Ю. П. СИМАКОВСКИЙ-ГРУДЗЬ
"ОГОНЬ ПРОМЕТЕЯ"
Симаковский раскрыл скобки и спросил:
- Как называется наука?
- Физика твердого тела, - сказал я.
- Ха-ха-ха! - рассмеялся Симаковский. - Надо же! Твердого тела!
Это ему очень понравилось. Он написал "физика твердого тела", закрыл
скобку и несколько раз перевел рычаг.
- Слева пишем, что показывать. Справа - что говорить, - сказал он и
понесся дальше.
На всей первой странице он решил показывать огонь крупным планом. При
этом диктор должен был излагать легенду о Прометее. Ту, которую я уже
излагал. У Симаковского она получилась красочнее. Прометей у него был
прибит к мрачной, выжженной солнцем скале, а орел выглядел совсем несим-
патично. Орел был явно фашистского вида.
- Чем ты работаешь? - бросил через плечо Симаковский.
- Головой, - сказал я.
- Да не то! Прибор там у вас есть какой-нибудь?
- Лазер, - сказал я. Это была первая данная мною консультация.
Симаковский отбарабанил слева: "Лазер крупным планом". Справа он на-
писал большими буквами: ВЕДУЩИЙ. И остановился. Далее должен был следо-
вать текст ведущего.
Грудзь набил трубку и закурил. Начиналось подлинное творчество. Труб-
ка не помогла, и Симаковский выпил коньяку. Коньяк помог. Грудзь напи-
сал: "Мы с вами находимся в лабо-". Строчка кончилась. Страница тоже. Он
вынул закладку и полюбовался ею. На странице не было ни единого исправ-
ления. Грудзь был настоящим профессионалом пера. Даже еще лучше. Он был
профессионалом машинки.
- Знаешь, сколько это стоит? - спросил он. - Примерно пятнадцать руб-
лей.
Я мысленно взял тридцать процентов. Получилось четыре пятьдесят. Та-
кова была стоимость слова "лазер", произнесенного мною. У меня в желудке
образовался комочек холода, потому что я решил, что занимаюсь жульни-
чеством. Не знаю, может быть, оперные певцы за свои слова получают и по-
больше. Но они их поют.
- Хватит на сегодня, - сказал Симаковский.
Он вручил мне один экземпляр страницы с легендой о Прометее, и мы
расстались. Я вышел от Симаковского, и уже на лестнице мне почему-то за-
хотелось послать это дело подальше. Впоследствии таких минут становилось
все больше.
Еще через день я позвонил Симаковскому, чтобы продолжить работу над
сценарием. К этому времени я уже кое-что придумал и раскопал корифеев
физики твердого тела. Тех, которые уже отдали себя человечеству пол-
ностью, и других, у которых еще что-то осталось отдать. Шефу я ничего
пока не говорил.
Я позвонил, но Симаковского не оказалось дома. Не оказалось его и
спустя сутки, потом двое и трое. Я встревожился. Мне пришла в голову пе-
чальная мысль, что Грудзь умер. Зря он все-таки умер, не успев отразить
служения людям!
Еще день я соблюдал траур, а потом на душе стало легко, потому что
все разрешилось само собой. Хорошо, что я ничего не сказал шефу!
Кончалась отведенная Грудзем неделя на сотворение сценария. Еще нем-
ного, и я был бы вне опасности. Но тут мне позвонили на работу со сту-
дии.
- Мы ждем завтра сценарий, - сказал женский голос.
- С кем я говорю? - спросил я.
- С редактором передачи. Моя фамилия Морошкина. Зовут Людмила Серге-
евна.
- А где Симаковский? - спросил я.
- Как где? - удивилась трубка. - Это вы сами должны знать. Как у вас
со сценарием? Передача включена в план. Сценарий должен быть завтра в
четырнадцать на столе у главного. До свидания!
Из этой речи мне очень не понравились следующие слова: "план" и "на
столе у главного". Такими словами не шутят. Я понял, что завтра в четыр-
надцать на столе у главного будет лежать нечто, называемое сценарием.
Оно будет лежать там, даже если обоих авторов уже не будет в живых. Даже
если произойдет наводнение или на город свалится метеорит. Такова сила
слова "план".
Я поехал к Грудзю и до ночи ждал его у дверей квартиры, чем возбудил
подозрение соседей. Они по очереди звенели дверными цепочками и высовы-
вали носы из щелей. Им очень не понравилось, что какой-то тип прогулива-
ется по лестничной площадке. На мои вопросы о Симаковском они поспешно
захлопывали двери.
Когда я вернулся домой, жена подала мне телеграмму: "СРОЧНО ВЫЕХАЛ
ИРКУТСК ТЧК ПЕРВЫЙ СЦЕНАРИЙ СДАЙ САМОСТОЯТЕЛЬНО ТЧК ПРИВЕТ СИМАКОВСКИЙ".
- Привет, - сказал я. Телеграмма была из Казани.
- Связался с Грудзем - полезай в кузов, - сказала жена.
- Ненавижу каламбуры! - сказал я.
Ницоцо
Первый сценарий я писал от полуночи до шести утра. Шесть часов я, как
Прометай, отдавал себя людям. Слева я писал, что показывать, справа -
что говорить. Ни разу не перепутал. В кроватке светилось спящее личико
сына. Оно меня вдохновляло.
Перед своим мысленным взором я поместил экран телевизора и старался
заполнить его интересной информацией по физике твердого тела. Чтобы зри-
тели не очень скучали, я включил в сценарий музыку Баха, стихи Ломоносо-
ва, репродукции полотен кубистов и песни Таривердиева. Время от времени,
следуя заветам Симаковского, я показывал огонь крупным планом.
В сценарии было очень много служения, горения и отдавания себя людям.
Летняя ночь давно кончилась, когда я написал: "Мы попросили доктора
физико-математических наук Виктора Игнатьевича Барсова рассказать о се-
годняшнем дне физики твердого тела". "На экране В. И. Барсов", - добавил
я слева. "Здравствуйте, шеф!" - виновато пробормотал я.
И тут заголосил сын. Жена встрепенулась, взглянула на меня и сказала:
- Ты что, рехнулся? Тебе же сейчас на работу...
- Знаешь, сколько это стоит? - спросил я, как Симаковский, потрясая
исписанными листами.
- Сколько? - спросила жена, просыпаясь по-настоящему.
- Не знаю, - сказал я. - Вероятнее всего, это бред. Но я сделал все,
что мог.
Я пришел на работу и спал там до обеда в фотолаборатории. Потом меня
разбудила лаборантка Неля, я отпросился у шефа и поехал на студию. Шеф
уже знал, что я сотрудничаю на телевидении по рекомендации заведующего
кафедрой. Поэтому он не чинил препятствий.
На студии в бюро пропусков мне выдали жетон и сказали, в какую комна-
ту идти. Я пришел в эту комнату.
Это было длинное помещение, уставленное письменными столами. Между
ними бегали люди, натыкаясь друг на друга. Каждый делал какое-то свое
дело. В конце помещения находилась дверь, на которой было написано
"Главный редактор". Справа, у окна, сидел юноша с длинными волосами и
смотрел через стекло в небо. Глаза его выражали тоску и отчаянье. Время
от времени юноша отрывал взгляд от неба и что-то писал на бумажке.
Слева у стола сгрудились какие-то люди, каждый из которых держал пе-
ред носом лист бумаги. Они напоминали хористов на спевке. В центре груп-
пы находился человек азиатского вида. Ему в ухо непрерывно шептала де-
вушка. Азиатский человек блаженно щурился, кивал и повторял одно зага-
дочное слово:
- Ницоцо... Ницоцо...
Вскоре я понял, что могу проторчать здесь весь день, но никто не об-
ратит на меня внимания. Меня обходили, как неодушевленный предмет. Как
несгораемый шкаф или дорическую колонну. Никто на меня даже не смотрел,
поэтому трудно было начать расспросы.
Внезапно дверь главного редактора распахнулась, и оттуда вылетела
растрепанная, как воробей, женщина. Она ринулась к графину с водой, на
ходу распечатывая пачечку таблеток. Руки у нее дрожали. Она забросила
таблетку в рот и запила водой. После этого женщина беззвучно выругалась.
Я даже понял, каким словом. Повторять его не буду.
Она уже хотела броситься обратно, но взгляд ее упал на меня. Я улучил
момент и быстро проговорил:
- Мне нужна Морошкина Людмила Сергеевна.
- Морошкина... - как бы вспоминая, повторила женщина. - Морошкина...
Это я.
И она вдруг залилась истерическим смехом, потом рухнула на стол и за-
билась в рыданиях. Никто из присутствующих на это не прореагировал.
Только одна из окружавших азиатского человека женщин подошла к Морошки-
ной, поставила перед ней стакан воды и сказала басом:
- Люсенька! Нельзя же так убиваться из-за этого монстра.
Морошкина подняла голову и вытерла платочком слезы. Потом она нашла в
себе силы улыбнуться мне. А я нашел в себе силы улыбнуться ей. Мы улыб-
нулись. Морошкина, когда улыбалась, была ничего, симпатичная. Но улыба-
лась она редко. Такая у нее была специфика труда.
- Я Верлухин, - сказал я. - Принес сценарий.
Морошкину будто подбросила катапульта. Она прыгнула ко мне и выхвати-
ла сценарий. Первую страницу, отпечатанную на машинке Симаковским, она
проглотила, как голодающий, не пережевывая. На второй странице она
споткнулась.
- Почему от руки?! - взвизгнула Морошкина.
- А от чего нужно? От ноги? - безмятежно пошутил я.
Морошкина первый раз достаточно внимательно посмотрела на меня. Она
оглядела меня с головы до ног. Осмотр ее, по-видимому, удовлетворил.
Внешне я производил впечатление нормального человека.
- Вы что, первый раз? - уже сочувственно спросила она.
- Угу, - сказал я, краснея. Всегда немного стыдно, когда делаешь
что-то в первый раз.
- Пойдемте! - скомандовала Морошкина. - Быстрей!
И мы понеслись куда-то по коридорам студии. Встречавшихся людей мы
обходили, как слаломисты обходят палочки с флажками. Жалко, что не было
лыжных палок. Два раза я чуть не упал и все-таки умудрился угодить голо-
вой в живот какому-то дяде. Как позже выяснилось, народному артисту рес-
публики.
Мы примчались в машинописное бюро.
- Девочки! - вскричала Морошкина. - Спасите! Монстр меня съест!
Она раздергала мой сценарий на листочки и сунула его пятерым маши-
нисткам. Машинистки открыли беглый огонь. Через пять минут все было кон-
чено. Морошкина сгребла в кучу перепечатанный в шести экземплярах сцена-
рий, и мы побежали обратно. Без трех минут два мы ворвались к главному
редактору. Морошкина бухнула ему на стол пачку листов и застыла в ожида-
нии.
- Это что? - поморщившись, спросил главный. Он был мужчиной средних
лет. С бородой. В очках. Толстый и, видимо, уверенный в себе. Одет он
был с иголочки.
- Это "Прометей", Валентин Эдуардович, - ласково произнесла Морошки-
на.
- Даров читал? - спросил главный.
- Нет, - пролепетала Морошкина, бледнея.
- Впредь. Чтобы. Сначала. Читал. Даров, - сказал Валентин Эдуардович
так мягко, что Морошкина чуть не упала в обморок. Потом главный углубил-
ся в сценарий. Он читал профессионально, сверху вниз и наискосок. Лицо
его при этом ничего не выражало.
- Ну, ничего, ничего... Принципиальных возражений нет, - сказал он,
прочитав. - Покажите Дарову.
Морошкина опять сгребла сценарий, и мы вышли пятясь. За дверью Людми-
ла Сергеевна порозовела и улыбнулась мне:
- Невероятно! Вы что, счастливчик? Обычно первый вариант сценария
действует на него, как красная тряпка на быка.
- Значит, я тореадор, - опять пошутил я. Никак я не мог понять, что
здесь не все имеют право шутить. Морошкина сразу стала серьезной. Даже
грустной.
- Желаю вам сохранить ваш оптимизм, - сказала она.
Мы нашли Дарова в студии. Шел тракт. Тракт - это, по-телевизионному,
репетиция передачи. Даров сидел в аппаратной перед восемью экранами,
расположенными в два ряда друг над другом. На всех экранах показывали
куриное яйцо крупным планом. На яйце был виден штемпель. Значит, оно бы-
ло диетическим.
- Уберите штемпель, - сказал Даров в микрофон.
В кадр влезла чья-то волосатая рука и повернула яйцо другим боком. На
мой взгляд, принципиально ничего не изменилось. Но Даров остался дово-
лен.
- Так! - сказал он. - Что же дальше? Давайте, давайте!
На экране появилась та же самая рука, но теперь уже вооруженная мо-
лотком. Я вдруг понял, что сейчас произойдет что-то страшное. И действи-
тельно, рука сделала замах и что есть силы ударила молотком по яйцу. Яй-
цо вдребезги разлетелось.
