- Плохо! - резюмировал Даров. - Никуда не годится! Это вам не гвозди
забивать! Зритель на этом месте должен вздрогнуть. Давайте еще раз!
- Андрей Андреевич, осталось одно яйцо, - донесся из динамика жалоб-
ный голос.
- Нет, я не могу так работать! - вскипел Даров. - Сколько вы приобре-
ли яиц?
- Десяток, - сказал тот же унылый голос.
- Вы, голубчик, домой покупайте десяток. Для яичницы, - саркастически
сказал Даров. - А у нас все-таки производство. Кончайте с последним!
Больше экспрессии!
Рука восстановила статус-кво, а потом с такой злостью долбанула по
яйцу, что даже скорлупы не осталось.
- Ну вот, - добродушно сказал Даров. - Вас, оказывается, нужно разоз-
лить.
Потом старик повернулся к нам, поздоровался и принялся читать мой
сценарий. Вскоре ему стало тесно его читать, потому что Дарову нужно бы-
ло двигаться. Мы перебежали рысцой в коридор, где Даров стал прыгать со
сценарием в руках, шевеля губами, поднимая брови и тому подобное. У него
было удивительно много энергии для таких лет. Он вспотел, как бегун на
длинную дистанцию. Мне даже неудобно стало, что я заставил его расходо-
вать силы.
- Молодец, гусь! - воскликнул Даров, дочитав.
- Какой гусь? - не поняла Морошкина.
- Грудзь, наш Грудзь, - зсмеялся Даров. - Никак от него не ожидал. А
где он сам, кстати?
- В Иркутске, - сказал я.
- Позвольте, - сказал Даров. - Что за фокусы?
- А кто это писал? - спросила Морошкина, указывая на сценарий.
- Я писал, - сознался я.
- В общем, сыровато... - после паузы сказал Даров. - Но кое-что есть.
Вы когда-нибудь писали раньше?
Я сказал, что пишу с шести лет. В школе очень много писал. Сочинения,
контрольные работы, планы работы пионерского звена, а потом комсо-
мольского бюро. Затем писал в институте. Заявления, контрольные работы,
курсовые проекты, дипломную работу. Сейчас пишу на службе. Объясни-
тельные записки, заявления, отчеты, статьи, дипломные работы подшефным
студентам, отзывы, а недавно даже написал проект приказа по институту.
Кроме того, пишу письма, поздравительные открытки и телеграммы. В общем,
можно было научиться писать.
Даров сказал, что это не те жанры. А по-моему, жанр приказа ничем не
хуже повести и сценария.
Короче говоря, мой сценарий приняли в работу. Относительно договора
никто не заикнулся. Морошкина предложила мне начинать второй сценарий и
подготовить выступающего к сентябрю. То есть подготовить шефа.
Мы еще немного поговорили о сценарии. Про деньги ни гугу. Потом Даров
с Морошкиной принялись горячо что-то обсуждать. Я ничего не понимал в
разговоре. Он касался монстра Валентина Эдуардовича Севро, главного ре-
дактора. Судя по их высказываниям, он был лихой рубака. Он только и де-
лал, что рубил сценарии и передачи.
- Слушайте, юноша, это вам пригодится, - предупредил меня Даров.
И я покорно слушал, как монстр зарубил какого-то Фонарского за то,
что Фонарский использовал в сценарии цитату какого-то Мызина, а нужно
было вставить туда цитату из сочинений какого-то Богдановича. Эти фами-
лии мне ничего не говорили. Еще у несчастного Фонарского не был выстроен
изобразительный ряд, как они выражались. Но этого Севро почему-то не
разглядел, чем лишний раз подтвердил свою профессиональную непригод-
ность.
Как-то потихоньку складывалось впечатление, что монстр - бездарь, да
и Фонарский тоже бездарь. Как я потом заметил, это вообще характерно для
творческих работников. Нет, не бездарность. Вы меня неправильно поняли.
Я говорю об этике отношений.
Как правило, если человек отсутствует - ну, например, уехал в коман-
дировку, вышел в туалет, сидит дома и работает, просто сидит в другой
комнате или даже умер позавчера, - а о нем зашла речь, то он непременно
почему-то оказывается бездарью. Хорошо, если не карьеристом и проходим-
цем. Это удивительно, но это факт.
Людмила Сергеевна назначила мне срок сдачи второго сценария и вырази-
ла надежду на скорое возвращение Симаковского. Следующий сценарий нужно
было принести в начале сентября.
- Мужайтесь, юноша! Вы поняли, куда вы попали? - воскликнул Даров.
Я кивнул. Пока мне было интересно. Наивный теленок, которого ведут на
мясокомбинат, - вот кто я был. Противно вспоминать! Однако в тот день я
был даже доволен собой, и у меня мелькнула мысль, что я, вероятно, та-
лантлив, если так легко накатал сценарий.
Самодовольный теленок.
Я еще немного помахал на студии хвостиком и поехал домой. Я ехал в
трамвае и напевал бессмысленное слово "ницоцо". На мотив песенки об от-
важном капитане. Немного омрачал настроение предстоящий разговор с шефом
по поводу его выступления. Но я решил не предупреждать его до отпуска.
Пусть погуляет.
Отдавание себя
Симаковский продолжал бомбардировать меня телеграммами.
"ЕДУ БРАТСК СИМАКОВСКИЙ". "ОТПЛЫЛ ИГАРКУ ТЕПЛОХОДОМ ПРИВЕТ СИМАКОВС-
КИЙ". "ВЫЛЕТАЮ МАГАДАН СРОЧНЫМ ЗАДАНИЕМ КАЗАХСКОЙ ФИЛАРМОНИИ ГРУДЗЬ".
Может быть, он решил, что я буду переставлять флажок на карте?
Я никак на телеграммы не реагировал, а собирал материал для следующе-
го сценария. Тема была "Ядерная физика". Я давно питал к ней слабость.
Мне всегда хотелось быть ядерщиком, да еще теоретиком. И создавать кар-
тину мира из головокружительных формул и понятий, которых на самом деле
нельзя понять. Просто принципиально невозможно. Их можно только чувство-
вать, как музыку или стихи.
Но теоретика из меня не вышло. У меня был недостаточный крен мозгов
для теоретика.
Когда я учился в школе, я полагал, что могу все. Стоит только захо-
теть. Можно было стать хоть Эйнштейном, хоть Ферми, хоть Курчатовым. А
вот не стал и теперь уже не стану.
Теперь мне предстояло писать о них, о гениях человечества. Но как по-
пулярно растолковать старшим школьникам суть гениальности? Горение, слу-
жение, отдавание...
Подошел сентябрь. Симаковский был в Ашхабаде. Шеф был в отпуске. Я
был в тоске. Никак не мог подобрать кандидатуру на роль Прометея по
ядерной физике.
Вдруг мне позвонила Морошкина.
- Срочно на студию, - замогильным голосом сказала она. - Приго-
товьтесь к неприятностям.
Я к неприятностям всегда готов. Неприятностями меня трудно удивить.
Поэтому я, не моргнув глазом, отправился на студию. Морошкина встретила
меня и молча повела к главному. На этот раз он решил со мной познако-
миться. Он назвал свое имя, а я свое.
- Меня интересуют два вопроса, - начал Севро. - Где ваш соавтор? Есть
ли у вас ученая степень?
- Можно ли мне отвечать в обратном порядке? - вежливо осведомился я.
Должно быть, так разговаривают на международных конференциях.
- Пожалуйста, - сказал он.
- Нет, - сказал я. - В Ашхабаде.
Севро почему-то ничего не понял. Я ему растолковал, что у меня нет
ученой степени, а соавтор в Ашхабаде. Тогда он спросил, как дела со вто-
рым сценарием, и я показал ему тезисы. Ничему из сказанного мною главный
редактор не обрадовался. Он прочитал тезисы, откинулся на спннку стула и
принялся размышлять, постукивая авторучкой по моим тезисам.
- Положение катастрофично, - сказал он.
Морошкина достала таблетки.
- Почему? - спросил я.
- Вы не журналист и не кандидат. Это раз. Передача "Огонь Прометея"
должна отражать не только физику. Это два.
- Как? - удивился я. - Договоривались о физике.
- Мы с вами не на базаре, - внушительно сказал главный. - Никому не
интересно каждый месяц смотреть на физиков. У нас есть и другие ученые.
Передачу нужно делать на материале разных наук. Она станет объемнее. На-
деюсь, вам ясно, что с такой передачей вы не справитесь?
- Нет, - сказал я. - Не ясно.
- Какая у вас специальность? - задал риторический вопрос Валентин
Эдуардович.
- А у вас? - дерзко спросил я.
Морошкину чуть удар не хватил. Она вскочила со стула и замахала на
меня руками, как на муху. Будто хотела выгнать ее из комнаты. А я спо-
койно ждал ответа. Терять мне было уже нечего. Севро закурил сигарету и
посмотрел на меня, сощурившись.
- Я историк, - сказал он.
- А я физик.
- Какое вы имеете отношение к журналистике?
- Такое же, как и вы, - сказал я.
Морошкина бессильно опустилась на стул.
- Хорошо, - сказал главный. - Сделайте нам сценарий на материале дру-
гой науки. А мы посмотрим.
- Пока со мной не заключат договор, я ничего делать не буду, - сказал
я, очаровательно улыбаясь. Не знаю, откуда у меня бралась наглость. Я
каким-то шестым чувством почуял, что здесь нужно вести себя именно так.
Валентин Эдуардович на мгновенье потерялся. Он сделал несколько бесс-
мысленных движений: перевернул листок календаря, стряхнул пепел в чер-
нильницу и снял очки. Про Морошкину не говорю. Она вообще потеряла дар
речи.
- Людмила Сергеевна, заготовьте договор с Петром Николаевичем, - ска-
зал главный. - Ждем ваш сценарий, - добавил он зловеще.
Мы с Морошкиной вышли. Она посмотрела на меня со смешанным чувством
ужаса и уважения. Потом она достала бланк договора, я его заполнил и
расписался.
- Петр Николаевич, принесите текст выступления Прометея для первой
передачи,
- сказала Морошкина. - Кстати, Даров предложил нам с вами быть веду-
щими...
- Это можно, - кивнул я, пропуская ее слова мимо ушей.
Я размышлял, откуда взять текст выступления шефа. Придется ехать к
нему на дачу, как это ни печально.
В воскресенье я поехал к шефу. Шефа на даче не оказалось. Он загорал
на пляже. Я пошел на пляж, разделся и положил одежду в портфель. После
этого я отправился дальше в плавках, переступая через загорающих. Я бо-
ялся не узнать шефа, я его редко видел обнаженным.
Наконец я его увидел. Шеф лежал на спине, блаженно посыпая себе живот
горячим песком. Рядом копошился его маленький внук. Ужасно мне не хоте-
лось портить шефу настроение. Но дело есть дело.
Я лег рядышком и поздоровался.
- А, Петя! - воскликнул шеф. - Какими судьбами? Что-нибудь стряслось
на работе?
- Стряслось, - сказал я.
Шеф сел и смахнул с живота песок.
- Вас приглашают выступить по телевидению, - сказал я. - Нужно расс-
казать школьникам, чем вы занимаетесь.
- Ага! - сказал шеф. - Начинается! Это абсолютно исключено.
- Виктор Игнатьевич, - заныл я. - Что вам стоит?
- Нет-нет, не уговаривайте. Это профанация науки.
- Что такое профанация? - спросил я.
- Профанация - это когда крупный профан объясняет мелким профанам
посредством телевидения, чем он занимается... Петя, вы же физик!
- У меня двое детей, Виктор Игнатьевич, - промолвил я. - Я отец, а
потом уже физик.
- Простите, я не подумал, что это так серьезно, - сказал шеф.
- Детям нужно рассказать о нашей науке, - продолжал канючить я. Я по-
чувствовал, что нужно напирать на детей. И на своих, и на чужих. Шеф был
неравнодушен к детям.
- Ладно, - сказал шеф. - Я выступлю.
Он снова лег и отвернулся от меня. По-видимому, он мучился тем, что
пошел против своих принципов. Никогда не нужно иметь слишком много прин-
ципов. Совести будет спокойнее.
Я немного подождал, чтобы шеф остыл, а потом осторожно намекнул ему
про текст. Шеф взорвался. Он вскочил на ноги и побежал купаться. Через
некоторое время он вернулся весь в капельках моря, которые быстро испа-
рялись с поверхности тела.
- Ну, Петя, я вам этого никогда не прощу, - сказал он. - Пишите!
Я быстренько достал из портфеля бумагу, и шеф продиктовал мне с ходу
свое выступление. По-моему, оно получилось блестящим. Даже мне было ин-
тересно узнать в популярной форме, чем мы занимаемся. Я осторожно похва-
лил шефа. Сказал, что он прирожденный популяризатор.
- Уходите, - сказал шеф. - А то мы поссоримся.
- Ссора между начальником и подчиненным недемократична, - сказал я. -
Вы меня можете уволить, а я вас нет.
- Петя, на вас отрицательно действует журналистика, - сказал шеф. -
Вы стали излишне остроумны.
