женятся для того, чтоб не попасть в конскрипты (рекруты.), а вы накануне
вашей свадьбы хотите идти в военную службу.
- Насилу ты, сестра, приехала! - закричал Ижорской, идя навстречу к Лидиной.
- Ступай, матушка, в гостиную хозяйничать, вон кто-то уж едет.
- Что за экипаж! - сказала Лидина. - Неужели это карета?
- Не погневайтесь, сударыня! домашней работы. Это едет Ладушкин. - Ах, боже
мой!.. и в восемь лошадей!
- Разумеется, он человек расчетливый: ведь они будут целый день на чужом
корму.
- А это кто? посмотрите справой стороны - как будто б в дилижансе?
- Это катит в своей восьмиместной линее княгиня Зорина со всем семейством.
- Какой ридикюльный (смешной (от фр. ridicule)) экипаж!
- Не щеголеват, да покоен, матушка. А вон, никак, летит на удалой тройке
сосед Буркин. Экие кони!.. Ну, нечего сказать, славный завод! И откуда,
разбойник, достал маток? Все чистой арабской породы! Вот еще кто-то... однако
мне пора приодеться; а вы, барыни, ступайте-ка в гостиную да принимайте
гостей.
Рославлев взял под руку Сурского и, отведя его к стороне, рассказал ему свой
разговор с Лидиной.
- Что ж ты намерен делать? - спросил Сурской, помолчав несколько времени.
- А что сделаете вы, если у нас будет народная война?
- Я не жених, мой друг! Мое положение совершенно не сходно с твоим.
- Однако ж что вы сделаете?
- Сниму со стены мою заржавленную саблю и пойду драться.
- И после этого вы можете меня спрашивать!.. Когда вы, прослужив сорок лет с
честию, отдав вполне свой долг отечеству, готовы снова приняться за оружие,
то может ли молодой человек, как я, оставаться простым зрителем этой
отчаянной и, может быть, последней борьбы русских с целой Европою? Нет, Федор
Андреевич, если б я навсегда должен был отказаться от Полины, то и тогда
пошел бы служить; а постарался бы только, чтоб меня убили на первом сражении.
- Я не сомневался в этом, - сказал Сурской, пожав руку Рославлеву. - Да, мой
друг! всякая частная любовь должна умолкнуть перед этой общей и священной
любовью к отечеству!
- Но, может быть, это одни пустые слухи, и войны не будет.
- Нет, мой друг! - сказал Сурской, покачав сомнительно головою, - мы дошли до
такого положения, что даже не должны желать мира. Наполеон не может иметь
друзей: ему нужны одни рабы; а благодаря бога наш царь не захочет быть ничьим
рабом; он чувствует собственное свое достоинство и не посрамит чести великой
нации, которая при первом его слове двинется вся навстречу врагам. У нас нет
крепостей, но русские груди стоят их. Я также получил письмо из Москвы, и
хотя война еще не объявлена, а вряд ли уже мы не деремся с французами.
Широкоплечий, вершков десяти ростом, господин в коричневом длинном фраке, из
кармана которого торчал чубук с янтарным мундштуком, войдя в комнату, перервал
разговор наших приятелей.
- Здравствуйте, батюшка Федор Андреевич! - заревел он толстым басом. - Бог
вам судья! Я неделю провалялся в постеле, а вы, нет чтоб проведать, жив ли,
дискать, мой сосед Буркин.
- Я, право, не знал, чтобы вы были нездоровы, - сказал Сурской.
- Да, сударь, чуть было не прыгнул в Елисейские. Вы знаете моего персидского
жеребца, Султана? Я стал показывать конюху, как его выводить, - черт знает
что с ним сделалось! Заиграл, да как хлысть меня под самое дыханье! Поверите
ль, света божьего невзвидел! Как меня подняли, как раздели, как
Сенька-коновал пустил мне кровь, ничего не помню! Насилу на другой день
очнулся.
- Напрасно вы так неосторожны.
- И, батюшка, на грех мастера нет! Как убережешься? Да вот спросите Владимира
Сергеевича: он был кавалеристом, так знает, как обращаться с лошадьми, а
верно, и его бивали - нельзя без этого. Да кстати, Владимир Сергеевич!..
взгляните-ка на мою тройку; ведь вы знаток.
- Позвольте мне после ею полюбоваться. Хозяин просил меня принимать гостей, а
вот, кажется, приехал Ладушкин.
- И ее сиятельство княгиня Зорина. За версту узнаю ее шестерню. Oхота же
кормить овсом таких одров! Эки клячи - одна другой хуже!
Часа через два весь двор Николая Степановича Ижорского наполнился дормезами
(доряжными каретами (фр.)), откидными кибиточками, линеями, таратайками и
каретами, из которых многие, по древности своей, могли бы служить украшением
собранию редкостей хозяина. В ожидании обеда дамы чиннехонько сидели на канапе
в гостиной, разговаривали меж собою вполголоса, бранили отсутствующих и,
стараясь перенимать парижские манеры Лидиной, потихоньку насмехались над нею.
Барышни прогуливались по саду; одни говорили о новых московских модах, другие
расспрашивали Полину и Оленьку о Франции и, желая показать себя перед
парижанками, коверкали без милосердия несчастный французской язык. В числе
этих гостей первое место занимали две институтки, милые, образованные девицы,
с которыми Лидины были очень дружны, и княжны Зорины, три взрослые невесты,
страстные любительницы изящных художеств. Старшая не могла говорить без
восторга о живописи, потому что сама копировала головки en pastel (пастелью
(фр.)); средняя, приходила почти в исступление при имени Моцарта, потому что
разыгрывала на фортепианах его увертюры; а меньшая, которой удалось взять три
урока у знаменитой певицы Мары, до того была чувствительна к собственному
своему голосу, что не могла никогда промяукать до конца "ombra a dorata"
("возлюбленная тень" (ит.)) без того, чтоб с ней не сделалось дурно. Эти три
сестры, кото-рых и в стихах нельзя было назвать тремя грациями, прогуливались
вместе и поодаль от других. Сделав несколько замечаний насчет украшений сада,
посмеясь над деревянным раскрашенным китайцем, который с огромным зонтиком
стоял посреди одной куртины, и над алебастровой коровою, которая паслась на
небольшом лугу, они сели на скамейку против террасы дома, уставленной
померанцевыми деревьями. В эту самую минуту сошел с нее Рославлев.
- Как смешон этот жених! - сказала средняя сестра. - Он только и видит свою
невесту. Неужели он в самом деле влюблен в нее? Какой странный вкус!
- Il est pourtant bel homme! (Он, однако, красивый мужчина! (фр.)) -
возразила старшая. - Посмотрите, какой греческой профиль, какая правильная
фигура, как все позы его грациозны!..
- Да, он недурен собою, - прибавила меньшая княжна. - Заметили ль, какой у
него густой и приятный орган? Я уверена, у него должен быть или бас, или
баритон, и если он поет "ombra adorata"...
- Я слышала, что он играет хорошо на скрыпке, - перервала средняя, - и
признаюсь, желала бы испытать, может ли он аккомпанировать музыку Моцарта.
- У него тысяча душ, - сказала старшая.
- Et il est maitre de sa fortune! (И он хозяин своего состояния! (фр.)) -
прибавила средняя.
- Для чего маменька не пригласит его на наши музыкальные вечера? - примолвила
меньшая. - Ему должно быть здесь очень скучно.
- Разумеется, - подхватила старшая. - Эта Лидина нагонит на всякого тоску
своим Парижем; брат ее так глуп! Оленька хорошая хозяйка, и больше ничего;
Полина...
- О, Полина должна быть для него божеством! - перервала меньшая.
- Не верю, - продолжала старшая, - его завели, и что тут удивительного? В
деревне, каждый день вместе...
- Конечно, конечно, - подхватила меньшая. - Ах, как чудна маменька! Почему
она не хочет знакомиться с своими соседями?
- Посмотрите, - шепнула старшая, - он на нас глядит. - Бедняжка! не смеет
подойти. О! да эта сантиментальная Полина преревнивая!
- И пренесносная! Вечно грустит, а бог знает о чем?
- Хочет казаться интересною.
- Ах, боже мой, вот еще какие претензии!
Совсем другого рода шли разговоры в столовой, где мужчины толпились вокруг
сытного завтрака. Буркин, выпив четвертую рюмку зорной водки, рассказывал со
всеми подробностями, как персидской жеребец отшиб у него память. Ладушкин,
Ильменев и несколько других второстепенных помещиков молча трудились кругом
жирного окорока и доканчивали вторую бутылку мадеры. В одном углу Сурской
говорил с дворянским предводителем о политике; в другом - несколько страстных
псовых охотников разговаривали об отъезжих полях, хвастались друг перед другом
подвигами своих борзых собак и лгали без всякого зазрения совести. Но хозяину
было не до разговоров: он горел как на огне; давно уже пробило два часа, а
губернатор не ехал; вот кукушка в лакейской прокуковала три раза; вот,
наконец, в столовой часы с курантами проиграли "выду я на реченьку" и
колокольчик прозвенел четыре раза, а об губернаторе и слуха не было.
- Что ж это в самом деле? - сказал хозяин, когда еще прошло полчаса, - его
превосходительство шутит, что ль? Ведь я не навязывался к нему с моим обедом.
- Николай Степанович! - сказал дворецкой, войдя торопливо в столовую, -
кто-то скачет по большой дороге.
- Слава тебе господи, насилу! Скорей кушать! Да готовы ли музыканты? Лишь
только губернатор из кареты, тотчас и начинать "гром победы раздавайся!". Иль
нет... лучше марш...
- Да это едет кто-то в тележке, сударь, а не в карете.
- Как в тележке? Э, дурак! что ж ты прибежал как шальной!.. Так это не
губернатор... постой-ка... кажется... так и есть - наш исправник. Проси его
скорей сюда: он, верно, прислан от его превосходительства.
Через минуту вошел небольшого роста мужчина с огромными рыжими бакенбардами, в
губернском мундире военного покроя, подпоясанный широкой портупеею, к которой
прицеплена была сабля с серебряным темляком. Не кланяясь никому, он подошел
прямо к хозяину и сказал:
- Его превосходительство изволил прислать меня...
- Ну что, Иван Пахомыч, - перервал Ижорской, - скоро ли он будет?
- Его превосходительство изволил прислать меня...
- Да говори скорей, едет он или нет?
- Сейчас доложу. Его превосходительство изволил прислать меня уведомить вас,
что он, по встретившимся обстоятельствам...
- Не может у меня обедать?
- Позвольте!.. Его превосходительство изволил прислать меня...
- Да тьфу, пропасть! говори без околичностей, будет он или нет?
- Сейчас... Изволил прислать меня, уведомить вас, что по встретившимся
обстоятельствам он не может сегодня у вас кушать.
- Отчего?.. Почему?..
- Он получил сейчас важные депеши и отправился немедля в губернский город.
- Как! не пообедавши?
- Точно так-с.
- Ай, ай, ай! что такое?.. Видно, дело не шуточное?
Исправник пожал плечами, наморщил лоб и, погладив с важностию свои бакенбарды,
сказал протяжно и значительным голосом: "Да-с". Все гости с приметным
любопытством окружили исправника.
- Не знаете ли вы, что такое? - спросил Сурской.
- Формально доложить не могу, - отвечал исправник, - а кажется, большая
экстра.
- Да когда он получил эти бумаги? - спросил предводитель.
- Аккурат в три часа.
- И вам неизвестно их содержание?
- Почему ж мне знать-с? - отвечал исправник с улыбкою, которая доказывала
совершенно противное.
- Полно, любезный, секретничать!.. - заревел Буркин. - Как тебе не знать? Ты
детина пролаз - все знаешь.
- Помилуйте-с! наше дело исполнять предписания вышняго начальства, а в
государственные дела мы не мешаемся. Конечно, секретарь его
превосходительства мне с руки; но, осмелюсь доложить, если б я что-нибудь и
знал, то и в таком случае служба... долг присяги...
- Что вы с ним хлопочете, господа? - перервал Ижорской. - Я знаю этого
молодца: натощак от него толку не добьешься. Пойдемте-ка обедать, авось за
рюмкою шампанского он выболтает нам свою государственную тайну. Эй, малый!
ступай в сад, проси барышень к столу. Водки! Господа, милости просим!
Хозяин повел княгиню Зорину; прочие мужчины повели также дам к столу, который
был накрыт в длинной галерее, увешанной картинами знаменитых живописцев, -
так, по крайней мере, уверял хозяин, и большая часть соседей верили ему на
честное слово; а некоторые знатоки, в том числе княжны Зорины, не смели
сомневаться в этом, потому что на всех рамах написаны были четкими буквами
