многих людей, с жаром между собой разговаривающих. Но
лишь только один из игравших в карты слуг, увидя меня,
ушел во внутренние комнаты, то вдруг все утихло.
- Как зовут эту мызу? - спросил я у слуги, который
остался в передней.
- Эту мызу? - сказал он, глядя на меня так нахально,
что я невольно смутился и не вдруг повторил мой вопрос.
- Ее зовут Бьялый Фолварк,- отвечал наконец слуга,
продолжая смотреть мне прямо в глаза.
- А как зовут хозяина?.. Да отвечай же, животное,
когда тебя спрашивают! - продолжал я, возвысив голос и
подойдя к нему поближе.
Слуга попятился назад и, взглянув на своего спящего
товарища, пробормотал:
- Моего пана зовут Ян Дубицкий... Гей, Казимир!
- Ну, так и есть! - сказал я.- Насилу же мы отыскали
вашу мызу. Веди меня к хозяину.
- Почекай (Подожди (пол.).), пан! Ген, Казимир! Третий
слуга, который спал на скамье, вскочил и, увидя перед
собой русского офицера, закричал: Но то есть?..
Москаль!
- Сойди-ка, брат, вниз,- сказал я, стараясь казаться
спокойным,-там стоит казак...
- Казак,-вскричал полусонный лакей,-один казак?
- Покамест один, а скоро будет много. Возьми у него
лошадей, отведи их в конюшню, а ему вели взойти сюда.
Слуга не торопился исполнить мое приказание; он погля
дывал как шальной то на меня, то на своего товарища, а не
трогался с места.
- Ну, что ж ты глаза-то выпучил, дурень,-закричал я
повелительным голосом,- иль не слышишь? Пошел! Да смотри,
чтоб лошади были сыты! Слуга, пробормотав себе что-то под
нос, вышел вон, и в
то же время лакей, который ходил обо мне докладывать,
растворив дверь, пригласил меня в гостиную. Пройдя не
большую столовую, я вошел в комнату, довольно опрятно
убранную и освещенную двумя восковыми свечами. В одном
углу приставлено было к стене несколько сабель, и с пол
дюжины конфедераток валялось по стульям и окнам комнаты.
Хозяин, человек лет пятидесяти, с предлинными усами, с
подбритой головой, в синем кунтуше и желтых сапожках,
принял меня со всею важностию польского магната. Разва
лясь небрежно на канапе, он едва кивнул мне головою и
показал молча на табуретку, которая стояла от него шагах
в пяти. Ах, черт возьми! Вся кровь во мне закипела; я
позабыл, что положение мое было вовсе не завидное; в эту
минуту я думал только о том, что имею честь носить
русский мундир и служить в Астраханском гренадерском
полку капитаном. Не отвечая на его обидный поклон, я
оттолкнул ногою табуретку, уселся подле него на канапе и,
вытащив из кармана кисет с табаком, принялся, не говоря
mh слова, набивать мою трубку. Казалось, это нецеремонное
обращение смутило несколько хозяина; помолчав несколько
времени, он спросил довольно вежливо, откуда я еду.
- Из лагеря, - отвечал я, продолжая набивать мою
трубку.
- И верно, пан... пан поручик...
- Капитан,- прервал я, кинув гордый взгляд на хозяина.
- Препрашу!..(Извините!.. (Пол.)) Верно, пан капитан
заплутался в этом лесу?
- Нет! Я прямо сюда ехал.
- Сюда? - повторил хозяин с приметным беспокойством.
- Да,- продолжал я, раскуривая спокойно мою трубку,-
ведь эту мызу зовут Бьяльш Фолварк?
- Так.
- А вас паном Дубицким.
- Так есть.
- Я прислан сюда квартирьером; у вас назначена полковая
квартира Астраханского гренадерского полка.
- Полковая квартира! - вскричал пан, спрыгнув с канапе.
- Да, завтра чем свет, а может быть, и сегодня ночью
придет сюда первая рота нашего полка. Да садитесь, пан
Дубицкий!.. Прошу покорно!
Тут взглянул я на моего хозяина: вытянувшись в струн
ку, он стоял передо мной как лист перед травой, и на
лице его происходили такие эволюции, что я чуть было не
лопнул со смеху: огромные усы шевелились, глаза прыгали
из стороны в сторону, а хохол на голове стоял почти
дыбом.
- Да взмилуйся, пан капитан,-завопил он наконец,- куда
девать мне целую роту?
- Найдем для всех место.
- Но рассудите сами...
- Эх, пан Дубицкий! - прервал я, развязывая шарф и
снимая мою саблю.- Военные люди не рассуждают; делай то,
что приказано, вот и все тут.
- Иезус Мария! - продолжал хозяин.- Поместить целую
роту!.. Да яким же способом?.. Я сам с больной моей
женой живу только в трех комнатах.
- Полно, так ли? - сказал я.- Дом-то, кажется, у вас
велик.
- Як пана бога кохам! (Боже мой! (Пол.)) Ну мало ли
мыз и лучше и просторнее моей? И кому в голову пришло...
- А вот,- прервал я,- пан Дубицкий, как мы выпьем с
вами по рюмке венгерского, так я скажу, кому пришло в
голову занять вашу мызу.
- За-раз, пан, за-раз! (Сейчас (пол.).) Эй, хлопец!
- Не беспокойтесь! - сказал я, подходя к столу, на ко
тором стояли две бутылки вина и несколько порожних и
налитых рюмок.- С нас будет и этого. До вас - пана!
Хозяин приметным образом смешался, и когда вошел
слуга, то он, пошептав ему что-то на 'ухо, сказал, обра
щаясь ко мне:
- В самом деле, а я было вовсе забыл, что пробовал
сейчас с моим экономом это вино, которое вчера купил в
Кракове. Ну, что вы о нем скажете?
- Славное вино! Настоящее венгерское! Ну, пан
Дубицкий,- продолжал я, выпив еще рюмку,- теперь я вам
скажу, кому пришло в голову занять вашу мызу. Полковая
квартира простоит у вас день, много два; но наша полков-
ница останется у вас жить, и надолго ли - этого сказать
вам не могу. Ей в Кракове так много наговорили хорошего
об этой мызе, что она хочет непременно у вас погостить.
- Барзо дзинкую за гонор! (Клагодарю за честь! (Пол.))
-сказал хозяин,- но я желал бы знать, кто расхвалил вашей
полковнице Бьялый Фолварк? Уж верно, злодеи мои: пан
Маршалок, пан Замборский, пан Кланович... Нех их дьябли
везмо! (Чтоб их черти взяли! (Пол.))
- А что ж? Мне кажется, они говорили правду.
- Да будь же ласков! Взмилуйся, пан капитан! - вскричал
отчаянным голосом хозяин.- Где будет жить ваша
полковница? Во всем верхнем этаже отделаны только три
комнаты, в которых я сам кое-как помещаюсь. Конечно,
внизу покоев довольно, но я не знаю, можно ли будет и вам
в них ночевать.
- А почему же нет?
- Эх, мось пане добродзею! (Милостивый государь (пол.))
То карабоска есть; дали бук, так! Я и сам, лишь только
жене моей будет получше, перееду в Краков, и, уж верно,
этот дом никогда не будет достроен.
- Но отчего же? - спросил я с невольным любопытством.
- О, пан капитан! Вы человек военный, так, может
статься, мне не поверите.
- Да что такое?
- Слыхали ли вы когда-нибудь о пане Твардовском?
- О пане Твардовском? - повторил я и только что хотел
было сказать, что нет, как вспомнил, что читал однажды
русскую сказку о храбром витязе, Алеше Поповиче, где
между прочим говорится и о польском колдуне пане Твар
довском, с которым русский богатырь провозился целую
ночь.
- А, знаю, знаю! - сказал я.- Этого пана Твердовского,
или Твардовского, утащили черти?
- Не только утащили, -прервал хозяин,- а даже про
тащили сквозь каменную стену, на которой, как рассказы
вают старики, долго еще после этого видны были кровавые
пятна.
- Собаке собачья и смерть,-сказал я,- да что ж общего
между вашим домом и этим проклятым колдуном?
- А вот что, Люсь пане добродзею, мой дом построен на
самом том месте, где некогда стоял замок Твардовского.
- Неужели? - вскричал я, поглядев невольно вокруг
себя.
- Дали бук, так! - продолжал хозяин.- А что всего
хуже, так это то, что весь нижний этаж моего дома
построен из развалин старого замка.
- Вот что, - прошептал я сквозь зубы, - да ведь, впро
чем,- прибавил я,- это было уже давно?
- Конечно, давно, пан капитан, да от этого мне не лег
че. Каждую пятницу около полуночи в нижнем этаже моего
домика подымается такая возня, что стены трясутся...
- Каждую пятницу?
- Да. Говорят, что в этот самый день черти продернули
пана Твардовского сквозь стену и утащили к себе в преис
поднюю. Эта стукотня продолжается иногда целую ночь. Все
окна осветятся, начнется ужасный вой, потом сделается
опять темно, а там снова разольется по всему нижнему
этажу такой свет, что можно снаружи видеть все, что де
лается внутри.
- А что ж там делается? - спросил я, стараясь казаться
равнодушным.
- Однажды только, - отвечал хозяин, - мой прежний
эконом решился заглянуть туда с надворья, да, видно, уви
дел такие страсти, что у него язык отнялся, а когда он
стал опять говорить, так ничего нельзя было понять из его
слов.
- Отчего же?
- Оттого что он был в жестокой горячке.
- Ну, а когда выздоровел?
- Да он не выздоровел, а на третий день умер.
- Вот что! - повторил я опять сквозь зубы, и что-то
похожее на лихорадочную дрожь пробежало по моим членам.-
Но ведь вы говорите, - промолвил я, промолчав несколько
времени,-что это бывает только по пятницам.
- Так, мось пане добродзею! Да ведь сегодня пятница!
- В самом деле!.. И у вас в верхнем этаже нет ни одной
свободной комнаты!
- Дали бук, нет! Кроме спальни моей жены, этой гости
ной, где живут ее резидентки, и столовой, где сплю я, нет
ни одного жилого покоя. Но если, - прибавил с насмешливой
улыбкой поляк, - пан капитан не боится...
Если я боюсь?.. Боюсь!.. И это говорит польский пан
русскому офицеру!.. Ух, батюшки! Так меня варом и обдало!
Мне, капитану Астраханского гренадерского полка, испу
гаться колдуна, и добро бы еще русского!.. Ах, черт
возьми! Да если б сам сатана в польском кунтуше явился
передо мною, так я и тогда бы скорее умер, чем на вершок
от него попятился.
- Извините, пан Дубицкий,- сказал я, вставая,- я не
боюсь ни пана Твардовского, ни пана черта, ни живых, ни
мертвых и ночую сегодня в вашем нижнем этаже.
- Как угодно! По крайней мере, я вас предупредил, и
если что-нибудь случится...
- Не беспокойтесь! И у меня, и у моего казака есть по
паре пистолетов и по сабле, так живых мертвецов мы не
боимся, а с нечистой силой справиться нетрудно. Не
погневайтесь! Ведь мы не по-латыни читаем наши молитвы!
Прикажите мне показать мою комнату.
- Зараз, пан! Да не угодно ли вам чего покушать?
- Благодарю! Я не ужинаю, а, если позволите, возьму с
собою эту бутылку венгерского и разопью ее за упокой души
вашего Твардовского, только не советую ему мешать мне
спать: мы, русские, незваных гостей не любим.
Хозяин проводил меня до передней, в которой, к удивле
нию моему, я нашел казака в большом ладу с людьми
Дубицкого: он потягивал с ними предружески горелку и,
судя по двум полуштофам, из которых один уж был пуст, а в
другом осталось вино только на донышке, нетрудно было
догадаться, что они порядком угостили Ермилова; я еще
более уверился в этом, когда он, вскочив со скамьи, начал
хвататься за стену, чтоб не повалиться мне в ноги. Ну,
плохой же будет у меня товарищ! -подумал я, но делать
было нечего. Один слуга пошел вперед со свечой, а двое
повели с лестницы казака, который, несмотря на мое при
сутствие, беспрестанно лобызался с своими провожатыми,
благодаря их за дружбу и угощение.
Когда мы спустились с лестницы, слуга, который шел
впереди, отпер огромным ключом толстые двери, и мы вошли
в большую комнату со сводами. Я нехотя заметил, что
провожатые мои робко посматривали во все стороны и с
приметным беспокойством прислушивались к шелесту соб
ственных шагов своих; он раздавался под сводами обширных
комнат, сырых и мрачных, как церковные подземные склепы;
недоставало только одних гробов, чтоб довершить это
сходство. Мы вошли наконец в одну угольную комнату,
которая более других походила на жилой покой. Множество
фамильных портретов по стенам, дюжины две стульев, обитых
черной кожею, канапе, кровать с шелковым пологом, большие
