Эйнштейна толковал. А я думаю - поверил он в свою придумку так, что она
и воплотилась. А если бы для денег или еще для чего - никакой твоей от-
носительности и не было бы.
- Другой бы открыл, - сказал я.
- Это кто другой? Ну я, может быть, и открыл бы. Или ты, - раздобрил-
ся Фомич. - А этот Лисоцкий - нипочем. Даже если бы у него голова с си-
лосную башню была.
Я живо представил себе Лисоцкого с силосной башней на плечах. Получи-
лось внушительно.
- Или возьми Брумма, - продолжал Фомич. - Тоже был хороший мужик. Не
лез в телевизор.
Мы попили чаю и стали собирать Фомича. Собственно, собирать было не-
чего. Вся аппаратура осталась у Лисоцкого. Был только осциллограф, кото-
рый мы подарили Фомичу. Как я и обещал.
Мы поехали по ночному городу. Фомич задумался. Я решил его расшеве-
лить.
- А Лисоцкий не ожидал все-таки такого фиаско, - сказал я.
- Фигаско, - сказал Фомич.
Я не понял, шутит он или нет.
- С него как с гуся вода, - сказал я.
- То-то и оно, - вздохнул Фомич. - Ну, Бог его простит.
На платформе мы обнялись. Фомич был добрым человеком. Он меня пожа-
лел.
- Поехали, Петя, со мной, - предложил он. - А то пропадешь здесь.
Ей-Богу, пропадешь.
- А семья? - спросил я.
- А наука? - сказал Фомич. - Если любит, приедет.
Последние слова относились к моей жене. Но все-таки я не поехал.
Сдержался.
Поезд свистнул, ухнул, зашевелил колесами и унес Фомича в деревню
Верхние Петушки. Красный огонек последнего вагона еще долго болтался в
пространстве, пока я стоял на платформе.
Получаю письмо
- Поздравляю, - сказал шеф на следующее утро. - Наверное, гора с плеч
свалилась?
У меня не было такого ощущения. Я все вспоминал бескорыстные глаза
Фомича.
- Ладно, Петя, - сказал шеф. - Побаловались подковами и хватит. Нужно
думать о диссертации.
А мне совсем не хотелось думать о диссертации. Мне хотелось думать о
том, как бегают по кристаллической решетке электроны, как они друг с
другом сталкиваются, перемигиваются и бегут дальше, взявшись за руки и
образуя электрический ток. Мне хотелось понять их намерения и залезть им
в душу, как сказал бы Фомич. Я понял, что если не залезешь к ним в душу,
ученого из тебя не выйдет.
С Бруммом было почти покончено. Только Лисоцкий взял его на вооруже-
ние и срочно вставлял в свою диссертацию. Он все подковы извел, но ника-
кого толка не добился. Пробовал ко мне подъезжать, выяснял, не было ли у
Фомича какого секрета.
- Был, - сказал я. - Бескорыстная преданность науке.
Лисоцкий обиделся и больше меня не беспокоил. Тем не менее сделал
несколько докладов по Брумму в разных организациях и, кажется, даже зак-
лючил с кем-то договор.
А я стал спокойно обдумывать свой опыт по анизотропии. Я всю зиму ду-
мал. Смотрел, как падает снег. Слушал, как шумит ветер. Это мне здорово
помогало. К весне я придумал. Я уже знал, что будет, когда я все присое-
диню и включу приборы. По-другому быть не могло. Конечно, это не эффект
Брумма, но все-таки.
Со мною все как-то стали по-другому обходиться. Уже не пихали во вся-
кие дырки. Зауважали, что ли?
Даже Рыбаков однажды сказал:
- Слушай, Петя, а ведь ты начинаешь прорезаться.
С чего он взял?
Наконец наступила весна, и я собрал схему. Когда я все включил и
вставил образец в держатель, стрелки приборов исполнили тихий танец и
застыли там, где я хотел.
Потому что я очень этого хотел.
Я не заметил, что собрался народ. Все стояли молча, как тогда, при
опытах Фомича. И не все еще верили в результат.
- Удивительно, - сказал шеф.
- Мистика! - сказал Лисоцкий. - Фомич номер два.
- Кстати, о Фомиче, - сказал шеф. - Он снова нам написал.
- Ха-ха-ха! - сказал Лисоцкий и ушел. Наверное, разволновался.
- Это не нам, а только мне, - сказал я, открыв письмо.
Там было написано:
"Здравствуй, Петр Николаевич! Спешу поделиться радостью. Плазма у ме-
ня пошла. Бился всю зиму. Пошла, родимая! Вчера растопил печь березовыми
полешками, угольку добавил и выскочил на крыльцо. Смотрю, а над трубой в
магнитной ловушке
- голубой шарик! Висит, стервец, как звездочка или планета, и потрес-
кивает чуток. Я чуть не заплакал от радости. Долго висел. Я снежок сле-
пил и запустил в него. Тут он и взорвался. Полное небо искр. Как салют в
честь Дня Победы. Напиши, как идут исследования. И приезжай летом отдох-
нуть. Разберемся с твоей анизотропией. До скорого свидания. Остаюсь твой
Василий Смирный".
И я тоже чуть не заплакал, представив себе, как чуть не заплакал Фо-
мич.
Пишу диссертацию
В конце концов мне все-таки пришлось писать диссертацию. А в диссер-
тации следовало указать, как это у меня получился такой удивительный для
науки результат. Я сел и написал честно. То есть по сути честно, а в
подробностях немного приукрашивал. Чтобы диссертацию интересно было чи-
тать.
Там все было по порядку. Как я получил от Фомича
письмо, как поехал в Петушки, как вернулся обратно и что из
этого вышло. В результате у меня получилась первая глава
диссертации. Я назвал ее "Введение в историю проблемы".
Шеф прочитал мое "Введение", как детектив, не отрываясь. Я никогда не
видел, чтобы он с таким интересом читал научные работы. При этом он хо-
хотал, вытирая лоб платком. Тем самым, о котором я уже упоминал.
Шеф прочитал, откинулся на стуле, и лицо его стало серьезным.
- Петя, что это такое? - спросил он, указывая на диссертацию.
- Диссертация. Первая глава, - сказал я. - Там же написано.
- Петя, вы когда-нибудь видели диссертации? - спросил шеф.
- Видел, - ответил я. - Они все скучные. А у меня нет.
- Еще бы! - закричал шеф. - Я и не подозревал, что у вас фантазия пя-
тилетнего ребенка. Где вы это все взяли? Подковы, плазма в печке... Это-
го же ничего не было!
- А Фомич был? - спросил я.
- Ну, Фомич был, - согласился шеф. - Но ведь плазму в печке он не по-
лучил! И вообще никаких особенных результатов не добился.
И тут я сказал, что это не главное. Для меня главное - это его отно-
шение к делу. Я сказал, что науку нужно делать с интересом. И с душой.
И, кроме того, чистыми руками.
Примерно так, как делает ее Фомич.
- Все это прекрасно, - заявил шеф. - Но это не диссертация. Ученые
будут смеяться.
- И пускай смеются! - сказал я. - Разве это плохо?
- Для диссертации плохо. Назовите это по-другому.
И я назвал это по-другому. А диссертации писать так и не стал, потому
что у меня, как выяснилось, нет способностей к диссертациям.
* Часть 6
Страсти по прометею *
Как все получилось
Не имею ни времени, ни желания объяснять, как все получилось с самого
начала. Для этого мне пришлось бы начинать с тех пор, как я себя помню.
А может быть, еще раньше. Об этом я, кстати, уже писал. Здесь я хочу
объяснить, как я влип в эту историю с Прометеями. Слава Богу, теперь все
уже кончилось. Можно осмыслить, если есть чем.
А все из-за стремления упрочить жизненное благосостояние! Деньги до
добра не доводят. Это мне бабушка говорила. В качестве примера она при-
водила какую-то денежную реформу. Может быть, еще дореволюционную. Ба-
бушка не хранила деньги в сберегательной кассе и в результате в один
прекрасный день извлекла из капронового чулка кучу бумажек, которые еще
вчера были рублями. А теперь ими можно было оклеивать стены чулана, что
она и сделала. Очень старая история. В то время ни сберегательных касс,
ни капроновых чулок не было. Я просто не знаю, что было взамен, поэтому
так и говорю.
Однако, ближе к делу. Когда у нас в семье появился второй ребенок, мы
с женой обрадовались. Она радовалась там, в родильном доме, а я на сво-
боде. Потом мы радовались вместе до моей зарплаты. А когда я принес
зарплату домой, жена мне в первый раз намекнула, что теперь нужно думать
о том, как зарабатывать больше. Нас уже, видите ли, четверо.
Ну, считать я умею. Я сел за стол и стал думать, чего я еще умею та-
кого, за что платят деньги. Только так, чтобы все законно. Разных махи-
наций я не люблю. Я, по-моему, честный.
- Ночным сторожем, - придумал я.
- Конечно, - сказала жена. - Когда в доме появился грудной ребенок,
он хочет сматываться на ночь. Очень на него похоже.
- Куда это ребенок хочет сматываться? - не понял я.
- Это ты ребенок, - сказала жена.
Я стал думать дальше. Идею давать уроки абитуриентам я отверг. Мне не
хотелось наводнять наши институты недоброкачественными студентами. Кроме
того, я один раз пробовал. Знаю, что из этого получается. Заработанные
таким путем деньги у меня лично нервных затрат не компенсировали.
Можно было попытаться переводить с какого-нибудь языка на свой. Если
это кому-нибудь нужно. Но для этого предстояло сначала выучить язык. И
чужой, и свой заодно тоже. Вы сами уже убедились, что со своим языком я
еле-еле справляюсь.
- В дворники тебя не возьмут, - сказала жена, следя за ходом моей
мысли.
- У тебя высшее образование.
- А что, туда только с аспирантурой берут? - обиделся я.
- Жалко, что оно у тебя есть, - продолжала жена. - Толку от него все
равно мало. Сейчас бы ты устроился слесарем, и мы бы горя не знали.
- Слесарь - это что? - поинтересовался я. - У станка, что ли? Кстати,
есть такой слесарный станок или нет?
- Кажется, нет, - вздохнула жена.
Я стал рассказывать ей для примера, какие еще существуют способы.
Один мой знакомый ездил каждое лето куда-то далеко строить. Он сколачи-
вал бригаду научных сотрудников, и они отправлялись в Сибирь. Или на Са-
халин. В общем, чем дальше, тем лучше. Там они строили разные штуки кол-
хозам. Будто бы они студенческий строительный отряд. Колхозам, как я по-
нял, было наплевать, кто они на самом деле. Лишь бы они построили клуб.
Или свинарник. Или детские ясли. Мой знакомый строил им эти самые ясли в
кратчайший возможный срок. Вкалывали они там, как негры, а зарабатывали
значительно больше. Три кандидата наук, один архитектор, чтобы свинарник
не завалился, и четверо на подхвате. Круглое катать, плоское таскать. Но
к ним было не устроиться, конкурс большой. Если бы я был бульдозеристом,
они бы взяли. Им бульдозериста как раз не хватало. Но я бульдозер знал
только внешне и немного принцип действия.
Другой мой знакомый стучал на барабане. Он состоял в эстрадном ан-
самбле. Этот ансамбль сохранился со студенческих лет. Все уже повзросле-
ли, опять же стали кандидатами, но все равно продолжали с увлечением мо-
таться по пригородам и играть на танцевальных вечерах. Им нужен был не
бульдозерист, а певец, чтобы умел петь. Певец из меня такой же, как
бульдозерист. Дальше можно не продолжать, все ясно.
Я вдруг с тоской осознал, что ничего не умею делать в этой жизни по-
лезного людям.
Да, чуть не забыл! Один вообще уникально подрабатывал. Он красил шпи-
ли. У нас много шпилей в городе, и платят, наверное, здорово. По специ-
альности он был микробиолог. Вдобавок, альпинист. Он залезал на шпиль и
красил его часами. А другой микробиолог подавал на веревочке краску в
ведре. Он получал меньше. Потом он упал - тот, что наверху работал.
Деньги до добра не доводят. Правильно бабушка говорила.
Жена выслушала печальную повесть про микробиолога и спросила:
- Может быть, тебя повысят на работе?
Я ей объяснил, что она плохо представляет себе механизм повышения в
нашем институте. Для того, чтобы повысили меня, нужно, чтобы сначала по-
высили ректора. Или чтобы с ним, не дай Бог, что-нибудь случилось. Тогда
на освободившееся место ректора назначается его заместитель. На место
заместителя назначается наш декан. И так далее, пока не дойдут до ассис-
тентов. Кого-то из них двинут в доценты, а меня сделают ассистентом. Это
напоминает игру в "пятнадцать". Строгая очередность номеров и терпение.
- Защищай диссертацию, - сказала жена.
