Телефонистка на коммутаторе гостиницы ответила мне, что Париж еще не
дали. Я попросила соединить меня с номером Кольбер 09-10, а также подать
мне обед в номер. Контору Гарбаджо мне дали сразу.
- Ле Гевена? - спросил женский голос. - Вам не повезло, дорогая, он
уже уехал! Подождите-ка, он должен был грузиться у причала. Позвоните
Кольбер 22-18, может, еще застанете его. Но знаете, сегодня вечером он
должен забрать свежие овощи в Пон-Сент-Эспри. Так что едва ли он там за-
держится.
- Вы хотите сказать, что он едет в Париж? На своем грузовике?
- А вы полагаете, что он отправится туда поездом?
- Разве он работает четырнадцатого июля?
- Да вы что, мадам, судя по вашему парижскому выговору, не мне вам,
конечно, объяснять, но парижане едят каждый день. Даже четырнадцатого
июля!
Я попросила дать мне Кольбер 22-18. В тот момент, когда меня соедини-
ли, я услышала стук в дверь. Прежде чем пойти открыть ее, я спросила в
трубку, нельзя ли мне поговорить с Жаном Ле Гевеном.
Мне просто ответили: "Пожалуйста", - и он сразу же подошел к телефо-
ну. Я ожидала, что его долго будут искать, и от неожиданности даже оне-
мела.
- Да? Алло? Алло! - кричал он в трубку.
- Это Жан Ле Гевен?
- Да, это я.
- Здравствуйте, я... мы с вами встретились в субботу, помните, в Ру-
аньи, после обеда? Белая машина, букетик фиалок?
- Да вы шутите...
- Нет, я серьезно. Помните?
Он рассмеялся. Я узнала его смех, перед моими глазами всплыло - очень
четко - его лицо. В дверь снова постучали. Он сказал:
- Вы знаете, а фиалки-то завяли, придется мне купить вам другой буке-
тик. Где вы сейчас?
- В Кассисе. Я вам звоню не из-за букетика - вернее, нет, именно
из-за него. Я... подождите минуточку, прошу вас. Вы можете подождать?
Только не вешайте трубку.
Он снова рассмеялся и сказал, что подождет. Я соскочила с кровати,
подошла к двери и спросила, кто там. Мужской голос ответил, что это офи-
циант, принес обед. Поскольку я была в одних трусиках, я побежала в ван-
ную, схватила полотенце, обернулась им и опять подошла к двери. Приотк-
рыв ее, я взяла поднос, сказала "спасибо, большое спасибо" и тут же зах-
лопнула дверь. Когда я снова взяла трубку, Рекламная Улыбка еще был у
телефона. Я сказала:
- Извините меня. Я в гостинице, у себя в номере. Ко мне постучались,
принесли обед.
- Что у вас вкусненького сегодня?
- Что принесли? Сейчас. - Я взглянула на поднос. - Жареную рыбу. Ка-
жется, барабульку.
- И все?
- Нет. Еще что-то вроде рататуя, салат, креветки. Я звонила в Жуаньи,
чтобы разыскать вас.
- Мне повезло. А зачем? Из-за фиалок?
- Нет. Не совсем.
Я не знала, как объяснить. Молчание затягивалось. Я спросила:
- Скажите, после того как мы с вами расстались, вы ведь ничего плохо-
го мне не сделали?
- Вам?
- Да. У меня были неприятности по дороге. Я решила, что это вы надо
мной подшутили, одним словом, что это вы. Я думала, вы меня разыграли.
- Нет, это не я. - Он говорил спокойно, но его тон стал капельку ме-
нее дружелюбным, менее веселым. - А какие неприятности?
- Я не могу рассказать по телефону. Я бы хотела встретиться.
- Чтобы передать мне о своих неприятностях? Я не знала, что ответить.
Несколько секунд мы молчали, потом он вздохнул и сказал:
- Ваша барабулька остынет.
- Пусть.
- Слушайте, я уже погрузился - сейчас мне как раз оформят накладные -
и должен буду ехать. А ваше дело нельзя отложить на два-три дня? Сегодня
вечером мне надо быть в Пон-Сент-Эспри, обязательно.
- Я вас очень прошу.
- Через сколько времени вы можете приехать ко мне в Марсель?
- Ну, не знаю, через полчаса, минут через сорок пять.
- Ладно. Постараемся. Отсюда я еду на грузовую автостанцию в Сен-Ла-
зар. Спросите любого полицейского, каждый покажет. Я буду вас ждать до
четверти второго. Дольше не смогу.
- Я выезжаю.
- Грузовая автостанция в Сен-Лазаре. Я вам говорил тогда, в субботу,
что вы красивая?
- Нет. То есть да. Но не так прямолинейно.
- Надеюсь, ваши неприятности не слишком серьезны. Как вас зовут?
- Лонго. Дани Лонго.
- Имя у вас тоже красивое.
Дальше я все делала одновременно. Натягивала на себя костюм, жуя лис-
тики салата, впихивая ноги в туфли, глотая минеральную из стакана. В тот
момент, когда я уже уходила, зазвонил телефон. Меня соединили с Парижем.
Я совершенно забыла, что вызывала своего друга художника.
- Это ты, Бернар? Говорит Дани.
- Послушай-ка, ну и задала ты мне ребус. Боже, где ты?
- На Юге. Сейчас я тебе все объясню.
- А почему ты в ту ночь вдруг бросила трубку?
- В ту ночь? с; - Конечно, в ту ночь. Сначала разбудила, а потом...
- Когда это было?
- Да в пятницу. Боже мой! Или, можешь считать, в субботу.
Ведь было уже часа три ночи.
Он кричал на меня. Я уверяла его, что не звонила. Я села на кровать,
положив сумочку себе на колени. Кошмар начинался снова. Только что, пока
я разыскивала шофера грузовика, разговаривала с ним, даже когда упомина-
ла о своих неприятностях, у меня появилось такое чувство, будто всего,
что произошло за эти два дня, в действительности не было. Я забыла о
трупе в машине, о ружье, о телефонограмме в Орли - словом, обо всем. Я
слышала спокойный, доброжелательный голос, меня с интересом спрашивали,
что мне принесли на обед, я была в мире, где не было места ни убийству,
ни страху.
А оказывается, все это есть. Даже Бернар Тор, мой давнишний, самый
верный мой друг, которого я посвящала во все свои дела, и тот вдруг ока-
зался втянутым в этот кошмар. Я перестала его понимать. Он тоже не пони-
мал меня. Мы несколько минут кричали друг на друга, прежде чем каждый из
нас сумел объяснить, что он хочет сказать. Бернар - что я ему звонила в
ночь с пятницы на субботу и то ли говорила издалека, то ли плохо работал
телефон, но уже тогда он ничего не мог понять из моих слов и у него соз-
далось впечатление, что я не в себе, тем более что я неожиданно бросила
трубку. Я в свою очередь с каким-то остервенением повторяла, что не зво-
нила ему ни днем, ни ночью, вообще не звонила. Потом я спросила:
- А ты уверен, что это была я?
- Что?! Конечно, ты. Правда, я плохо тебя слышал, в трубке что-то
чертовски трещало, но это могла быть только ты.
- Это была не я.
- Боже мой, в таком случае ты была пьяна! Скажи, что происходит? Где
ты?
- Я тебе говорю, это была не я!
- Даже то немногое, что ты мне сказала, не мог знать никто, кроме те-
бя, не делай из меня...
- О чем я говорила?
- О Цюрихе! Короче, это была ты.
Я снова заплакала. Я плакала так же, как вчера вечером, когда верну-
лась в свой номер: слезы текли из моих глаз сами по себе, независимо от
моей воли, словно мне не принадлежали. Это он, Бернар Тор, помог мне че-
тыре года назад - навел справки, одолжил денег на операцию и на клинику.
А ведь в то время он был для меня просто товарищем и я о нем вспоминала,
лишь когда видела его. Он один знал о моей поездке в Цюрих. Я колебалась
почти четыре месяца из какого-то фанфаронства, из глупости, лгала себе и
тому, кого люблю, в душе прекрасно сознавая, что у меня не хватит му-
жества сохранить ребенка. В общем, все кончилось так ужасно, что хуже
быть не может. Думаю, что даже доктор, делавший мне операцию, презирал
меня.
- Дани? Дани! Ты слышишь меня? Я ответила, что слышу.
- Ты плачешь? Я ответила, что плачу.
- Дани, где ты?
- Я тебе потом все объясню. Мне нужно знать, где останавливается Ка-
равей, когда бывает в Женеве?
- Ты же ночью уже спрашивала у меня номер их телефона. Ты до сих пор
не узнала его? Да скажи сначала...
- Я тебе повторяю, это звонила не я! Ты уверен, что я?
- Боже мой, это ужасно! Ведь ты сама должна знать! Все время я слыша-
ла один и тот же ответ. Все время. Я сама должна знать, была ли у меня
забинтована рука, хотя она не была забинтована. Я сама должна знать, но-
чевала ли я в гостинице, в которой никогда не бывала. Я сама должна
знать, звонила ли я, чтобы узнать номер телефона того, у кого я как раз
в тот момент находилась. И все говорили искренне. Значит, я спятила.
Проклятые слезы все лились из моих глаз.
- Бернар, в какой гостинице обычно останавливается Каравей?
- В "Бо Риваж". Дани, послушай...
- У тебя есть его телефон? Он на несколько секунд положил трубку,
чтобы взять свою записную книжку, потом продиктовал мне номер. Я раскры-
ла сумочку и правой рукой нацарапала его на клочке бумаги.
- Дани, прошу тебя, только не бросай опять трубку.
- Мне необходимо повидаться с одним человеком, который сейчас уезжа-
ет, Бернар, я не могу больше разговаривать.
- Боже мой, но что же все-таки произошло в ту ночь?
- А что тебе сказали по телефону?
- Кто? Ты? Какой-то бред, просто бред. Что тебе покалечили руку,
что-то про Вильнев-лез-Авиньон, а потом - погоди, погоди! - ты сказала:
"Он в ковре, Бернар, знаешь, он в ковре, я покончила с Цюрихом". Вот,
кажется, все, потом ты бросила трубку. Ах нет, ты еще сказала, что в цю-
рихской истории виноват я, что я не должен был... - не знаю уж что... и
все в том же духе. Сущий бред!
- Но если я столько всего сказала, ведь ты же не мог не узнать мой
голос!
Я снова перешла на крик. Наверное, меня было слышно в другом конце
коридора. В душном полумраке комнаты я вся покрылась испариной и в то же
время меня знобило.
- Боже мой, неужели ты думаешь, я и сейчас узнаю твой голос? - Бернар
тоже начал кричать. - Похоже, ты свихнулась! Скажи хотя бы, что...
- Где тебя найти сегодня вечером? Он сказал, что будет у себя. Я обе-
щала ему позвонить и бросила трубку в тот момент, когда он снова кричал:
"Не клади трубку". Я вытерла лицо и глаза в ванной комнате. Я не желала
ни о чем думать. Хотела увидеть шофера грузовика. Сейчас я особенно ост-
ро почувствовала необходимость этой встречи. Разговаривая по телефону с
Бернаром, я вдруг поняла, что во всех этих кознях, которые так искусно
строят против меня, есть по крайней мере один пробел, одна ошибка. И тут
ни при чем ни потусторонние силы, ни черт, ни дьявол. Ведь дьявол, с тех
пор как он существует, никогда не допускал ошибок.
Неподвижное море под солнцем. Перевал Жинест. В который раз я еду по
этой асфальтированной дороге среди холмов с выжженной травой? Я знаю ее
с незапамятных времен.
Я гнала что было мочи. На каждом повороте меня заносило, я в отчаянии
крутила руль, и острая боль от левой руки расходилась по всему телу. На
одном из прямых участков дороги я увидела, что от нее отходит еще одна,
ведущая в пустынные скалы и выгоревшую степь. Я притормозила. Указатель
гласил, что это дорога в военный лагерь Карпиан. Матушка сказала мне:
"Сверни туда, ты найдешь местечко, где сможешь избавиться от той мерзос-
ти, что лежит у тебя в багажнике". Я заколебалась. Но я этого не сдела-
ла.
Я говорила себе: да, все, кто на автостраде N 6 думали, что узнают
меня, видели на рассвете женщину в белом костюме, в темных очках, верно,
такую же светловолосую, как я, примерно моего роста, но двойников не бы-
вает, и она, конечно, не была моей точной копией. Но внимание всех было
настолько приковано к белой машине, что они уже не замечали остального,
кроме того, что у той, которая выдавала себя за Дани Лонго, была забин-
тована левая рука. Вот в этом-то и заключался промах. Повязка-это хитро
придумано, чтобы втереть всем очки, но она вынужденная, она не была пре-
дусмотрена заранее, если уж после пришлось ломать мне руку в туалете
станции техобслуживания. Уже не та женщина должна была походить на меня,
а я - на нее. Вот почему меня и покалечили.
Я могла бы обратиться в полицию и все рассказать. Возможно, мне и по-
верят. Свидетельство одних Каравеев, с которыми я хорошо знакома и кото-
рых поэтому могут заподозрить в том, что они хотят выгородить меня,
