старика из кресла. Очень уж он был легкий. Наливайло проводил меня до
стенки и даже сам приподнял доску, чтобы я пролез. Звал еще. Обещал мно-
гое рассказать. Я думал, что у меня голова не пролезет в дырку, потому
что она распухла от обилия информации. Но ничего, пролезла.
Я ушел с твердой решимостью никогда больше не видеть Старого Перпету-
ума. И мне удалось это сделать. Я сдал сценарий и навел Дарова на Нали-
вайло. Не знаю, как они там столковались. Передача прошла без моего
участия. Я уехал за город, чтобы ее не смотреть.
Нервишки у меня стали пошаливать. Слово "Прометей" вызывало гримасы
на моем лице. Кошек я боялся. В лифт входить более не осмеливался. На
студию ездил с величайшей неохотой.
Не так просто - отдавать себя людям. Особенно таким, как Наливайло
или монстр Валентин Эдуардович. Даже гонорары уже не радовали.
Микробы совести
Измотан я был вполне достаточно. По ночам мне все чаще снился Вален-
тин Эдуардович в виде большого орла. Он был, как всегда, в золоченых оч-
ках, но с крыльями. Валентин Эдуардович плавно подлетал ко мне, делал
круг, а потом деловито начинал терзать мою печень. Тут я просыпался.
Просыпался я со слабой надеждой, что меня выгонят или вдруг забудут
обо мне. Но нет, обо мне не забывали.
Позвонила Морошкина и сказала, что серьезно заболел Даров. У старика
предынфарктное состояние, и он в больнице. Это все из-за лифтов, на ко-
торых его катал Перпетуум. Мы с Людмилой Сергеевной поехали навестить
Дарова и получить ценные указания.
- Люся, мне все это ужасно надоело! - признался я.
- Что поделаешь, Петенька, - вздохнула Люся. - Мы с вами та самая пе-
чень Прометея, которую клюют. Надо терпеть.
- Вот вы и терпите! - огрызнулся я. - У вас такая должность - тер-
петь. А я не буду.
Даров лежал в палате сморщенный, как спустившийся воздушный шарик. Он
выслушал наши новости и спросил, кого назначили режиссером.
- Тишу, - сказала Морошкина.
- Тишу?! - взметнулся Даров. Он начал быстро надуваться, морщины ис-
чезли с лица, а само лицо окрасилось в багровый цвет. - Тишу! Этот мер-
завец запорет весь цикл!
- Он не мерзавец, Андрей Андреевич, - тихо сказала Морошкина.
- Прекрасно! Он не мерзавец, а просто лодырь, каких не видел свет.
Для него служение людям - такая же недоступная идея, как для меня физи-
ческие изыскания этого юноши, - ткнул в меня пальцем Даров. Я слушал и
удивлялся такому предынфарктному состоянию. По моим понятиям, Даров уже
наговорил на два инфаркта.
- Тиша - это кто? - спросил я.
- Тиша есть Тиша, - сказала Люся. - Вы еще будете иметь счастье.
Я так и не понял, что это за Тиша. То ли звали его Тихон, то ли фами-
лия его была Тихонов.
- Возьмите, юноша, иголку... Да-да, иголку! - сказал Даров. - И коли-
те этого Тишу в одно место, чтобы он не спал. Чтобы он хотя бы изредка
просыпался!
Морошкина получила свои ЦУ и убежала, извинившись. Я нарочно остался.
Мне хотелось поговорить со стариком начистоту.
- Андрей Андреевич, у меня чего-то муторно на душе от Прометея, -
признался я.
Даров встрепенулся и метнул в меня настороженный взгляд.
- Творческий кризис? - спросил он.
- Понимаете, какая штука... - начал объяснять я, еще не зная, как я
буду это делать. - Люди, действительно, были могучие. Все эти Прометеи
науки. Может быть, они не думали о славе и почестях. Но потом объективно
получилось, что они служили человечеству. А человечество постфактум их
славит...
- Ну-ну! - оживился Даров. - Это интересно.
- Так вот. Я подумал о том, что говорить о Прометеях имеют право не
все. Далеко даже не все. Я, например, не имею такого права. Я не сгораю
в этом огне и не отдаю себя людям. Я спекулянт.
- Нонсенс! - закричал Даров таким фальцетом, что больной на соседней
койке вздрогнул под одеялом. - Скажите, юноша, мне вот что. Вы преклоня-
етесь перед Прометеями, о которых пишете?
- Перед старыми? - уточнил я.
- Да.
- Безусловно.
- Значит, вы пишете о них честно. В меру своих способностей, но чест-
но. Нужно ли о них рассказывать? - продолжал вслух размышлять Даров. -
Да, нужно. Потому что необходимо иметь высокие критерии жизни. Вы пони-
маете? Критерии человеческого существования.
- Понимаю - сказал я. - А нынешние Прометеи?
- Юноша! - воскликнул Даров. Ваше счастье, что вы пишете сценарии об
исторических Прометеях. Вот и пишите о них, не жалейте красок. Дайте
зрителю понять, что это были за люди. А наш Прометей пусть потом высту-
пает. Пусть выступает. Вам-то что?
- В чем же тогда смысл передачи?
- Умный поймет, - загадочно сказал Даров и скрестил на одеяле руки.
- А дурак?
- Дурак тоже поймет, но по-другому, - засмеялся Даров.
Больной на соседней койке выполз из-под одеяла и оказался коротко
стриженным человеком с большими ушами. Он посмотрел на нас немигающим
взглядом и сказал:
- У нас один деятель тоже ушел с повышением. На двести сорок.
Даров засмеялся еще громче. Я вопросительно посмотрел на большеухого.
Он перехватил мой взгляд и просигналил мимикой, что понял весь наш под-
текст.
- Материальное стимулирование, - сказал он, потом расхохотался круп-
ным отрывистым хохотом и снова завернулся в одеяло, продолжая похохаты-
вать уже внутри. Я ничего не понял.
Даров внезапно прекратил смеяться и посмотрел на меня страдальчески.
- Вот, - сказал он. - А вы говорите!
Пришла медсестра и выгнала меня. Даров на прощанье подал мне руку и
еще раз напомнил, чтобы я не слезал с Тиши, иначе будет провал.
Пришлось познакомиться с Тишей. Я его себе уже немного представлял, и
Тиша оправдал мои ожидания. Это был верзила с двойным подбородком и бе-
лыми полуприкрытыми ресницами. Он был похож на сома. Глаза у него тоже
были белые, но это мне удалось установить не сразу. Тиша все время как
бы спал.
- Какую берем темку? - спросил он, не просыпаясь.
- Микробиология, - сказал я устало.
- Пусть, - прошептал Тиша и прекратил общение.
Я позвонил в институт микробиологии, и мне выдали следующего Проме-
тея. Он оказался женщиной. Это было для меня неожиданностью. И для глав-
ного редактора тоже. Как только Севро об этом узнал, он немедленно меня
вызвал.
- Петр Николаевич, не будет ли в данной ситуации элемента комизма?
-спросил Севро довольно витиевато.
- А что? - не понял я.
- Мы создаем образ, Прометей нашего века. И вдруг женщина... Я совсем
не против женщин, но часть телезрителей может воспринять женщину непра-
вильно.
- Как это можно воспринять женщину неправильно? - удивился я.
- Двусмыслица. Понимаете?.. Отдавание себя и тому подобные иносказа-
ния...
- Елки-палки! - не выдержал я. - Мы что, таких телезрителей тоже
должны принимать во внимание?
- Мы должны принимать во внимание всех, - скорбно сказал Севро.
- Антонину Васильевну выдвинул ученый совет, - сказал я.
- Ах вот как! - воскликнул Севро. - Это меняет дело. Тогда постарай-
тесь в сценарии тактично обойти вопрос об отдавании. Вы поняли?
Я все понял. Между прочим, с некоторых пор я уже тактично обходил
этот вопрос.
Профессора звали Антонина Васильевна Рязанцева. Представьте себе по-
жилую учительницу гимназии конца прошлого века. Очень подтянутую и ни-
когда не повышающую голоса. С первых же слов я понял, что у этой женщины
стальной характер. Особенно если учесть, что она вышла ко мне из своей
лаборатории, на дверях которой имелась табличка: "Лаборатория особо
опасных инфекций". Неудивительно, что меня туда не пустили.
- Ваша профессия? - спросила она, когда я изложил суть.
- Физик, - сказал я.
- Очень приятно. Значит, вы способны в какой-то степени вникнуть. У
меня только просьба. Не беспокойте меня по пустякам. Мы готовим от-
ветственный опыт.
В это время дверь особо опасных инфекций отворилась, и оттуда высуну-
лась симпатичная головка лаборантки.
- Антонина Васильевна, они опять расползаются! - плачущим голосом
сказала она.
- А вы им не давайте, - сказала Рязанцева.
- Да как же? Они прямо как бешеные!
- Извините, - сказала Рязанцева и ушла. А ко мне вышел ее заместитель
Павел Ильич Прямых. Кандидат биологических наук, участник трех междуна-
родных конгрессов. Так он представился.
Он мне многое рассказал про Рязанцеву. Упоминая ее имя, Павел Ильич
делал уважительную мину. Он сказал, что Рязанцева принадлежит к старой
школе микробиологов. Во главу угла она ставит эксперимент. И главное,
старается, чтобы ее работы использовались на практике. То есть в лечеб-
ной деятельности. Это мне показалось разумным.
Рязанцева два года провела в Африке, где много особо опасных инфек-
ций. Павел Ильич сказал с теплой улыбкой, что у нее такая страсть -
лезть со своими вакцинами в лапы чумы или оспы. Сам Прямых был теорети-
ком. Он изобретал способы борьбы с микробами на бумаге. При этом пользо-
вался математикой. Вообще, он был передовым ученым. С едва уловимым от-
тенком горечи Павел Ильич сообщил, что Рязанцева не верит в математику.
Она предпочитает опыты, опыты и опыты.
Тут из лаборатории снова вышла Антонина Васильевна.
- Ах, вы еще здесь? - сказала она.
Прямых едва заметно изогнулся в пояснице и устремил взгляд на Рязан-
цеву. Та поморщилась. Прямых доложил о нашей беседе и замолчал, ожидая
дальнейших указаний.
- А что мы будем показывать на экране? - спросил я.
- И в самом деле? - сказала Антонина Васильевна.
- Культуры, - предложил Прямых.
- А кстати, что показали ваши расчеты по культуре семнадцать-ка-эс?
-спросила Рязанцева, хитро улыбаясь.
Даже я заметил какой-то подвох в ее вопросе. А Прямых не заметил и
беспечно начал:
- Иммунологическая активность некоторых штаммов...
Рязанцева улыбнулась еще хитрее, бросив заговорщицкий взгляд на меня.
"Не такой уж она синий чулок", - подумал я. А Антонина Васильевна сдела-
ла рукой какой-то нетерпеливый итальянский жест и перебила своего замес-
тителя:
- Вы нам скажите, чтобы мы с молодым человеком поняли. Свинки должны
дохнуть или нет?
- Вероятность летального исхода ничтожна, - сказал Прямых. - Машина
дала две десятых процента.
- А вот они дохнут! - торжествующе сказала Рязанцева. - Дохнут и все
тут! И наплевать им на вероятность.
- Не должны, - пожал плечами Прямых.
- Пойдите и объясните это свинкам. Покажите им ваши перфокарты, -иро-
нически предложила Антонина Васильевна.
Прямых опустил глаза, бормоча что-то по-латыни.
- Впрочем, мы отвлеклись, - сказала Рязанцева. - Так что же мы можем
вам показать?
- Не мне, а телезрителям, - уточнил я.
- Вы думаете, что кто-нибудь будет это смотреть? - сказала Антонина
Васильевна. - Вы идеалист, молодой человек. По телевизору смотрят хок-
кей, кино и молодых людей на мотоциклах, которые стреляют по детским ша-
рикам. Как это называется?
- "А ну-ка, парни", - сказал я.
- Вот именно... А ну-ка, физики! А ну-ка, микробиологи! - рассмеялась
Рязанцева.
Антонина Васильевна, несомненно, обладала чувством юмора. От ее юмора
мне стало не по себе. Захотелось уйти далеко и надолго. Неприятно поче-
му-то было выглядеть в глазах Рязанцевой спекулянтом. А Павел Ильич
сдвинул брови, размышляя, и предложил показать африканские кадры. Как
выяснилось, Рязанцева сняла в Африке любительский учебный фильм. Там по-
казывалась массовая вакцинация.
- Так это же здорово! - обрадовался я.
- Вы думаете? - холодно сказала Рязанцева. - Ничего особенного. Оспа,
холера, легочная чума...
Ушел я от Рязанцевой страшно недовольный собой. В самом деле, ка-
кие-то славные люди честно делают свое дело, а потом прихожу я и начинаю
бить в барабан. Они вдруг оказываются Прометеями, а я их певцом. Кому
это нужно?
Я позвонил Морошкиной и сказал, что не буду делать эту передачу. И
вообще, не буду больше писать о Прометеях. Не могу и не хочу. Людмила
