- Ну так и есть! - сказал он наконец с досадою, - я не вижу и половины
мужиков! Эй, Трошка! беги скорей в сад, посмотри: всю ли барщину выгнали на
работу?
Слуга, спеша исполнить данное ему приказание, бросился опрометью вон из дверей
и чуть не сшиб с ног Сурского и Рославлева, которые входили в кабинет.
- А, любезные! милости просим! - закричал Ижорской. - Кстати пожаловали: вы
мне пособите! Ум хорошо, а два лучше!
- Да что у тебя такое сегодня? - спросил Сурской.
- Как что? Я получил записку из города: сегодня обедает у меня губернатор.
- Вот что! Да ведь ты хотел принять его запросто?
- Эх, милый! ну, конечно, запросто; а угостить все-таки надобно. Ведь я не
кто другой - не Ильменев же в самом деле! Ну что, Трошка?! - спросил он
входящего слугу.
- Староста, сударь, выгнал в сад только половину барщины.
- Ах он мерзавец! Да как он смел? Вот я его проучу! Давай его сюда!.. Эка
бестия! все умничает! Уж и на прошлой неделе он мне насолил; да счастлив,
разбойник!.. Погода была так сыра, что электрическая машина вовсе не
действовала.
- Электрическая машина! - повторил с удивлением Сурской.
- Да, братец! Я бить не люблю, и в наш век какой порядочной человек станет
драться? У меня вот как провинился кто-нибудь - на машину! Завалил ему ударов
пять, шесть, так впредь и будет умнее; оно и памятно и здорово. Чему ж ты
смеешься, Сурской? конечно, здорово. Когда еще у меня не было больных и
домового лекаря, так я от всех болезней лечил машиною.
- Смотри пожалуй!.. И, верно, многих вылечивал?
- Случалось, братец! Да вот, например, года два тому назад привели ко мне
однажды Антона-скотника; взглянуть было жалко! Ревматизм, что ль, подагpa ли
- право, не знаю; только вовсе обезножил. Вот я навертел, навертел!.. время
было сухое - машина так и трещит! Велел ему взяться за цепочку,
благословился, да как щелк!.. Гляжу, мужик мой закачался. Я еще... он и с ног
долой, Глядь-поглядь - ахти худо! язык отнялся, глаза закатились; ну умер, да
и только! Другой бы испугался, а я так нет. Благодарю моего создателя - не
сробел! Ну-ка его лежачего удар за ударом. Что ж, сударь? Очнулся! Да как
вскочит, батюшка!.. Господи боже мой! откуда ноги взялись.
- Как! побежал?
- Да так, сударь, что и догнать не могли.
- Подлинно диковинка! - сказал Сурской. - И он совсем выздоровел?
- Как же, братец! Как рукой сняло! И теперь еще здоровехонек... А, голубчик!
- закричал Ижорской, увидя входящего старосту. - Поди-ка сюда! Так-то ты
выполняешь мои приказания? Отчего не вся барщина в саду?
- Виноват, батюшка! - отвечал староста, отвесив низкой поклон. - Я другую
половину барщины выслал на вашу же господскую работу.
- На какую работу?
- На сенокос, батюшка!
- На сенокос!.. Нашел время косить, скотина! Ну вот, братец! - продолжал
хозяин, обращаясь к Сурскому, - толкуй с этим народом! Ты думаешь о деле, а
он косить. Сейчас выслать всю барщину в сад. Слышишь?
- Слушаю, батюшка! Только, воля ваша, если мы едак день за день...
- Прошу покорно!.. Ах ты, дуралей! Что ты, учить, что ль, меня вздумал?..
- Да не сердись на него, - перервал Сурской, - ведь он заботится о твоей же
пользе.
- Не его дело рассуждать, в чем моя польза. Ну, что стоишь? Пошел!
Староста, поклонясь в пояс, вышел из комнаты.
- Да что ж, я не дождусь лекаря? - продолжал Ижорской. - Трошка! ступай скажи
ему, что я его два часа уж дожидаюсь... А вот и он... Помилуй, батюшка,
Сергей Иванович! Тебя не дозовешься.
- Извините! - сказал лекарь, поклонясь Сурскому и Рославлеву, - я
позамешкался: осматривал больницу.
- Я за этим-то тебя и спрашивал. Ну что, все ли в порядке?
- Кажется, все.
- Ну, то-то же! О моей больнице много толков было в губернии. Смотри, чтоб
нам при его превосходительстве себя лицом в грязь не ударить. Все ли
расставлено в порядок и пробрано в аптеке?
- Точно так же, как и всегда, Николай Степанович!
- Как и всегда! Ну, так и есть - я знал! Эх, братец! Ведь я тебе толком
говорил: сегодня будет губернатор, так надобно... ну знаешь, любезный!..
товар лицом показать.
- Я вам докладываю, что все в порядке.
- А в больнице? - Окна и полы вымыты, белье чистое...
- А прибиты ли дощечки с надписями ко всем отделениям?
- Хоть это бы и не нужно: у нас больница всего на десять кроватей; но так как
вам это угодно, то я прибил местах в трех надписи.
- На латинском языке?
- На латинском и русском.
- Хорошо, братец, хорошо! А сколько у нас больных?
- Теперь ни одного.
- Как ни одного? - вскричал с ужасом Ижорской.
- Да, сударь! Третьего дня я выписал последнего больного - Илюшку-кучера.
- Зачем?
- Он выздоровел.
- Да кто тебе сказал, что он выздоровел? с чего ты взял?.. Взможно ли - ни
одного больного! Ну вот, господа, заводи больницы!.. ни одного больного!
- Так что ж, мой друг? - сказал Сурской.
- Как что ж? Да слышишь: ни одного больного! Что ж, я буду комнаты одни
показывать? Ну, батюшка, Сергей Иванович! дай бог вам здоровья, потеши-ли
меня... ни одного больного!
- Помилуйте! что ж мне делать?
- Что делать? А позвольте вас спросить: за что я плачу вам жалованье? Вы
получаете тысячу рублей в год, квартиру, стол, экипаж - и ни одного больного!
Что это за порядок? На что это походит? Эх! правду говорит сестра: вот вам и
русской доктор - ни одного больного! Ах, боже мой! Боже мой! Ну, батюшка,
спасибо вам - поднесли мне красное яичко, - ни одного больного! Да, кончено,
господин русской доктор, кончено! Во что б ни стало заведу немца... да,
сударь, немца! У него будут больные! Господи боже мой! ни одного больного!..
Смейтесь, господа, смейтесь. Вам что за горе! Не вы станете показывать
больницу губернатору.
- А что, Рославлев, - сказал шутя Сурской, - не выкупить ли нам его из беды!
Прикинемся-ка больными!
- Эх, братец, что за шутки!
- Какие шутки? Ведь губернатор не станет больных осматривать, только бы
постели-то не были пусты.
- А что ты думаешь, любезный! Постой-ка... в самом деле!.. Эй, Трошка!
Дворецкого, проворней!
- Что вы хотите делать? - спросил Рославлев.
- Постой, братец, постой!.. авось как-нибудь... Что в самом деле? Не велика
фигура полежать денек.
- Как?.. вы хотите?..
- Эх, братец, не мешай! Добро, так и быть! ступай домой, Сергей Иванович; да
смотри, чтоб вперед этого не было. Теперь у нас будут и без тебя больные.
Слушай, Парфен! - продолжал Ижорской, идя навстречу к дворецкому, - у нас
теперь в больнице нет никого больных...
- Да, сударь, слава богу!
- Врешь, дурак! осел! слава богу!.. Что, я губернатору-то пустые стены стану
показывать? Мне надобно больных - слышишь?
- Слушаю, сударь! Да где ж я их возьму?
- И знать не хочу - чтоб были!
- Слушаю, сударь!
- Да постой-ка, Парфен! Ты что-то больно изменился в лице, - уж здоров ли ты?
- Слава богу-с!
- То-то, смотри, запускать не надобно; видишь, как у тебя глаза ввалились.
Эх, Парфен! ты точно разнемогаешься. Не полечиться ли, брат?
- Нет уж, батюшка, Николай Степанович, помилуйте! Авось в дворне и без меня
найдутся хворые.
- Да как не быть. Ступай же проворнее.
- А на всякой случай, что прикажете, если охотников не найдется?
- Ну, что тут спрашивать, дурачина! Вышел на улицу, да и хватай первого, кто
попадется: в больницу, да и все тут! Что в самом деле, барин я или нет?
- Слушаю, сударь! Да не прикажете ли лучше нарядить с семьи по брату?
- И то дело! Смотри, отбери тех, которые поще-душнее: Правда, в отделение
водяной болезни надобно кого-нибудь потолще да подюжее!..
- Позвольте! Я уговорю нашего пономаря: ведь он распретолстый-толстый; а
рожа-то так и расплылась.
- В самом деле, уговори его, братец.
- Дать ему рубли полтора, так он целые сутки пролежит как убитый.
- Брось ему целковый. Да нет ли у тебя на примете кого-нибудь этак похуже,
чтоб, знаешь, годился для чахотного отделения?
- Похуже?.. Постойте-ка, сударь! Да чего ж лучше? Сапожник Андрюшка. Сухарь!
Уж худощавее его не найдешь во всем селе: одни кости да кожа.
- Точно, точно! Ай да Парфен! спасибо, брат! Ну, ступай же поскорей. Двое
больных есть, а остальных подберешь. Да строго накажи им, как придут
осматривать больницу, чтоб все лежали смирно.
- Слушаю, сударь!
- Не шевелились, колпаков не снимали и погромче охали.
- Слушаю, сударь!
- Ну, ступай! Ты смеешься, Сурской. Я и сам знаю, что смешно: да что ж
делать? Ведь надобно ж чем-нибудь похвастаться. У соседа Буркина конный завод
не хуже моего: у княгини Зориной оранжереи больше моих; а есть ли у кого
больница? Ну-тка, приятель, скажи? К тому ж это и в моде... Нет, не в моде...
- Вы хотите сказать: в духе времени, - перервал Рославлев.
- Да, в духе времени. Это уж, братец, не экономическое заведение, а как бишь,
постой...
- Человеколюбивое, - сказал Сурской.
- Да, да! человеколюбивое! а эти заведения нынче в ходу, любезный. Почему
знать?.. От губернатора пойдет и выше, а там... Да что загадывать; что будет,
то и будет... Ну, теперь рассуди милостиво! Если б я стал показывать пустую
больницу, кого бы удивил? Ведь дом всякой выстроить может, а надпись сделать
не фигура.
- Да у тебя, как я вижу, большие планы, любезный! - сказал с улыбкою Сурской.
- Ты хочешь прослыть филантропом.
- Полно, брат! по-латыни-та говорить! Не об этом речь: я слыву хлебосолом, и
надобно сегодня поддержать мою славу. Да что наши дамы не едут? Я разослал ко
всем соседям приглашения: того и гляди, станут наезжать гости; одному мне не
управиться, так сестра бы у меня похозяйничала. А уж на будущей неделе я стал
бы у нее хозяйничать, - прибавил Ижорской, потрепав по плечу Рославлева. -
Что, брат, дождался, наконец? Ведь свадьба твоя решительно в воскресенье?
- Да, Полина согласилась не откладывать далее моего счастия.
- Порядком же она тебя помаила. Да и ты, брат! - не погневайся - зевака.
Известное дело, невеста сама наскажет: пора-де под венец! Повернул бы
покруче, так дело давно бы было в шляпе. Да вот, никак, они едут. Ну что
стоишь, Владимир? Ступай, братец! вынимай из кареты свою невесту.
Хотя здоровье Оленьки не совсем еще поправилось, но она выходила уже из
комнаты, и потому Лидина приехала к Ижорскому с обеими дочерьми. При первом
взгляде на свою невесту Рославлев заметил, что она очень расстроена.
- Что с вами сделалось, Полина? - спросил он. - Здоровы ли вы?
- C'est une folle! (Это сумасшедшая! (фр.)) - сказала Лидина. - Представьте
себе, я сейчас получила письмо из Москвы от кузины; она пишет ко мне, что
говорят о войне с французами. И как вы думаете? ей пришло в голову, что вы
пойдете опять в военную службу. Успокойте ее, бога ради!
- Я надеюсь, - отвечал Рославлев, - что Наполеон не решится идти в Россию; и
в таком случае даю вам честное слово, что не надену опять мундира.
- А если он решится на это?
- Тогда эта война сделается народною, и каждый русской обязан будет защищать
свое отечество. Ваша собственная безопасность...
- О, обо мне не беспокойтесь! Мы уедем в наши тамбовские деревни. Россия
велика; а сверх того, разве Наполеон не был в Германии и Италии? Войска
дерутся, а жителям какое до этого дело? Неужели мы будем перенимать у этих
варваров - испанцев?
- Но наша национальная честь, сударыня... наша слава?
- И полноте! Вы и в каком случае не пойдете в военную службу.
- Даже и тогда, когда вся Россия вооружится?
- Даже и тогда. Послушайте! Если вы хотите жениться на будущей неделе, то и
не думайте о службе; в противном случае оставайтесь женихом до окончания
войны. Я не хочу, чтоб Полина рисковала сделаться вдовою или, что еще хуже,
чтоб муж ее воротился без руки или ноги... Но вот брат; перестанемте говорить
об этом. Вы знаете теперь, чего я требую, и будьте уверены, что ни за что не
переменю моего решения. Quelle folie! (Какое безумие! (фр.)) Во Франции
