гать, и направляли обратно, причем в квартиру входил и сотрудник мили-
ции, будил родителей, если они спали, и приступал к работе...
- Какой работе?
- У милиции имелся план, выработанный в Управлении за считанные часы,
что прошли с момента приземления дома до рассвета. Главными задачами ми-
лиции были:
а) успокоить кооператоров;
б) разобщить их, как бы локализуя очаги пожара, чтобы не дать пламени
вспыхнуть общим костром;
в) снять показания касательно прошедшей ночи;
г) произвести перепись всего населения дома, имеющегося в наличии...
- Перепись? Зачем?
...и сверить его с записями в домовой книге.
- Ага! Я начинаю понимать.
Вот именно, милорд! Милиции важно было не только успокоить людей, но
и получить как можно больше сведений, могущих натолкнуть следствие на
причины перелета дома. Это могло быть делом рук злоумышленников, прес-
тупных или антиобщественных элементов, а посему точный учет всех потер-
певших был необходим.
Беда в том, что сотрудников на все квартиры не хватало, хотя и про-
должали прибывать поднятые по тревоге группы, которые не только устрем-
лялись к нам, но и рассредоточивались по старым домам Безымянной, чтобы
успокоить пораженных старожилов. Неизвестно, кому было хуже - прилетев-
шим или встречающим, если пользоваться терминологией Аэрофлота, а потому
в скором времени в коммунальных квартирах дома с башенкой, в больнице
водников появились вежливые молодые люди в милицейской форме, которые
начали разъяснительные беседы.
На моей лестничной площадке метался молоденький сержант, спешно сня-
тый со своего поста у Дворцового моста, вернее, подхваченный крытым гру-
зовиком на пороге родного отделения, когда он возвращался туда, отдежу-
рив вахту. Поскольку он снова всплыл в нашем повествовании, я думаю, на-
до дать ему имя.
- И фамилию!
- Дадим ему только фамилию. Я боюсь, что имен на всех не хватит, у
нас их не так много, а с фамилиями легче... Итак, его звали Сергеев.
Первым делом Сергеев ринулся в квартиру 1 281, из-за дверей которой
доносились звуки "Маленькой ночной серенады" Моцарта. Сержанта удивили
громкие голоса скрипок, так разительно не похожие на все те звуки, кото-
рые Сергеев привык слышать в своем милицейском общежитии - приподнятые
аккорды, бравурные аллегро - черт те что! - и это в доме, вырванном и
переброшенном какой-то нечистой силой за пятнадцать километров!
Дверь отворил среднего роста седой человек в костюме и при галстуке,
как бы вытянутый в струночку, с кротким и лучезарным взглядом. Под стать
взгляду светился на лацкане его серого с "молнией" пиджака рубиновый
комсомольский значок, на котором, если бы на лестнице было чуть светлее,
можно было бы прочитать надпись - "КИМ". Человеку было лет под семьде-
сят.
Он слегка наклонил голову и выжидательно посмотрел на Сергеева. Тот
опешил от бесконечно терпеливого и в то же время доброжелательного выра-
жения его лица, с которого жизнь совершенно не сумела стереть досто-
инство и веру в людей.
- Простите,- пробормотал сержант,- у вас все в порядке?
Лучшего ему в голову не пришло.
- Да,- твердо и как-то счастливо отвечал светлый старик, подтверждая
быстрым кивком свой ответ. - А что случилось, простите?
- Нет... Ничего... - смешался сержант. - Я думал...
- Нет-нет, я же вижу, что у вас что-то произошло,- все так же прос-
ветленно продолжал старик. - Заходите, мы постараемся вам помочь. Может
быть, вызвать милицию?
Сергеев совершенно ошалел. Собственно, старик с комсомольским значком
не произнес ничего сверхъестественного, более того, он был абсолютно,
стопроцентно нормален и предупредителен. Его неожиданное предложение
вызвать милицию могло быть объяснено тем, что он просто не увидел в тем-
ноте милицейских погон сержанта. Но тон... Сергеев никогда в жизни не
слышал таких проникаюших в самую душу интонаций, такой расположенности в
голосе, участия и неиссякаемой веры в благоприятный исход любых событий.
Это было почище "Маленькой ночной серенады", продолжавшей звучать из
квартиры.
- Я потом... Я скоро зайду,- пообещал сержант, пятясь.
Старик смотрел на него, проникая взглядом в самую душу. За его спи-
ной, в глубине квартиры, открывалась идиллическая картина: залитая ут-
ренним светом комната, где блестели прутьями многочисленные клетки с ка-
нарейками, висящие тут и там на разной высоте, а под клетками, в совре-
менном кресле восседала седенькая старушка с портативным магнитофоном в
руках, из которого и вырывался на свободу Моцарт. Старушка, слегка заки-
нув голову, мечтательно смотрела в потолок, а канарейки божественно вто-
рили серенаде.
Если бы Сергеев вгляделся в эту картину подольше, он заметил бы, что
на лацкане пиджака старушки (она была в английском костюме, милорд) све-
тится такой же "кимовский" значок, а чертами лица старая комсомолка
чрезвычайно похожа на старика, отворившего дверь.
Словом, и эта квартира, и Моцарт, и канарейки... Трудно было бы
представить себе что-нибудь более несовместимое с той катавасией, что
творилась сейчас в нашем доме.
- Приходите, - кивнул старик Сергееву и, уже прикрывая дверь, ободря-
юще улыбнулся: - А свет скоро дадут. Это временное явление...
- Стоп, стоп! Как звали этих удивительных старичков? Кто они такие?
- Это были Светозар Петрович Ментихин и Светозара Петровна Ментихина,
милорд, - брат и сестра, близнецы, Светики, как любовно называл их весь
дом. И вправду, удивительные люди! В тридцатых годах они были членами
Коммунистического Интернационала Молодежи, а теперь имели персональные
пенсии. Вы бы видели, как они каждое утро бодро шли в магазин - не за
покупками, нет! - они были общественники, народный контроль, совесть на-
шего микрорайона... У меня марш звучал в ушах, когда Светики удалялись
по улице Кооперации в сторону "Универсама", где работали до вечера. Об-
меры, обвесы, воришки среди покупателей были их специальностью. Мне вся-
кий раз становилось стыдно при виде Светиков за свой сибаритский образ
жизни с котом Филаретом, нетвердые моральные устои и вялый общественный
темперамент. Ох, мистер Стерн! О любом из наших кооператоров можно напи-
сать отдельный роман. Прямо не знаю, что делать!
- Вот и пишите.
Сергеев направился дальше и постучался ко мне. Я открыл ему и впустил
внутрь квартиры. Успокоил... Затем мы с ним интересно поговорили, причем
я узнал много нового относительно нашего дома, а Сергеев добросовестно
записал мою фамилию и свидетельское показание, кое заключалось в одной
строчке: "Свидетель спал. Ничего не знает".
Признаюсь, эта строчка задела мое литераторское самолюбие. Хороши де-
ла! Свидетель спал, ничего не знает! Как это? Помните, милорд, Федор Ми-
хайлович Достоевский приводил умозрительный пример о поэте и лиссабонс-
ком землетрясении (по поводу стихов Фета, кажется). Мол, стыдно поэту не
замечать катаклизмов.
- А что я вам говорил?
Короче говоря, именно эта строчка: "Свидетель спал. Ничего не знает"
- стала первым толчком к замыслу романа, в котором я намереваюсь дать
самые полные и достоверные показания о нашем доме, его жильцах и феноме-
не перелета.
Узнав от Сергеева об этом факте, потрясшем мое воображение, я принял-
ся расхаживать по комнате, не обращая внимания на сержанта, который за-
думчиво перебирал книги на полке... я увлекся и взволновался... живо
представил соседей - тех же Ментихиных, Демилле, Вероятновых... Мысль
моя бежала куда-то вдаль, предугадывая и нагромождая события; внезапно я
стал собирать чемодан. Сергеев встрепенулся.
- Вы куда это... чемодан?
- Простите, сержант! - горячо заговорил я. (Филарет навострил уши.) -
Ради всего святого! Мне нужно немедленно покинуть дом. Я оставлю вам ад-
рес, не бойтесь... Оставлю ключ от квартиры - приходите, отдыхайте, жи-
вите... Выпустите только! Мне нельзя здесь, я не могу сейчас. Потом вер-
нусь, вот увидите. Я только возьму пишущую машиночку, ладно?.. И своего
кота, хорошо?.. Я здесь неподалеку. Буду писать, вы будете читать. Мы
будем как писатель и читатель...
- Зачем это вам? - грустно спросил Сергеев.
- Не знаю. Хочется, хоть убей... Выпустишь?
- Я-то, может, и выпустил бы. Там не выпустят, - кивнул Сергеев в
сторону улицы.
- Мы их обманем, обманем... - я и вправду как помешанный застегивал
чемодан, надевал плащ, засовывал в футляр пишущую машинку. Филарет сам
полез в корзину, в которой я обычно вывозил его на дачу.
Мой напор смутил Сергеева. Он уже вертел второй ключ от моей кварти-
ры, уже озирался по сторонам, как бы ища выхода... Преступник может ув-
лечь преступлением даже блюстителя порядка! Сергеев почему-то поверил
мне. Пожалуй, из него мог бы получиться редактор!
Я распахнул окно. Прямо подо мною расстилалась внизу крыша соседнего
дома. Апрельский ветер пахнул в лицо. Я успел черкнуть Сергееву свой но-
вый адрес и, подхватив чемодан, машинку и корзину с Филаретом, вспрыгнул
на подоконник.
- Бывай, сержант! - воскликнул я и птицей перемахнул через провал,
отделявший меня от соседнего дома.
Грохнула жесть, точно удар первой весенней грозы; я побежал по нак-
лонной крыше вверх, перелез через конек, спустился, прыгнул снова...
Крыши вели меня вдаль от моих окон - к вам, милорд, к правдивому и сво-
бодному вымыслу, к свидетельским показаниям, не стесненным протоколом,-
прочь, прочь от своих героев! Я убегал от них - к ним, от себя - к себ
е... кошки высовывали свои треугольные мордочки из-за кирпичных труб;
качались, как мачты, телевизионные антенны коллективного пользования.
Прощай, кооператив!..
Сергеев провожал меня взглядом, в котором читались сочувствие, и
сострадание, и скорбь по невыполненному служебному долгу. Затем он засу-
нул за отворот шинели книгу "Приключения Шерлока Холмса" и шагнул к две-
ри.
Только он хотел открыть ее (я в это время убежал по крышам почти к
Большому проспекту и уже выбирал место, где бы спуститься на грешную
землю), как услышал глухой стук. Сержант рывком распахнул дверь, готовый
к чему угодно, и увидел на пороге мою соседку слева Сарру Моисеевну Фин-
кельман, пожилую даму, работавшую смотрительницей в Эрмитаже.
- Таки ви не знаете, дадут свет или как? - спросила она. - Фи, я
обозналась! Я думала, это ви, а это совсем не ви...
Глава 7
ФАМИЛИЯ ДЕМИЛЛЕ
- Не кажется ли вам, сударь, что наш роман начинает напоминать свят-
цы, где даже я, профессиональный пастор, с трудом ориентируюсь в именах?
- Тогда уж телефонную книгу, милорд. Это расхожее сравнение, но между
тем ввертывающие его в речь люди, по-видимому, не обладают фантазией.
Нет ничего увлекательнее чтения телефонной книги!
Я вспоминаю детство, когда отец купил только что вышедшую телефонную
книгу абонентов личных телефонов. Это был огромный, особенно по моим
детским понятиям, том, содержавший ровные столбцы фамилий, адресов и те-
лефонов. Весь Ленинград, спрессованный картонными обложками, жил в теле-
фонной книге, и мне временами казалось, что жители города в виде ма-
леньких черных фамилий ползают по страницам, как муравьи, делают свои
делишки, переговариваются, пересмеиваются... Я раскрывал книгу наугад -
они всегда успевали выстроиться в ровные колонки. Ни разу не удавалось
застать кого-то в бегах. Время было такое, начало пятидесятых годов. Но
я отвлекся.
Мне доставляло странное удовольствие подсчитывать число одинаковых
фамилий. Иногда казалось, что фамилии, как и люди, обладают характерами,
проглядывалось и деление на сословия и классы. Скромные и серьезные Ива-
новы занимали многие страницы; было ясно, что они, наряду с Петровыми,
составляют основу общества, хотя между ними вызывающими группками пробе-
гали Иванцевичи и Иваницкие. Ивановых и Петровых были дивизии, Семеновых
и Никитиных - батальоны, рота Барабановых, взвод Лисицких, отделение
