На лице ее возникло мечтательное выражение, щеки порозовели.
-- Да,-- сказала она,-- прекрасные были времена... Скажи, ты
действительно еще ни с кем не связался?
-- Слово чести,-- сказал я, что бы это ни значило.
-- Стало еще хуже,--сказала она,-- сейчас в Тени больше
ужасов, чем можно себе представить...
-- И?..-- спросил я.
-- Он в прежних заботах,-- закончила она.
-- О.
-- Да,-- продолжала она,-- и он захочет знать, где ты
остановился.
-- Вот здесь,--сказал я.
-- Ты хочешь сказать?..
-- Пока, -- сказал я, наверное, слишком поспешно, поскольку ее
глаза слишком широко распахнулись.-- Пока не буду знать, в
каком положении дела,-- что бы это ни значило.
-- О.
И мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали
собакам.
Потом мы пили кофе маленькими глоточками, и я почувствовал к
ней самые настоящие братские чувства, но быстренько подавил
их.
Я спросил:
-- Что у других?-- Это могло означать что угодно, а звучало
безопасно.
На минуту я испугался, что сейчас она спросит, что я имею в
виду. Но она просто откинулась на спинку стула, подняла глаза
к потолку и сказала:
-- Как всегда, ничего нового не слышно. Возможно, ты был
мудрее всех. Мне здесь так хорошо. Но как можно забыть все...
величие?
Я опустил глаза долу, поскольку не был уверен в своем взгляде,
и сказал:
-- Нельзя. Просто невозможно.
Последовало долгое и неуютное для меня молчание, которое все
же нарушила она.
-- Ты ненавидишь меня?
-- Что за чушь,-- сказал я.-- Как я могу -- если принять во
внимание все?
Это, казалось, порадовало ее, и она продемонстрировала свои
зубки, оказавшиеся весьма белыми.
-- Хорошо. И спасибо тебе. Кем бы ты ни был, но ты -- джентльмен.
Я поклонился и расшаркался.
-- Ты вскружишь мне голову.
-- Вряд ли,-- сказала она.-- Если принять во внимание все.
И я почувствовал себя неуютно.
Моя ненависть вновь пробудилась, и я подумал, знает ли она,
против кого она может быть направлена. Я понял, что знает. Я с
трудом удержался от желания спросить об этом в лоб.
-- Что же ты думаешь делать? -- спросила она в конце концов, и
у меня не оставалось другого выхода, как туманно ответить:
-- Ну, конечно же, ты мне не веришь...
-- Да как мы можем тебе верить?
Я решил запомнить это "мы".
-- Вот видишь. Так что сейчас я просто воспользуюсь твоим
покровительством. Я буду рад остаться здесь, где тебе совсем
не трудно следить за мной.
-- А дальше?
-- Дальше? Посмотрим.
В нашей беседе наступила довольно-таки долгая пауза. Эвелин не
выдержала ее первой.
-- Умно,-- сказала она.-- Очень умно, и ты ставишь меня в
неловкое положение.
(Честно говоря, мне просто некуда было деться, а на деньги,
которые я удержал с доктора, долго не протянуть).
-- Да, конечно, ты можешь остаться, но разреши предупредить
тебя,-- тут она поиграла каким-то брелком, свисавшим с цепочки
на шее,-- это -- ультразвуковой свисток, специально для собак.
У Доннера и Блитцена четыре брата, и все они обучены
позаботиться о гадких людях, и все они сбегаются на мой
свисток. Так что поостерегись появляться там, где твое
присутствие нежелательно. Свисток-другой -- и даже ты не
выстоишь против их атаки. В Ирландии не осталось волков после
того, как там вывели эту породу собак.
-- Знаю,-- механически ответил я, и тут же понял, что
действительно это знаю.
-- Да,-- продолжала она.-- Эрик будет доволен, что ты -- мой
гость. Это вынудит его оставить тебя в покое, а ведь ты именно
этого и хочешь, "нессе-па"?
-- "Уи",-- ответил я.
Эрик! Это что-то значило! Я знал Эрика, и почему-то было очень
важно, что я знал его. Не недавно. Давно. Но Эрик, которого я
знал, был словно тень вокруг меня, и это было важно.
Почему?
Я ненавидел его, и это была одна из причин. Ненавидел так, что
размышления о том, как бы его убить, были для меня не в
диковинку. Возможно, я даже пытался их осуществить.
К тому же, между нами была какая-то связь, что я тоже знал.
Родственная?
Да. Именно так. Причем ни я, ни он не были в восторге от того,
что мы... братья. Я помнил... помнил...
Большой, сильный Эрик -- с его влажной, кудрявой бородой и
глазами -- такими же, как у Эвелин!
На меня нахлынула новая волна воспоминаний, в висках отчаянно
запульсировало, шея взмокла.
Я ничему не позволил отразиться на моем лице, но заставил себя
сделать еще одну затяжку и еще один глоток пива, потому что
сообразил, что Эвелин -- действительно моя сестра! Только
звали ее не Эвелин. Я никак не мог вспомнить ее настоящего
имени. Придется быть осторожней,-- решил я.-- Я вообще не буду
называть ее по имени, пока не вспомню.
А что же со мной? И что за страсти вокруг меня?
Эрик, внезапно понял я, был как-то связан с тем несчастным
случаем. Он должен был закончиться для меня фатально, да
только я выпутался. Не ОН ли и организовал все? Да,
откликнулась моя интуиция. Это обязан быть Эрик. А Эвелин
помогала ему, выплачивая Гринвуду, чтобы меня держали в
бессознательном состоянии. Лучше, чем быть мертвым, но...
Внезапно я понял, что, придя к Эвелин, я бросился Эрику прямо в
руки, стал его пленником, и если я останусь -- я открыт для
новой атаки.
Но она сказала, что раз я -- гость, то Эрику придется оставить
меня в покое. Я задумался. Я не имел права верить всему, что
мне говорили. Придется все время быть начеку. Может,
будет лучше, если я исчезну, пока память полностью не
вернется.
Но это дикое ощущение смертельной необходимости. Я был обязан
раскусить эту задачу, и как можно скорее, -- и действовать, как
только узнаю все. Это лежало на мне как проклятие. Если
опасность была ценою памяти, а риск -- платой за удобный
случай, то быть по сему. Я остаюсь.
-- И я помню...-- сказала Эвелин.
Тут я понял, что она говорит со мной уже несколько минут, а я
даже не слушаю. Возможно, это было эхом ее слов, не
требующих ответа, ну и неотвязность моих собственных мыслей.
-- Я помню тот день, когда ты победил Джулиэна в его любимых
состязаниях, а он швырнул в тебя стакан с вином и проклял
тебя. Но приз все-таки выиграл ты. И он внезапно испугался,
что зашел слишком далеко. Но ты просто рассмеялся и выпил с
ним другой стакан вина. Я думаю, он раскаивается до сих пор,
что не сдержался -- ведь он такой хладнокровный, и мне кажется,
что он очень завидовал тебе в тот день. Ты помнишь?! Мне
кажется, что с тех пор почти во всем он старается подражать
тебе. Но я ненавижу его по-прежнему и надеюсь, что
когда-нибудь он все же споткнется, я чувствую, он споткнется.
Джулиэн, Джулиэн, Джулиэн. Да и нет. Что-то насчет состязания
и искушения человека, и разрушения его почти легендарного
самообладания. Да, здесь было ощущение знакомого; нет, я не
мог в действительности сказать, с чем все это связано.
-- А Кэйн, как здорово ты одурачил его! Знаешь, он все еще
ненавидит тебя...
Я сделал вывод, что меня не слишком-то любили. Так или иначе,
это чувство меня порадовало. И Кэйн тоже звучало знакомо.
Очень. Эрик, Джулиэн, Кэйн, Кэвин. Имена эти плыли в моей
голове, переполняли меня.
-- Это было так давно...-- сказал я почти непроизвольно, и,
кажется, это было правдой.
-- Кэвин,-- сказала она,-- хватит фехтовать. Ты хочешь
большего, чем безопасность, я это знаю. И ты достаточно силен, и
кое-чего достигнешь, если сыграешь правильно. Я не могу даже
догадаться, что у тебя на уме, но, может быть, мы еще сможем
сторговаться с Эриком.
Это "мы" явно прозвучало фальшиво. Она пришла к некоему
заключению по поводу моей ценности, как бы все ни пошло. Она
увидела шанс урвать для себя, я бы сказал, кусочек.
Я улыбнулся, совсем чуть-чуть.
-- Ведь ты потому и пришел ко мне?-- продолжала она.-- У
тебя есть какие-то предложения Эрику и ты хочешь, чтобы
переговоры вел посредник?
-- Может быть,-- сказал я.-- Только надо все хорошенько
обдумать. Я так недавно поправился, что хорошо бы все взвесить
в укромном уголке -- на случай, если я вдруг решу, что с
Эриком лучше всего вести переговоры и придется действовать
быстро.
-- Будь осторожен,-- сказала она.-- Ты же знаешь, я доложу о
каждом твоем слове.
-- Ну, конечно,-- сказал я, не зная об этом вовсе, и вслепую
нащупывая пути быстрого отступления,-- если только твои
заветные желания не совпадают с моими.
Ее брови сдвинулись и между ними пролегли короткие морщинки.
-- Я не совсем понимаю, что ты мне предлагаешь.
-- Я ничего не предлагаю,-- сказал я.-- Пока. Просто я открыт и
честен с тобой и говорю, что ничего толком не знаю. Я не
уверен, что хочу договориваться с Эриком. Ведь в конце
концов...-- я нарочно дал словам повиснуть, потому что мне нечем
было их продолжить, хотя и чуял, что следовало это сделать.
-- А что ты предлагаешь взамен?-- она резко вскочила,
схватившись за свисток.-- Блейс! Ну конечно!
-- Сядь и не смеши меня,-- ответил я.-- Неужели я пришел бы
к тебе вот так, запросто, отдался на твою милость, просто
на корм собакам, потому что ты случайно подумала о
Блейсе?
Она расслабилась, может даже размякла и снова села.
-- Вероятно, нет,-- сказала она наконец,-- но я знаю: ты --
игрок, и я знаю -- ты можешь предать. Если ты пришел сюда,
чтобы отделаться от противника, не мучай себя попыткой. Я не
столь важная птица. Кроме того, я всегда думала, что все же
нравлюсь тебе.
-- Так было и есть,-- ответил я,-- тебе не о чем беспокоиться --
и не беспокойся. Но интересно, что ты упомянула Блейса.
Приманка, приманка, приманка! Мне так много надо было знать.
-- Почему? Он все-таки связался с тобой?
-- Я предпочитаю молчать,-- ответил я в надежде, что это даст
хоть какие-то преимущества, тем более, что по разговору
можно было предположить, какую позицию занимает Блейс.-- Если
б он и связался, я ответил бы ему то же, что и Эрику: "Я
подумаю".
-- Блейс,-- повторила она.
"Блейс,-- сказал я сам себе.-- Блейс, ты мне нравишься. Я
забыл, почему. И я знаю, есть повод, чтобы ты мне не
нравился, но ты мне нравишься. Это я тоже знаю".
Некоторое время мы сидели молча, и я почувствовал, что сильно
устал, но не хотелось показывать этого. Я должен быть сильным.
Я знал, что должен быть сильным.
Я сидел там и улыбался, и говорил:
-- Хорошая у тебя здесь библиотека.
-- Спасибо,-- ответила она.-- Блейс,-- повторила она после
очередной паузы.-- Скажи, ты действительно думаешь, что у
него есть хотя бы один шанс?
-- Кто знает,-- пожал я плечами.-- По крайней мере, не я.
Может быть, он знает, может быть, нет.
Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Даже рот у
нее чуть приоткрылся.
-- Не ты?-- сказала она.-- Слушай, а ты не собираешься
попробовать сам?
Тогда я рассмеялся, чтобы как-то сгладить ее догадку.
Отсмеявшись, я сказал:
-- Не болтай глупостей. Я?
Но когда она произнесла это, я осознал, что она коснулась
какой-то струны, какой-то глубоко закопанной мысли, мощно
откликнувшейся: "А почему бы и нет?"
Внезапно я почувствовал страх.
Кажется, она поверила. Что ж, каким бы ни был мой отказ, я
отказался. Она улыбнулась в ответ и махнула рукой в сторону
встроенного в стену бара.
-- Я бы с удовольствием выпила ирландского.
-- Да и я не откажусь,-- я поднялся и налил нам два стакана.
-- Знаешь,-- сказал я, вновь усевшись,-- все-таки приятно
сидеть с тобой вот так, даже если это и ненадолго. Это
навевает воспоминания.
И она улыбнулась, засияла.
-- Ты прав,-- она отхлебнула виски.-- С тобой я чувствую себя
совсем как в Янтаре.
Я чуть было не пролил выпивку.
Янтарь! Слово молнией прошило мой позвоночник!
Затем она заплакала, и я поднялся, полуобнял ее за плечи,
чтобы успокоить.
-- Не плачь, малышка. Пожалуйста, не надо. От этого мне тоже
невесело.
Янтарь! Что-то было в этом слове, что-то мощное и электризующее.
-- Хорошие дни еще вернутся,-- мягко сказал я.
-- Ты действительно веришь в это?
-- Да,-- громко ответил я.-- Да, верю!
-- Ты сумасшедший! Может быть, потому ты всегда был моим самым
