оно так далеко, что и цветов ей не принесешь.
Рекламная Улыбка, вопреки всем ожиданиям, был там. Он стоял в стороне
от бензоколонок, прислонясь к борту грузовика, видимо своего, спасаясь
от солнца в его тени, и разговаривал с каким-то мужчиной, который сидел
на корточках у колеса. На нем была вылинявшая голубая рубашка, расстег-
нутая на груди, брюки, которые тоже, верно, были когда-то голубыми, и
потрясающая красная клетчатая кепка, высокая, с большим козырьком - пос-
ледний крик моды.
Грузовая автостанция была похожа на обыкновенную станцию техобслужи-
вания, только, пожалуй, побольше, и здесь стояло много грузовиков. Я
круто развернулась и резко затормозила на самом солнце, рядом с Реклам-
ной Улыбкой. Не поздоровавшись, даже не сделав приветственного жеста, он
спокойно сказал мне:
- Знаете, как мы сейчас поступим? Маленький Поль поедет вперед с то-
варом, а мы нагоним его по дороге. И вы дадите мне повести вашу красот-
ку. Кроме шуток, мы опаздываем.
Маленький Поль, напарник Жана, оказался тем самым человеком, что про-
верял давление в шинах. Когда он поднял голову, чтобы поприветствовать
меня, я его узнала. В Жуаньи они были вместе.
Я вышла из машины. На какое-то мгновение я заколебалась, боясь отойти
от нее из-за трупа в багажнике, потому что, когда я останавливалась око-
ло него, мне казалось, будто я ощущаю запах, и, хотя мое замешательство
было очень коротким, оно стерло улыбку с лица Жана. Я подошла к нему и
несколько секунд неподвижно стояла рядом, потом он протянул руку и пог-
ладил меня по щеке.
- Видно, у вас крупные неприятности, - сказал он. - Вы хоть успели
перекусить?
Я ответила "нет, нет", слегка покачав головой. Он провел рукой по мо-
им волосам. Ростом он был намного выше меня, нос у него был какой-то
странной формы, словно перебитый, как у боксера, глаза темные и внима-
тельные, и я сразу почувствовала, что в нем есть все то, чего мне так не
хватает: сила, спокойствие, душевное равновесие, и что он - об этом мож-
но было догадаться уже по тому, как он гладил меня по щеке, по улыбке,
которая вновь появилась на его лице, - хороший человек, хотя это глупое
определение, но я не знаю, как сказать иначе, одним словом, что он - че-
ловек. В невообразимой красной клетчатой кепке.
Опустив руку мне на плечо, он сказал Маленькому Полю, что, значит,
все решено, до встречи, но, если до какого-то там моста мы его не наго-
ним, пусть он ждет нас. Жан обнял меня за плечи, словно мы с ним старые
друзья, и, перейдя улицу, мы вошли в кафе, где кончали обедать шоферы.
Большинство из них знало Жана, и, проходя между столиками, он на ходу
пожимал руки, иногда останавливался, что-то отвечал то одному, то друго-
му на вопросы о фрахте, об оплате груза, об увеличении налогов, о всех
этих непонятных для меня вещах. Он все еще обнимал меня за плечи, и по
взглядам его собеседников - а я кивала головой, делая вид, что велико-
лепно разбираюсь в их делах, - я видела, что они считают меня его под-
ружкой. И кажется, мне это даже нравилось. Я сторонница рабства: моя
мечта-стать чьей-нибудь собственностью.
Мы сели друг против друга за столик у окна, которое выходило на ули-
цу. Из-за грузовика Жана виднелся хвост моего "тендерберда", и я могла
следить, не подойдет ли кто к багажнику. А впрочем, мне было наплевать
на это. Мне было хорошо. До чего же я хотела, чтобы мне было хорошо,
чтобы мне на все было наплевать и чтобы все оказалось дурным сном. Я
сказала Рекламной Улыбке, что мне нравится его кепка, она напоминает ша-
почки французских лыжниц, я видела по телевизору у них нечто похожее. Он
рассмеялся, снял кепку и надел ее на мою голову. Я посмотрела на свое
отражение в стекле, идет ли она мне. Она была немного сдвинута на заты-
лок, но я не поправила ее - так по крайней мере я хоть показалась себе
забавной.
Вокруг нас все, кажется, ели одно и то же блюдо - мясной рулет, куски
которого Рекламная Улыбка назвал "безголовыми жаворонками". Он спросил,
люблю ли я мясной рулет, повернулся к стойке, за которой стояла толстая
женщина в черном платье, и, подняв палец, показал, что заказывает одну
порцию. Никто никогда не поймет, как светло стало у меня на душе в тот
момент. И тут он спросил:
- Что у вас с рукой? Об этом я и собиралась заговорить, я собиралась
сделать это первой. Я хотела перебить его. Но было уже поздно. И он
простодушно добавил:
- А тогда у вас уже было это?
- Но вы же видели меня! Разве тогда у меня была забинтована рука?
Скажите. Это как раз то, о чем я собиралась вас спросить.
Мой плаксивый тон и, наверное, напряжение, которое он увидел на моем
лице, сбили его с толку. Он явно силился понять смысл моих слов, долго
разглядывал мою руку в грязной повязке, лежавшую на столике, и в конце
концов, как и следовало ожидать, сказал:
- Послушайте, но вы-то сами должны это лучше знать.
Посетители кафе постепенно расходились. Рекламная Улыбка заказал гра-
финчик розового вина для меня и кофе для себя. Время от времени он гово-
рил мне: "Покушайте хоть немного, остынет". Я рассказала ему все с само-
го начала. Что служу в одном рекламном агентстве, что шеф попросил меня
поработать у него дома, а на следующий день доверил мне свою машину и
мне взбрело в голову уехать на ней на четыре дня. Я перечислила всех,
кого я встретила по дороге: парочка в ресторане, продавщицы в Фонтенбло,
он сам в Жуаньи, старуха, которая утверждала, будто я забыла у нее свое
пальто, владелец станции техобслуживания, на которой мне покалечили ру-
ку, и два его приятеля, жандарм на мотоцикле, хозяин гостиницы "Ренес-
санс". Я шаг за шагом во всех подробностях рассказала об этих встречах.
Я умолчала лишь о трупе в багажнике и еще - это было ни к чему и как-то
смущало меня - о Филиппе и Филантери. Короче говоря, мой рассказ обры-
вался на Шалоне.
- А дальше?
- Дальше - ничего. Я поехала в Кассис, взяла номер в гостинице.
- Поешьте хоть немного.
- Я не голодна.
Он долго смотрел на меня. Я ковыряла вилкой рулет, но не взяла в рот
ни кусочка. Он закурил сигарету, третью или четвертую за это время, пока
я говорила. Стрелка часов уже приближалась к трем, но он ни разу не
взглянул на них. Да, Рекламная Улыбка - настоящий человек.
Я уже не помню, по какому поводу, но еще в начале нашего разговора он
сказал мне, что соображает туго и хорошо еще, что умеет читать и писать,
ведь у него даже нет свидетельства об окончании начальной школы, и
что-то еще в том же духе. Но когда он теперь заговорил, я поняла, что он
скромничал, потому что он сразу же уловил: я чего-то не договариваю.
- Одного я не понимаю. Ведь теперь уже все кончилось? Вас ведь оста-
вили в покое? Почему же вы так волнуетесь?
- Просто я бы хотела разобраться.
- Зачем? Может, над вами и впрямь подшутили - но только не я, - тогда
к чему так уж усердствовать, лезть из кожи вон...
- Я и не усердствую...
- Ах так, тогда простите. Значит, вы звонили в Жуаньи и приехали сюда
только ради моих прекрасных глаз? Что ж, я не возражаю, - И, помолчав,
он проговорил: - Скажите мне, что вас тревожит?
Я пожала плечами и ничего не ответила. К еде я больше не притрагива-
лась, и он заявил, что если я буду продолжать в том же духе, то ребрами
поцарапаю свою ванну, и заказал мне кофе. После этого мы сидели некото-
рое время молча. Когда женщина в черном платье принесла мне кофе, он
сказал ей:
- Слушай, Ивонна, закажи-ка мне в Жуаньи 5-40 и постарайся, чтобы да-
ли побыстрее. И принеси счет, а то Маленький Поль совсем врастет там в
землю, он уехал вперед.
Она что-то невнятно буркнула по поводу прогулки на свежем воздухе и
пошла к телефону. Я спросила Рекламную Улыбку, зачем он вызывает Жуаньи.
- Так. Одна идея пришла в голову. Все, что там говорили ваш владелец
станции техобслуживания, ваш жандарм, - все это слова, пустые слова. И
даже карточка в гостинице в Шалоне тоже ничего не доказывает, раз она
заполнена не вами. Вам могли наплести что угодно. А вот пальто, забытое
у старухи, - это уже нечто реальное. С него и надо было начинать. Не так
трудно узнать, ваше оно или нет, и если оно и впрямь принадлежит вам,
значит, это вы несете Бог знает что.
Так, получила. Он говорил очень быстро, отчетливо, и теперь я улавли-
вала в его голосе легкое раздражение. Наверное, ему было обидно, что я
что-то скрываю от него. Я спросила его (надо было слышать, каким плакси-
вым тоном!):
- Вы хотите сказать, что подозреваете - нет, это ведь неправда? - по-
дозреваете, будто женщина, которую видели на шоссе, - я, в самом деле я?
Вы думаете, я лгу вам?
- Я не сказал, что вы лжете, наоборот, я уверен, что нет.
- Значит, вы считаете меня сумасшедшей.
- Этого я тем более не говорил. Но у меня есть глаза, и я за вами
наблюдал. Сколько вам лет? Двадцать четыре, двадцать пять?
- Двадцать шесть.
- В двадцать шесть лет не заливают за галстук. Разве вы много пьете?
Нет, вон вы даже и не притронулись к вину. Так в чем же тогда дело? Ког-
да я вас увидел впервые, я сразу подумал, что у вас что-то не клеится,
тут свидетельство об образовании не нужно. А с тех пор дело пошло еще
хуже, вот и все.
Я не хотела плакать, не хотела. Я закрыла глаза и теперь уже не виде-
ла Рекламной Улыбки, я крепко сомкнула веки. И все-таки слезы полились.
Перегнувшись через стол. Рекламная Улыбка склонился ко мне и встревожено
сказал:
- Ну, вот видите, вы дошли до точки. Что случилось? Поверьте, я вас
спрашиваю не для того, чтобы отделаться от вас. Я хочу помочь вам. Ска-
жите, что случилось?
- Это какая-то другая женщина. Я была в Париже. Это была не я.
Я открыла глаза. Сквозь слезы я увидела, что он внимательно смотрит
на меня и во взгляде его сквозит досада. А потом он, как и следовало
ожидать, сказал, предупредив меня, что я могу как угодно отнестись к его
словам:
- Вы очень милая, очень красивая, вы мне нравитесь, но ведь может
быть только одно из двух: или это был кто-то другой, или - вы. Я не
представляю, как это возможно, но если вы так упорно стараетесь убедить
себя, что в машине был кто-то другой, значит, в душе вы все-таки сомне-
ваетесь в этом.
Не успев даже подумать, я замахнулась левой рукой, чтобы ударить его
по лицу. К счастью, он успел отстраниться, и я промахнулась. И тут я
разрыдалась, опустив голову на руки. Я психопатка, буйная психопатка.
В Жуаньи к телефону подошел хозяин бистро. Жан назвал себя и спросил,
не уехал ли Сардина. Да, уехал. Он спросил, не едет ли кто-нибудь из шо-
феров в Марсель. Нет, никто не едет.
Тогда он сказал:
- Слушай, Тео, посмотри у себя в справочнике номер телефона кафе в
Аваллоне-Два-заката и дай его мне. - И спросил у меня (я стояла рядом,
приложив ухо к трубке с другой стороны): - Кто хозяин этого кафе?
- Я слышала на станции техобслуживания, будто их фамилия Пако. Да,
да, Пако.
Хозяин бистро в Жуаньи нашел нужный телефон. Рекламная Улыбка сказал:
"Молодец, привет", - и сразу же заказал АваллонДва-заката. Нам пришлось
ждать минут двадцать. Мы пили кофеуже по второй чашке - и молчали.
К телефону, судя по голосу, подошла молодая женщина. Рекламная Улыбка
спросил, у нее ли пальто, которое забыли в кафе.
- Пальто блондинки с перевязанной рукой? Конечно, у меня. Вы кто?
- Друг этой дамы. Она рядом со мной.
- Но в субботу вечером она снова проезжала здесь и сказала моей свек-
рови, что это не ее пальто. Как-то странно все это.
- Не кипятитесь. Лучше скажите, какое оно из себя.
- Белое. Шелковое. Летнее пальто. Подождите минуточку.
Она, видимо, пошла за пальто. Рекламная Улыбка снова обнял г меня за
плечи. За его спиной, через окно, я видела "тендерберд", он стоял на са-
мом солнцепеке. Как раз перед телефонным разговором я забежала в туалет,
