизни осталось,-
говорит он перед тем, как выйти.
После ухода гостей старик Капилед, торговец сладостями,
некоторое время еще пролежал ничком, ожидая, когда совсем
стихнут голоса за дверью.
Наконец он поднялся.
Он был очень зол, и даже расколотил со злости один
горшок.
(с) Александр Зорич, 1994
Александр Зорич.
Образ подобия
Гамелин Вада немилосердно подгонял серого в яблоках жеребца,
рассчитывая во что бы то ни стало достигнуть селения, о
существовании которого он узнал от встреченного бродяги и в
котором, истосковавшись по крову над головой и горячим,
ароматным кушаниям, хотел переночевать или даже скоротать
несколько дней. Выжженная и обезвоженная засухой почва
походила на степную, несмотря на то, что Гамелин двигался
редколесьем, имевшим с просторами опаленных солнцем пастбищ
мало общего. Дорога петляла, распадалась на тропки и снова
закладывала виражи, не давая всаднику, вынужденному ежеминутно
выгадывать и решаться, выбирая путь, расслабиться, насколько
вообще можно было расслабиться в стременах скакуна, сменяющего
галоп утомленной рысью. Кедровые рощицы, неотличимые друг от
друга, выглядели просторными и пустыми, а когда Гамелин
приближался к опушке, ему начинало казаться, будто он вот-вот
въедет в просвет между зубьями гигантской гребенки.
Свалявшийся и выцветший слой кедровых игл не был проткнут ни
единой травинкой и Гамелин с содроганием подумал о том, что
ежели не сможет добраться к наступлению темноты до селения,
где воды и овса можно будет купить, ему придется кормить коня
посеченной хвоей - некогда он слышал об этом способе утолять
голод скотины, правда, поступавшие таким образом жители
осажденной Клавибаги имели перед ним существенное преимущество
в виде неиссякающих колодцев, позволявших хотя бы поить
истощенных бескормицей. Эти рассуждения грозили перейти в
другие, еще более неутешительные, но дым, едва-едва
пощекотавший ноздри, Гамелина тотчас же придал ему уверенности
и жизнелюбия. Уже потом, выбираясь из рощицы на довольно
обширную поляну, усаженную покосившимися домиками, он ощутил
прилив бодрости, дивясь тому, что все же отыскал такое
крохотное и малолюдное селение, общее число которых в тех
диких краях не превысило бы и двух дюжин.
Неподалеку от места, где тропа расширялась и разделялась на
две, выползая из-под сени деревьев, был сложен
импровизированный очаг, в котором не было ничего необычного,
кроме его размеров, поистине огромных. Над его разгорающимся
пламенем двое юношей укрепляли котел, чья величина была под
стать величине самого очага. За их работой приглядывал
скрючившийся на дубовой чурке человек, понуканиями и советами
направлявший действия возившихся с котлом и одновременно
встряхивавший и перекладывавший щекастые, туго перетянутые
бечевой мешочки, образовавшие вокруг него некое подобие
ожерелья. Новая порция дров, подброшенная в очаг, оказалась
сырой, повалил густой, цвета голубиной шейки дым, конь
Гамелина встал на дыбы и зафыркал, а сам Гамелин, чуть было не
вылетевший из седла, закашлялся. К счастью, совсем скоро едкая
туча была сметена порывом ветра и он, успокоив скакуна,
благоразумно спешился и подошел к троице, занятой загадочными
приготовлениями, предполагая выведать что-либо полезное для
себя, и, кроме того, - ему не было чуждо любопытство - по
возможности узнать, кому и зачем понадобилось громоздить на
окраине деревни очаг, а также то, как собираются употребить
котел, являющийся центром всеобщего внимания. (Кстати, Гамелин
решил сразу же, не откладывая, попросить ночлега и, чтобы его
просьба прозвучала более веско, выудил из-под тряпичной
дорожной куртки нашейный знак императорского гонца, который,
как правило, во избежание лишних проявлений алчности со
стороны разношерстных своих попутчиков, носил прямо на теле,
где его было не так-то просто заметить. Нужно сказать, столь
богатая вещь на фоне запылившихся, заштопанных повсеместно
лохмотьев, смотрелась несколько несуразно, что, однако, ничуть
не умаляло достоинств ее полномочного носителя.)
Обосновавшийся на чурке был, как выяснилось, звероловом Нодо,
а двое других, помоложе - его племянниками, о чьих именах
Гамелин счел возможным не справляться. Перехватив
почтительный, едва ли не благоговейный взгляд Нодо, брошенный
им на горделиво свисающий нашейный знак, Гамелин не без
тщеславия осознал, что иметь дело с поселянами будет куда
легче, чем он мог надеяться, и что звероловы, исполненные
рабского обожания далекой власти, постараются исполнить любые,
не слишком наглые и сумасбродные требования путника касательно
его устройства в селении, буде таковые возникнут.
Возвысившись в собственных глазах от этих успокоительных
догадок, Гамелин быстро уговорился с Нодо, с готовностью
согласившимся пустить его на постой, о плате, и, радуясь
удачному и нехлопотному разрешению заботивших его проблем,
примостился на боку самого тучного мешка, прикидывая, как бы
поделикатнее подобраться к расспросам о творимом Нодо и его
племянниками, наполнявшими котел, складно орудуя черпаками на
длинных ручках, то погружавшимися в бочонок, то выныривавшими
из-за его закопченной стенки. Не придумав ничего изысканнее,
чем спросить без излишних околичностей, он отстегнул от пояса
флягу и допил остатки ее содержимого, удовлетворенно отметив,
что необходимость в экономии отпала. "Мы варим краску", -
пересиливая очевидное нежелание, ответил Нодо. "Где же
краска?", - оживился Гамелин. Собеседник указал на мешки.
"Отчего так много? Неужели здесь наберется столько вещей,
требующих раскрашивания?" "Не сочтите меня невежей, но мы не
станем тратить ее на такие безделицы" - боязливо сказал Нодо.
"В самом деле? - ядно переспросил Гамелин,- может быть, на
вкус она приятней, чем на вид, а потому ее предназначение -
быть съеденной?" "Не гневайтесь, не гневайтесь, я поясню,
когда мы окончим", - стушевался зверолов и, распрямившись,
стал вспарывать веревки, окольцовывающие мешки, и высыпать
хранившийся в них порошок в зев котла.
"Кипит!" - прохрипел плечистый племянник. Опустевшие тряпицы,
напоминавшие сдувшиеся рыбьи пузыри, Нодо швырял в огонь,
охотно пожиравший их, изрыгая снопы изумрудно-зеленых искр.
"Забавное дело затеяли здешние звероловы", - подумал Гамелин,
разглядывая последний, вынутый из-под его ягодиц мешок,
постепенно истлевавший в объятиях пламени. Нодо обхватил
обеими ладонями крепкую, расплющенную на конце палку и, встав
на цыпочки, стал помешивать варево.
Тяготившийся бездельем Гамелин отошел от очага и занялся
конем, которого он освободил от поклажи и частично от сбруи, а
затем, спутав ему ноги, оставил пастись на островке
неестественно высокой и жизнелюбивой травы, в окружении
матово-серой глины. По возвращении он застал Нодо и
племянников за тушением огня - они закидывали угли мусором.
Котел, где чавкала и пузырилась кашица пронзительно-оранжевого
цвета Гамелин удостоил отдельного осмотра, попутно силясь
вспомнить, какое растение источает запах, похожий на тот, что
имела краска.
Поленившись добросовестно перебрать хотя бы несколько
известных ему деревьев и цветов, он остановил выбор на
кунжуте, при этом пребывая в полной уверенности относительно
ложности выдвинутого предположения и осознавая всю тщетность
попыток развлечься самостоятельно. "Нодо, - возмутился он, -
раз я не могу уйти отдыхать раньше, чем вы управитесь, то по
крайней мере могу рассчитывать на увлекательную историю. Зачем
вам, в конце концов, краска, и так ли она важна, что ее
приготовление препятствует проявлению заботы об императорском
гонце?!" "Рассудите сами, - униженно пролепетал Нодо, - и
простите нас несчастных! Случилось непоправимое - олени
покидают окрестные леса. Они несутся на запад, они убегают! Мы
знаем об этом от жителей деревни, что в двух переходах на
восток, да и сами видели - они не останавливаются. Как нам
быть, бедным звероловам, если все олени умчатся от нас. Чем
будем жить мы и наши дети, не обученные пахать и выращивать?!"
Гамелин, польщенный раболепием Нодо, принял милостивый вид и
сказал: "Не разделяю, но сочувствую. И все-таки, зачем краска?
Неужто она имеет отношение к этим оленям?" " Разумеется! Есть
верный способ прекратить их бег." "Каков же он? " "
Повремените, - взмолился Нодо, - и поймете сами".
Племянники стащили котел с пылающей кучи головней. "Нельзя
допустить, чтобы краска застыла! " - пояснил Нодо. Гамелин,
на время обуздав любопытство, снова увлекся наблюдением.
Юноши развернули серый домотканый холст и достали кисть,
древко которой, покрытое убогим орнаментом и отполированное до
блеска, было высотой в человеческий рост. Нодо взял кисть и,
окунув ее конец в котел, провел на земле линию. Еще одну.
Полукруг, дугу, несколько параллелей. Гамелин смог угадать в
нарисованном силуэт животного, по-видимому, оленя. На
некотором удалении от первого Нодо изобразил второй и третий,
после чего, не давая себе отдышаться, обошел всю пустошь перед
селением, прикрикивая на племянников, которым было не так-то
легко поспевать за ним, перенося котел туда-сюда. Гамелин,
упиваясь праздностью, вальяжно прогуливался меж высыхающих
рисунков. Контуры оленей цвета перезревшей хурмы были не
одинаковы, но в общем единообразны. Морды животных,
изображенных в профиль, имели по два глаза, вопреки здравому
смыслу, утверждающему невозможность этой парности при взгляде
сбоку. Рога оленей напоминали ветви бересклета, срезанные по
весне - без листьев, но с тугими, изготовившимися раскрыться
почками. Гамелин напряг память в надежде выяснить, есть ли на
рогах живых оленей нечто сходное с отростками. Кисть Нодо,
периодически навещая вместилище краски, действовала не зная
передышек. Племянники перемигивались, как будто подталкивая
друг друга совершить поступок, требующий смелости от обоих и
потому особенно значительный. Нодо, обнажившись по пояс,
продолжал плодить фигуры, все как одна обращенные на восток,
словно мигрирующая оранжевая стая.
Вскоре все проплешины серой глины (коих было немало среди
увядшей травы), способные принять нарисованных оленей, были
заняты, а коротенький хвост последней фигуры задевал вросший в
землю плетень, стоящий у окраины деревни. "Краска-то на
исходе", - просипел племянник. И только тогда Нодо отставил
кисть и отправился осмотреть плоды своих трудов, блаженно,
словно умалишенный, расслабив мускулы лица. Гамелин подсчитал
фигуры: их было почти полсотни.
"Вы видели?" - спросил Нодо Гамелина. "Чем же мне оставалось
заниматься, не понимая ни пользы, ни смысла этого бестолкового
времяпровождения?" - огрызнулся тот. "О-о, - с оттенком
сожаления произнес зверолов, - оно не так уж бестолково.
Существует способ не дать оленям скрыться. Поверьте, суть
