лось бы потерять драгоценное время на то, чтобы добиться ее согласия. Я
раскрывал ей свой план постепенно, в течение всей ночи, по мере того как
мне нужна была ее помощь. Только в аэропорту, в самый последний момент,
я сказал ей, что вы должны будете умереть. Я внушил ей, что действую
уверенно и твердо, как всегда. Когда я уехал из дома в квартале Монмо-
ранси, у меня вызывали сомнения лишь некоторые детали. Самое сложное
заключалось в том, что, если не считать нескольких случаев, когда Анита
при довольно туманных обстоятельствах называлась вашим именем, с Морисом
Кобом вас связывала лишь одна нить. И я тогда еще не мог определить,
насколько она ценна для меня. Анита, рассказывая мне о своей измене,
упомянула о нескольких снимках, которые она по просьбе Коба сделала тай-
ком у вас дома крошечным, почти как зажигалка, аппаратом для любителей
миниатюрных безделушек. Она добавила, что он увлекался "подобными глу-
постями" и умел получать превосходные отпечатки с самых плохих негати-
вов. Но, насколько она помнила, все снимки, за исключением одного, сде-
ланного утром при ярком свете, когда вы были без очков и она могла
действовать более смело, оказались либо слишком темными, либо явно сви-
детельствовали о том, что снимали вас без вашего ведома, и поэтому были
не только непригодны, но даже опасны для задуманного мною плана. К тому
же Коб увез их в Вильнев, и Анита даже не была уверена, что он сохранил
их. Коб видел вас еще до нашей женитьбы, всего один раз, да и то мимо-
летно, в подъезде вашего дома, когда вы возвращались к себе, а Анита вы-
ходила с ним из вашей квартиры. Вы настолько привлекли его внимание, что
он убедил Аниту сфотографировать вас, когда она будет у вас ночевать, -
он это сделал главным образом из желания унизить ее. А вы, насколько она
помнит, едва обратили на него внимание.
Я оставил труп Коба в тире и запер дверь на ключ. В его спальне я
собрал всю одежду, которая была на нем в этот день. Взял его бумажник и
разные бумаги, среди которых оказался рецепт на дигиталис, адрес гаража
в Авиньоне и билет на самолет в МарсельМариньян. Переключил телефон до
конца праздников на Службу отсутствующих абонентов. Аните я дал ключи
Коба, чтобы она, когда будет уходить, все заперла. Я сказал ей, что при-
везу вас сюда и таким образом изолирую на одну ночь, и объяснил, под ка-
ким предлогом сделаю это. Я поручил Аните распихать по ящикам те вещи,
которые могли бы навести вас на мысль, что вы не в нашей квартире. Анита
была уверена, что вы знаете, где мы живем. Но, в общем, то, что вы могли
подумать, уже не играло для меня никакой роли, так как назавтра вы долж-
ны были умереть.
Я предупредил Аниту, что через полчаса позвоню ей на авеню Моцарта.
Она должна переодеться для фестиваля рекламных фильмов, куда мы намере-
вались пойти. Я по телефону опишу ей, что вы наденете в этот вечер, что-
бы она приготовила что-нибудь похожее для себя. Она никак не могла по-
нять, зачем это. На ее бледном лице слезы оставили черные полоски расп-
лывшейся туши для ресниц. Она была как потерянная. Я сказал, что ей не-
обходимо сейчас выглядеть красивой, естественно держаться, взять себя в
руки.
Я сел в свою машину, которая стояла на улице метрах в пятидесяти от
ворот Коб... Я поехал прямо в агентство. По дороге я закурил сигарету,
первую сигарету с тех пор, как уехал с работы. Было уже около пяти ча-
сов. В моем кабинете сидел Мюше, он хотел показать мне несколько объяв-
лений. Я быстро утвердил их и отослал его. Наверное, этому бездарному
недотепе впервые в жизни привалило такое счастье. Я буквально вытолкал
его за дверь, достал из ящика стола справочник воздушных сообщений и от-
метил часы вылета и прибытия тех самолетов, которые могли мне понадо-
биться в течение ночи. Потом вызвал по телефону свою секретаршу и попро-
сил ее заказать два билета на швейцарский самолет, улетавший в Женеву
завтра, в четырнадцать часов. Пусть их доставят вечером мне домой. Я
также дал ей указание подобрать для меня дело Милкаби. После этого я вы-
пил рюмку водки, да, кажется, водки, и поднялся этажом выше, в ваш каби-
нет.
С тех пор как эта комната стала вашим рабочим кабинетом, я впервые
вошел туда. Вас не было, и я хотел было попросить, чтобы вас разыскали,
но потом решил, что не стоит зря привлекать внимание. Воспользовавшись
вашим отсутствием, я осмотрел комнату, заглянул в ящики стола, в вашу
сумочку, которая лежала на нем. Меня, конечно, не оставляла мысль найти
какие-нибудь дополнительные детали для осуществления моего плана, но
главное - я старался при помощи вещей, которые вас окружали, которыми вы
пользовались в повседневной жизни, ближе узнать вас. Чем дольше вы не
приходили, тем больше страшился я той минуты, когда вы появитесь. Я уже
не понимал, с кем мне придется иметь дело. Я посмотрел на ваше белое
пальто, висевшее на плечиках на стене. Потрогал его. От него пахло теми
же духами, какими пользовалась Анита, и это сначала неприятно удивило
меня, а потом обрадовало. Если, паче чаяния, обратят внимание но то, что
в доме в квартале Монморанси или в Вильневе чувствуется запах одних и
тех же духов - а Анита на днях ездила с Кобом в Вильнев, - то это тоже
могут приписать вам, а не ей. Но ваша комната, ваше пальто вызывали во
мне еще какое-то чувство, неопределимое и в то же время очень явствен-
ное, и оно занимало меня больше всего остального и даже страшило. Знае-
те, Дани, сейчас мне кажется, что это было предчувствие того, что случи-
лось со мной потом вопреки всем моим расчетам-бесконечная гонка без сна
и отдыха, днем и ночью, до самого конца, бесконечная гонка, в которой я
был как одержимый. Впрочем, я всегда был одержимым.
Белокурое существо, которое внезапно появилось на пороге, было мне
совершенно незнакомо, я никогда его раньше не видел. В этом залитом
солнцем кабинете, который, как мне казалось, я целиком заполнял своей
тушей, ни одна ваша черта, ни одно ваше движение. Дани, ни одна интона-
ция вашего голоса не совпадали с моим представлением о вас. Вы были
слишком близко, слишком осязаемы - не знаю, как это объяснить. Вы держа-
лись так спокойно и уверенно, что я даже усомнился в реальности того,
что со мной произошло. Я вертел в руках маленького слоника на шарнирах.
Я чувствовал, что моя растерянность не ускользнет от вас, что вы тоже
делаете какие-то умозаключения, одним словом, что вы живая. Вести игру с
Морисом Кобом, следуя моему плану, было просто. Я мог, как вещь, по сво-
ему усмотрению перебрасывать его куда угодно и даже заставить его совер-
шать какие угодно поступки, так как он был мертв. Вы же, как это ни па-
радоксально, были полной абстракцией, в вас были заложены миллионы неп-
редвиденных поступков, и любой из них мог меня погубить.
Я ушел. Но тут же вернулся, так как забыл одну важную деталь. Вы не
должны были говорить своим сослуживцам о том, что вечером будете рабо-
тать у меня Потом я зашел в бухгалтерию и взял толстую пачку купюр из
своего личного сейфа. Я сунул деньги прямо в карман пиджака, как делал
это когда-то двадцатилетним юношей, во время войны. Между прочим, именно
война помогла мне обнаружить единственный мой талант-умение продавать
кому угодно все что угодно, включая и то, что покупается легче и дороже
всего, а именно воздух. Новенькая машинистка - не знаю ее имени-с глупым
видом наблюдала за мной. Я попросил ее заниматься своим делом. Позвонив
секретарше, я сказал, чтобы она отнесла ко мне в машину досье Милкаби,
пачку бумаги для пишущей машинки и копирку. Я видел, как вы проходили по
коридору в своем белом пальто. Я зашел в комнату редакторов, откуда до-
носился такой знакомый мне гвалт. Это Гошеран раздавал конверты с преми-
альными. Я попросил его дать мне ваш конверт. Затем вернулся к вам в ка-
бинет. Я был уверен, что вы оставили записку, в которой объясняете свой
неожиданный уход.
Когда я увидел листок, прикрепленный к настольной лампе, я не поверил
своим глазам. Вы написали, что вечером улетаете на самолете, а ведь я
именно об этом и мечтал - чтобы все думали, что вы куда-то уехали. Но,
как я вам уже сказал, Дани, голова у меня работает быстро, и моя радость
была недолгой. Вы уже сделали один шаг, который сверх всякого ожидания
совпадал с моим планом, и уже один этот шаг мог все разрушить. Я задумал
послать в Орли ту пресловутую телефонограмму от вашего имени, в которой
бы говорилось, что, если Коб улетит в Вильнев, вы последуете за ним. Но
ведь вы не могли решить, что едете, за три часа до того, как узнали, что
он наплюет на ваши угрозы и все равно улетит. Конечно, пока что я еще
имел возможность выбрать, чем мне воспользоваться - вашей запиской, ко-
торую мог увидеть любой служащий в агентстве, или все-таки телефонограм-
мой, которую я задумал отправить. Ведь одно исключало другое. Если бы я
об этом не подумал, если бы я вовремя не сообразил, что получается неле-
пица, которую заметил бы даже самый тупой полицейский, вы бы, Дани, сра-
зу победили, даже если бы я убил вас. Я выбрал телефонограмму. Я сложил
вашу записку вчетверо и сунул к себе в карман. Она никому не была адре-
сована, и после отправления самолета, на котором должен был лететь Коб,
могла мне пригодиться. Да, времяэто действующее лицо, Дани, и наша с ва-
ми жизнь в течение последних дней была дуэлью, в которой мы пытались за-
воевать его благосклонность.
Я нашел вас внизу, под аркой. Вы стояли спиной к свету, и ваша высо-
кая неподвижная фигура была резко очерчена. Под предлогом, что я хочу
дать вам возможность захватить необходимые вещи, а на самом деле для то-
го, чтобы побывать в вашей квартире и суметь потом проникнуть туда, я
повез вас на улицу Гренель. Помню, как мы ехали, ваш спокойный голос,
ваш профиль с коротким носиком, луч солнца, неожиданно осветивший ваши
волосы. Я боялся самого себя. Ведь чем меньше я буду с вами разговари-
вать и смотреть на вас, тем меньше меня будет преследовать мысль, что за
этими темными очками, за этим гладким лбом ритмично бьется чужая жизнь.
К вам домой мы приехали позже, чем я рассчитывал. Едва я переступил
порог вашей квартиры, как в моей памяти всплыли все подробности призна-
ний Аниты, все те кошмарные сны, которые мучили меня по ночам. Вы закры-
лись в ванной комнате. Я позвонил на авеню Моцарта и тихо сказал Аните,
чтобы она с Мишель ждала нас в квартале Монморанси. Она с беспокойством
спросила: "С Мишель? Почему с Мишель?" Я ответил, что так будет лучше.
Больше я ничего не мог сказать, потому что сам я прекрасно слышал каждое
ваше движение за стенкой. Мне подумалось, что вы отнесетесь ко всему с
большим доверием, если, войдя в "наш дом", увидите нашу дочь. Но не
только это соображение руководило мною. Я хотел, чтобы Мишель была рядом
со мной. Я, по-видимому, боялся, что, если дело примет дурной оборот, то
в ту минуту, когда у нас еще останется возможность удрать за границу, ее
не окажется с нами. И это была правильная мысль. Ведь сейчас и Анита, и
Мишель в безопасности.
Самой ужасной была минута, когда вы вернулись в комнату. Анита требо-
вала объяснений, а я ничего не мог ответить. Мне надо было в вашем при-
сутствии описать ей, как вы сейчас выглядите, и в то же время не вызвать
у вас подозрений. И я стал говорить так, будто она спросила меня что-ни-
будь вроде того: "Я уже шесть месяцев не видела Дани, она изменилась?"
Вы присели на ручку кресла и надевали белые лодочки - одну, потом дру-
гую. Узкая костюмная юбка, короткая, как и полагается по нынешней моде,
весьма откровенно демонстрировала ваши длинные ноги, и я обратил на них
внимание, хотя сам удивился, что в такую минуту способен на это. Я про-
должал говорить. Мне кажется, говорил я своим обычным голосом. Но мысли
