пор забыть. Он полностью был самим собой, голос его ни с каким другим не
спутаешь. Пушкин, "ученик, победивший учителя", его не заслонил.
Зайцева тоже ни с одним из современных наших писателей не смешаешь.
Он как писатель существует, - в подлинном, углубленном смысле слова, -
потому, что существует, как личность"2.
Без малого год ушел у Зайцева на изучение трудов и дней Тургенева, на
творческое освоение нового не только для него жанра беллетризованной би-
ографии. По единодушному мнению критиков, он существенно его обновил:
жанр, испытанный в литературе пока еще немногими (и в их числе - А. Мо-
руа, С. Цвейг, Ю. Тынянов, В. Вересаев, О. Форш, М. Булгаков), предстал
в облике чисто зайцевском - как лирическое повествование о событиях и
происшествиях личной, "домашней" жизни крупных художников слова, так или
иначе сказавшихся на их творческой судьбе.
В мае 1931 года "Жизнь Тургенева" завершена и в 1932 году выходит в
издательстве ИМКА-Пресс. Не скоро, только через двадцать
Бунин Иван. Литературное наследство, т. 84, кн. II, с. 261. Адамович
Г. Одиночество и свобода, с. 194.
лет, вернется Зайцев снова к этому жанру и выразит в нем
свою любовь к Жуковскому и Чехову. Эти книги,
написанные, что называется, кровью сердца, встанут в ряд
его лучших творений. Борис Пастернак, прочитав одну из
них, послал 28 мая 1959 года из Переделкина в Париж
письмо:
"Дорогой Борис Константинович!
Все время зачитывался Вашим "Жуковским". Как я радовался естествен-
ности Вашего всепонимания. Глубина, способная говорить мне, должна быть
такою же естественной, как неосновательность и легкомыслие. Я не люблю
глубины особой, отделяющейся от всего другого на свете. Как был бы стра-
нен высокий остроконечный колпак звездочета в обыкновенной жизни! Помни-
те, как грешили ложным, навязчивым глубокомыслием самые слабые символис-
ты.
Замечательная книга по истории - вся в красках. И снова доказано, че-
го можно достигнуть сдержанностью слога. Ваши слова текут, как текут Ва-
ши реки в начале книги; и виды, люди, годы, судьбы ложатся и раскидыва-
ются по страницам. Я не могу сказать больше, чтобы не повторяться"'.
История литературы и, в частности, ее биографического жанра показыва-
ет нам, как нередко нивелируется, приукрашивается в угоду тем или иным
исследовательским концепциям так называемая "частная" жизнь писателей.
Зайцевым предпринята попытка сказать как можно более честную и откровен-
ную правду о жизни близких ему по духу великих мастеров слова, раскрыть
фактами из биографии каждого из них то, что решительнее всего воз-
действовало на их духовный мир и творчество. Перед читателями этих книг
Зайцева встают поэтические, в чем-то даже романтические страницы житий-
ных повествований о людях, которых судьба наградила сверхталантами и тем
их выделила из миллионов.
Издав в 1935 году свой третий роман "Дом в Пасси" ("где действие про-
исходит в Париже, внутренне все с Россией связано и из нее проистека-
ет"', Зайцев на двадцать лет погружается в работу над созданием "самого
обширного из писаний своих" - автобиографической тетралогии "Путешествие
Глеба" (по определению автора, это "романхроника-поэма").
В одной из автобиографий он отмечает важную для своего творчества ве-
ху: "Уже нет раннего моего импрессионизма, молодой "акварельности", нет
и тургеневско-чеховского оттенка, сквозившего иногда в конце предреволю-
ционной полосы. Ясно и то, что от предшествующих зарубежных писаний это
отличается большим спокойствием тона и удалением от остро современного.
"Путешествие Глеба" обращено к давнему времени России, о нем повествует-
ся как об истории, с желанием что можно удержать, зарисовать, ничего не
пропуская из того, что было
' Цитирую по кн.: Шиляева А. Борис Зайцев и его беллетризованные би-
ографии. Нью-Йорк, 1971, с. 132. Зайцев Бори с. О себе.
мило сердцу. Это история одной жизни, наполовину
автобиография - со всеми и преимуществами, и
трудностями жанра. Преимущество - в совершенном
знании материала, обладании им изнутри. Трудность - в
"нескромности": на протяжении трех книг автор занят
неким Глебом, который, может быть, только ему и
интересен, а вовсе не читателю. Но тут у автора появляется
и лазейка, и некоторое смягчающее обстоятельство: во-
первых, сам Глеб взят не под знаком восторга перед ним.
Напротив, хоть автор и любит своего подданного, все же
покаянный мотив в известной степени проходит через все.
Второе: внутренне не оказывается ли Россия главным
действующим лицом-тогдашняя ее жизнь, склад, люди,
пейзажи, безмерность ее, поля, леса и т, д.? Будто она и на
заднем плане, но фон этот, аккомпанемент повествования
чем дальше, тем более приобретает самостоятельности"'.
Первый роман тетралогии "Заря" выходит в берлинском издательстве "Па-
рабола" в 1937 году. Работа над следующим томом время от времени преры-
вается: Зайцев публикует в "Русских записках" воспоминания об Андрее Бе-
лом, готовит тексты многочисленных очерков, опубликованных в газетах и
журналах, для мемуарной книги "Москва" (она выйдет в Париже в 1939 году
и будет переиздана еще дважды-в 1960 и в 1973 годах в Мюнхене).
В 1939 и 1940 годах вчерне будут завершены второй и третий тома тет-
ралогии, однако придут они к читателю только через десять лет: публика-
ции помешала война, началась гитлеровская оккупация Франции.
В годы, когда далекая Россия вела кровавую борьбу с фашизмом, когда и
во Франции мужественно сражались патриоты Сопротивления, среди которых
было немало русских, шестидесятилетний писатель избрал свою форму сопро-
тивления: он воздерживается от публикации каких бы то ни было текстов. В
эти трудные годы Зайцев снова возвращается к своему любимому Данте: ре-
дактирует свой перевод "Ада", готовит комментарий к нему, берется за но-
вые тексты. Борис Константинович и здесь избрал свой собственный путь;
подсказанный ему десятилетиями изучения дантовской "Божественной коме-
дии": перевод, поясняет он, "сделан ритмической прозой, строка в строку
с подлинником. Форма эта избрана потому, что лучше передает дух и склад
дантовского произведения, чем перевод терцинами, всегда уводящий далеко
от подлинного текста и придающий особый оттенок языку. Мне же как раз
хотелось передать, по возможности, первозданную простоту и строгость
дантовской речи", "Я благодарен, - вспоминает он через много лет, - за
те дни и годы, которые прошли в общении в Данте в России (1913-1918) и в
Париже (1942), когда весь перевод вновь был проверен, строка за строкой,
по тексту и комментариям. В тяжелые времена войны, революции и нашествия
иноплеменных эта работа утешала и поддерживала"2.
Кроме того, в эти же годы он возвращается к текстам тетралогии, а
также к своему личному дневнику, тому самому, который еще
Зайцев Борис. О себе.
'Данте Алигиери. Божественная комедия. Ад. Перевод Бориса Зайцева, ж.
ИМКА-Ппегс. 1961, с и.
Париж, ИМКА-Пресс, 1961, с. 5.
пятнадцать лет назад он начал публиковать в газете "Дни" и
продолжил в 1929-1936 годах в газете "Возрождение".
Новые дневниковые записи он напечатает, только когда
закончится воина. Отдельной книгой интереснейший
дневник писателя не издан до сих пор.
В годы оккупации по просьбе Бунина, находившегося в Грассе, Борис
Константинович принимает самоотверженное участие в спасении бунинского
архива (вместе с Е. Ю. Кузьминой-Караваевой, замученной фашистами, Н. Н.
Берберовой и сотрудниками знаменитой Тургеневской библиотеки, книгами
которой в годы парижской эмиграции пользовался В. И. Ленин). В предвоен-
ные годы Зайцев вместе с И. Буниным, А. Ремизовым, М. Осоргиным много
сделали для того, чтобы значительно пополнить ее фонды. В 1938 году при
библиотеке был основан русский литературный архив. Правление возглавил
И. Бунин, а в состав его вошли А. Бенуа, Б. Зайцев, С, Лифарь, А. Реми-
зов, И. Шмелев и другие. Трагична судьба Тургеневки, важнейшего центра
Русской культуры в Париже, созданного несколькими поколениями эмигран-
тов. По приказу одного из идеологов фашизма А. Розенберга ее фонды были
вывезены в Германию и погибли'.
В 1947 году Зайцева избирают председателем Союза русских писателей и
журналистов во Франции. Он остается на этом посту до конца своих, дней.
Его предшественником был П. Милюков. Старейшина русской интеллигенции
Павел Николаевич Милюков (1859-1943), возглавлявший Союз и в самые труд-
ные его годы - годы второй мировой войны, оставил о себе добрую память
тем, что решительно выступал против сотрудничества русской эмиграции с
фашистами, приветствовал успехи Красной Армии.
Деятельность Союза сводилась в основном к устройству литературных ве-
черов, диспутов, юбилейных мероприятий. Проходили они интересно. Об этом
часто вспоминает в своих письмах Борис Константинович. "18 декабря 1967
года наш Союз писателей (коего я председатель) устроил вечер памяти Ах-
матовой, - пишет он в Москву И. А. Васильеву, - Зал Русской Консервато-
рии "ломился" от публики. По отзывам, прошло хорошо". "Наш Союз пома-
леньку действует, - пишет он тому же корреспонденту 3 мая 1968 года, - в
чисто литературной области - зимой был большой вечер памяти А. М. Реми-
зова (10 лет кончины), 7-го июня - Тургеневский вечер, 150-летия рожде-
ния. Да, все больше поминки! - сетует Борис Константинович. - Действую-
щей армии остается здесь все меньше и меньше, смены почти нет. Молодежь
есть хорошая, но уходит больше в религию, к литературе мало тяготения.
Зато французы есть молодые, не только православные, но и с азартом изу-
чающие русскую литературу и культуру. Сегодня будет у меня один такой,
пишет обо мне докторскую работу (очевидно, имеется в виду Рене Герра. -
Т. П.), писаное обо мне знает лучше меня, по-русски говорит как мы с Ва-
ми. На днях был профессор из Сорбонны (здешний университет), пригласил
во вторник в университет], беседовать со студентами о литературе
' Русская библиотека в Париже. Русская Общественная библиотека имени
И. С. Тургенева: сотрудники, друзья, почитатели. Сб, статей. Париж,
1987.
русской - все говорят и понимают по-нашему. Студент мой -
бородатый по-русски, был в России, ему там один приятель сказал: "у
тебя и морда русская" (письма в архиве И. А. Васильева).
В последние годы жизни Борис Константинович переписывается с десятка-
ми корреспондентов из Советского Союза, Он искренне рад такой неожиданно
возникшей возможности, счастлив получать весточки из России, ценит высо-
ко малейшие знаки внимания к его творчеству, к его судьбе, охотно высы-
лает свои книги. Увы, было время, когда не все они доходили до адреса-
тов, не все пробивали "железный занавес", разделивший не только страны,
но и культуры. "Буду всячески стараться переслать книгу Вам, - пишет он
И. А. Васильеву. - Но все это не так просто... По почте почти все гиб-
нет, или возвращается. А содержание вполне безобидное. Что поделать..."
"Дорогой Игорь Анатольевич, - пишет он 12 января 1967 года в другом
письме тому же москвичу Васильеву, - очень рад был получить от Вас
письмо - Вы ведь молодая Россия - главная наша надежда. Радостно видеть,
что связь существует между приходящими в жизнь и уходящими из нее, связь
душевно-культурная, это самое важное.
"Далекое" постараюсь Вам переслать. Отправить - очень просто. Полу-
чить - много трудней. В книге нет ничего политического (да это и не моя
область), ряд зарисовок - воспоминаний о Блоке, Белом, Бальмонте, Вяч.
Иванове, Ал. Бенуа, Бунине, Балтрушайтисе, Цветаевой и др. ... Повторяю,
очень был тронут Вашим письмом и приму все меры, чтобы осведомлять Вас о
выходящем (и вышедшем) здесь.
А пока что "Здравствуй, племя молодое, незнакомое... ".
С лучшими чувствами и пожеланиями РождественскоНовогодними.
Бор. Зайцев".
И в последние годы своей большой жизни он не знает отдыха, продолжает
