прапорщику. - На тебе лица нет! Помилуй, разве ты в первый раз в деле?
- Мой брат в стрелках! - отвечал молодой офицер.
- Так что ж?
- А наша рота еще нейдет.
- Не беспокойся, дойдет дело и до вашей роты.
- Но брат мой!..
- И, Сицкой! Бог милостив - воротится.
- Вряд ли воротится, - перервал грубым голосом один высокой офицер с
неприятной и даже отвратительной физиономиею. - Там что-то больно жарко.
- В самом деле? Вы думаете?.. - спросил с беспокойством молодой офицер.
- Да что за диковинка? Натурально, его убьют скорее в стрелках, чем меня
здесь в колонне.
- Как тебе не стыдно! - сказал вполголоса Зарядьев, - Ты знаешь, как он любит
своего брата.
- Вот еще какие нежности!.. У меня и двух братьев убили, да я...
Высокой офицер не докончил начатой фразы: неприятельское ядро, вырвав два ряда
солдат, раздробило ему череп.
- Сомкнись! - скомандовал Зарядьев. Солдаты придвинулись друг к другу. Еще
несколько ядер пролетело через колонну.
- Эй, вы! - закричал Зарядьев, - стоять смирно! Ну! начали кланяться,
дурачье! Тотчас узнаешь рекрут, - продолжал он, обращаясь к Зарецкому. -
Обстрелянный солдат от ядра не пошевелится... Кто там еще отвесил поклон?
- Нефедьев, ваше благородие! - отвечал унтер-офицер.
- Так и есть - рекрут! Эй ты, Нефедьев! зачем нагибаешь голову?
- Ядро, ваше благородие.
- А какое тебе до него дело, болван? Чего ты боишься?
- Убьет, ваше благородие!
- Убьет, дуралей! Слушай команду, а убьет - не твоя беда, Ахти! никак, это
ведут капитана третьей роты? Ну, видно, его порядком зацепило!
Два солдата подвели к колонне офицера, обрызганного кровью; он едва мог
переступать и переводил дух с усилием.
- Вы ранены? - сказал полковник.
- И, кажется, смертельно! - отвечал едва слышным голосом капитан. - Прикажите
подкрепить наших стрелков: французы одолевают.
- А что майор?
- Убит.
- А капитан Белов?
- Убит.
- А брат мой? - спросил робко Сицкой.
- Убит.
- Убит! - повторил молодой офицер, побледнев как смерть. С полминуты он
молчал; потом вдруг глаза его засверкали, румянец заиграл в щеках; он
оборотился к полковнику и сказал:
- Степан Николаевич! сделайте милость - бога ради! позвольте мне в стрелки.
- Хорошо, ступайте с первой ротою, - сказал полковник, взглянув с приметным
состраданием на молодого офицера. - Вторая и первая рота - в стрелки!
Зарядьев! вы примите команду над всей нашей цепью... Барабанщик - поход!
- Становись! - скомандовал Зарядьев. - Да смотри, у меня в воробьев не
стрелять! Метить в полчеловека! Перекрестись! Ну, ребята, с богом - марш!
прощай, Зарецкой!
- Прощай, братец! Я также отправляюсь к моему эскадрону. Может быть, и до нас
дело скоро дойдет.
Уже более пяти часов продолжалось сражение; несколько раз стрелки наши то
сбивали неприятельскую цепь и дрались на противуположном берегу речки; то,
прогоняемые на нашу сторону, продолжали перестрелку в нескольких шагах от
колонн своих. Канонада не умолкала ни на минуту с обеих сторон; но наша и
неприятельская конница оставались в бездействии. В то самое время, как
Зарецкой начинал думать, что на этот раз эскадрон его не будет в деле,
которое, по-видимому, не могло долго продолжаться, подскакал к нему Рославлев.
- Ну, Александр! - сказал он, - с богом! Тебе ведено переправиться через
речку и атаковать с фланга неприятельских стрелков.
- Насилу о нас вспомнили!.. Фланкеры! осмотреть пистолеты! Сабли вон.
- Ты должен прикрывать отступление стрелков третьей колонны, - продолжал
Рославлев. - Им становится уж больно тяжело. Бедняжки дерутся часов пять
сряду.
- Жив ли наш приятель Зарядьев? Ведь он, кажется, ими командует?
- А вот сейчас узнаю: я еду к нему с приказанием, чтоб он понемногу отступал
к нашей передовой линии. Смотри, Александр, налети соколом, чтоб эти французы
не успели опомниться и дали время Зарядьеву убраться подобру-поздорову на
нашу сторону.
- А вот что бог даст. По три налево заезжай - рысью марш!
Зарецкой с своим эскадроном принял направо, а Рославлев пустился прямо через
плотину, вдоль которой свистели неприятельские пули. Подъехав к мельнице, он с
удивлением увидел, что между ею и мучным амбаром, построенным также на
плотине, прижавшись к стенке, стоял какой-то кавалерийской офицер на вороной
лошади. Удивление его исчезло, когда он узнал в этом храбром воине - князя
Блесткина.
- Что вы, сударь, здесь делаете? - спросил Рославлев, остановя свою лошадь.
- Ах! это вы? - вскричал Блесткин с самой вежливой улыбкою.
- Да, сударь, это я. А вы зачем здесь?
- Меня послал генерал взглянуть, что делается в передовой цепи.
- И вы для этого спрятались за этот амбар? Немного вы отсюда увидите.
- Что ж мне делать с этой проклятой лошадью? - сказал Блесткин. - Она не
хочет ни вперед идти, ни стоять на плотине.
Он дал шпоры своему английскому жеребцу, который в самом деле запрыгал на
одном месте и, казалось, не хотел никак отойти от стены.
- Ну вот видите?
- Да, я вижу, - перервал Рославлев, - что вы изо всей силы тянете ее за
мундштук; но дело не в том: я очень рад, что вас встретил. Вы, кажется, вчера
вызывали меня на дуэль?
- Неужели?.. Может быть, я погорячился... но я, право, не помню.
- Да я не забыл. Выезжайте, сударь, на плотину.
- Помилуйте! что вы хотите делать?
- Ничего. Я хочу вам показать, какого рода дуэли позволительны в военное
время. Ну что ж? долго ли мне дожидаться? Да ослабьте поводья, сударь! она
пойдет... Послушайте, Блесткин! Если ваша лошадь не перестанет упрямиться, то
я сегодня же скажу генералу, как вы исполняете его приказания.
- Однако ж, господин Рославлев, - сказал Блесткин, выехав на плотину, -
позвольте вам заметить: этот начальнический тон...
- Не о тоне речь, сударь. Вы посланы к стрелкам, я также: не угодно ли вам
прогуляться со мною по нашей цепи.
- Помилуйте! мы оба верхами.
- Так что ж!
- Все неприятельские стрелки станут в нас метить.
- В том-то и дело. Ведь вы сами вызвали меня на дуэль. Правда, мы не будем
стрелять друг в друга; но это ничего: за нас постараются французы.
- Помилуйте, что это за дуэль?
- Мне некогда вам доказывать, что этот поединок стоит того, который вы мне
вчера предлагали. Извольте ехать.
- Но, господин Рославлев...
- Ни слова более! или я стану везде и при всех называть вас трусом. Мне
кажется, ваша лошадь не очень боится шпор. Позвольте! - Рославлев ударил
нагайкою лошадь Блесткина и выскакал вместе с ним на другой берег речки.
Перед ними открылось обширное поле, усыпанное французскими и нашими стрелками;
густые облака дыма стлались по земле; вдали, на возвышенных местах, двигались
неприятельские колонны. Пули летали по всем направлениям, жужжали, как пчелы,
и не прошло полминуты, одна пробила навылет фуражку Рославлева, другая
оторвала часть воротника Блесткиной шинели.
- Вперед, сударь, вперед! - кричал Рославлев, понукая нагайкою лошадь
несчастного князя, который, бледный как полотно, тянул изо всей силы за
мундштук. - Прошу не отставать; вот и наша цепь. Эй, служба! - продолжал он,
подзывая к себе солдата, который заряжал ружье, - где капитан Зарядьев?
- - Вон в этих кустах, ваше благородие!
- Позови его сюда. А мы с вами, господин Блесткин остановимся здесь, на этом
бугорке; отсюда и мы будем приметнее, и нам будет все виднее.
- Помилуйте, Рославлев! - вскричал отчаянным голосом Блесткин, - за что же вы
хотите сделать из нас цель для французов?
- Ого, господин дуэлист! вы трусите? Постойте, я вас отучу храбриться
некстати. Куда, сударь, куда? - продолжал Рославлев, схватив за повод лошадь
Блесткина. - Я не отпущу вас, пока не заставлю согласиться со мною, что одни
ничтожные фанфароны говорят о дуэлях в военное время.
- Я не спорю... может быть...
- Нет, постойте! не может быть; я вам докажу это.
- Боже мой! посмотрите, в нас целят.
- Так что ж? Пускай целят. Не правда ли, что порядочный человек и храбрый
офицер постыдится вызывать на поединок своего товарища в то время, когда быть
раненным на дуэли есть бесчестие?..
- Ну хорошо, положим, что правда...
- Постойте! Не правда ли, что одному только фанфарону, не понимающему, что
такое истинная храбрость, позволительно насмехаться над тем, кто отказывается
от дуэли за несколько часов до сражения?
- Конечно, конечно... я согласен... Боже мой! что это?..
- Ничего, это рикошетное ядро. Согласитесь, что тот, кто боится умереть в
деле против неприятеля, ищет случая быть раненным на дуэли для того, чтоб
пролежать спокойно в обозе во время сражения...
Вдруг шагах в пяти от них раздался пронзительный свист; что-то запрыгало по
пенькам и кочкам и обрызгало грязью обоих офицеров.
- Это что такое? - вскричал с ужасом Блесткин.
- Ничего, это картечь. Согласитесь, что Зарецкой должен был отвечать одним
презрением на ваш вызов, что ему вовсе не нужно...
- Ах, боже мой! я ранен! - вскричал Блесткин.
- Ничего. Вам оцарапало только щеку и оторвало половину уха. Согласитесь, что
Зарецкому вовсе не нужно было доказывать над вами свою храбрость, что он...
- Ради бога, Рославлев!.. Я на все согласен...
- Вот, кажется, идет Зарядьев? Ну, теперь вы можете ехать, только
постарайтесь встречаться со мною как можно реже. Я вам скажу откровенно: вы
мне гадки. Прощайте!
Рославлев выпустил из рук поводья; Блесткин пришпорил свою лошадь и помчался,
как из лука стрела, к нашим резервам.
- Эге! - сказал Зарядьев, подойдя к Рославлеву, - кто это дал отсюда такого
стречка? Посмотри-ка, словно птица летит.
- Это Блесткин.
- Нет, шутишь? И он здесь был вместе с тобою? Да разве его на аркане сюда
притащили?
- Разумеется, поневоле. Я расскажу тебе об этом на просторе, а теперь
изволь-ка убираться отсюда с своими стрелками.
- Да, нечего сказать, пора! Нас порядком поубавилось. Эй! барабанщик, сбор!
- Много убито офицеров?
- Да не осталось и половины.
- А что этот молодой прапорщик?.. Как бишь его зовут?.. Такой милый,
скромный...
- Сицкой?
- Да.
- Вот здесь в кустах, лежит рядышком с своим братом.
- Убит? Как жаль!
- Ну, братец, как-то бог и остальных вынесет. Ведь как мы начнем
ретироваться, так французы нам кланяться не станут; посмотри, какие будут
проводы.
- Не беспокойся! Зарецкой с своим эскадроном сделает диверсию и станет
прикрывать ваше отступление... Вон видишь? Он заезжает во фланг французским
стрелкам.
- Вижу. А видишь ли ты - немного полевее?..
- Что это? Никак, неприятельская конница?
- Да кажется, что так. Нет, братец! Зарецкому будет не до меня. Делать
нечего, пришлось одному отгрызаться. Рассыпанные меж кустов и по полю стрелки
стали сбираться вокруг барабанщика, и Зарядьев, несмотря на сильный
неприятельский огонь, командуя как на ученье, свернул человек четыреста
оставшихся солдат в небольшую колонну.
- Смотрите, - сказал он, - слушать команду, равняться, идти в ногу, а пуще
всего не прибавлять шагу. Тихим шагом - марш! Рославлев, который ехал в
голове ретирующейся колонны, не спускал глаз с эскадрона Зарецкого.
- Ну, Зарядьев! - сказал он, - помоги бог нашему приятелю! Смотри, смотри!
Вон несутся на него французские латники. Боже мой! да их, кажется, эскадрона
два или три!
- Не бойся, братец! Бой будет равный. Видишь, один эскадрон принимает
направо, прямехонько на нас. Милости просим, господа! мы вас попотчеваем!
Смотри, ребята! без приказа не стрелять, задним шеренгам передавать передней
заряженные ружья; не торопиться и слушать команды. Господа офицеры! прошу
быть внимательными. По первому взводу строй каре!
В одну минуту из небольшой густой колонны составилось порядочное каре, которое
продолжало медленно подвигаться вперед. Меж тем неприятельская конница, как
громовая туча, приближалась к отступающим. Не доехав шагов полутораста до
