К.", то есть инициалы Мориса Коба. Эта связь между ружьем и телефоног-
раммой показывает, что труп в мою машину подсунули не случайно, как мож-
но было бы подумать, что в этот кошмар совершенно сознательно ввергли
именно меня. Дани Лонго. Это тоже ясно как день.
Не знаю, спала ли я. Время от времени подробности моей поездки, начи-
ная с Орли, врывались в мой сон так отчетливо и грубо, что я открывала
глаза. Белый прямоугольник карточки на конторке в гостинице "Ренессанс".
Раздраженный голос администратора: "Лонго, Даниель Мари Виржини, двад-
цать шесть лет, служащая рекламного агентства, разве это не вы?" Кто-то
появляется за моей спиной в туалете станции техобслуживания. Жандарм ша-
рит по моей машине лучом фонарика и требует, чтобы я раскрыла свою су-
мочку. Маленькая девочка по имени Морин. Все утверждают, что видели ме-
ня, говорили со мной, что в субботу на исходе ночи я ехала в Париж.
Наступил рассвет. Я лежала с открытыми глазами, смотрела, как утрен-
ний свет постепенно просачивается в мою комнату, и думала: "Нет, это не
просто дурацкая шутка, которую сыграл со мной шофер грузовика, случайно
встретившийся мне на дороге, это продуманный заговор против меня. Бог
знает для какой гнусной цели, но кому-то необходимо было обставить все
так, будто в субботу на рассвете я ехала по шоссе Макон - Аваллон. И
этот "кто-то" воспользовался не только моим телефоном, но и моим именем
и, надев так же, как я, белый костюм и темные очки, выдал себя за Дани
Лонго. Все, кто уверял, что видели меня, говорили правду. Они действи-
тельно "видели", но не меня, а другую женщину, в другой машине, кото-
рая..."
И тут я заходила в тупик.
Я вскочила на кровати и чуть не закричала. Это безумие. Никакого за-
говора не было и не могло быть. Как бы я себя ни утешала, но никто не
смог бы, если только он не обладает даром ясновидения, заранее связать
меня телефонограммой с каким-то неизвестным мертвецом, которого потом,
почти через двое суток, где-то у черта на рогах, в сотнях километров от
моего дома, засунут ко мне в машину. Тем более никто не мог заранее
предложить какой-то женщине на одном из отрезков автострады. N 6 выда-
вать себя за меня, Дани Лонго, за двенадцать, а может, даже за пятнад-
цать часов до того, как я там появлюсь. Никто, никто в целом свете не
мог знать в пятницу, в 18 часов 55 минут, да и в субботу на рассвете,
что на меня найдет такое безрассудство и я как идиотка угоню машину шефа
и поэтому действительно буду катить вечером по автостраде. N 6 к морю.
Никто. Я сама этого не знала.
Я говорила себе: "Подожди, подожди, подумай еще, этому наверняка есть
- должно быть! - какое-то объяснение". Но его не было. Самое страшное
заключалось в том - у меня голова шла кругом от ужаса, - что я сама не
знала, что поеду. Значит, все началось помимо меня и вообще помимо кого
бы то ни было, ни одно человеческое существо не могло послать эту теле-
фонограмму, не могло выдавать себя на автостраде за Дани Лонго. Остается
только думать, что еще за сутки до того, как я неожиданно для себя реши-
ла воспользоваться "тендербердом", какая-то сверхъестественная сила ос-
тановила свой выбор на мне, подчинила меня своей воле - и вообще весь
мир обезумел.
Кто-то остановил свой выбор на мне. Подчинил своей воле. Оказался за
моей спиной. Моя искалеченная рука болит. Болит и под ложечкой, в том
месте, куда ударил меня Филипп. Это возмездие. Возмездие за моего сына,
убитого четыре года назад, в Цюрихе, прежде чем он появился на свет.
Кто-то за пределами нашего мира неотступно и неустанно преследует меня.
Мне снова стало казаться, будто я живу в чьем-то чужом сновидении. И мне
хочется, больше всего на свете хочется тоже уснуть - или нет, лучше
пусть проснется тот, кому все это снится, пусть вокруг станет тихо и
мирно, пусть я умру и все забуду.
Понедельник, 13 июля. Утро.
Цветочки на обоях в моей комнате. Голубые с красными тычинками. Гряз-
ная повязка. Часы на правой руке тикают у самого уха. Из-под простыни
торчат мои голые ноги. Я спускаю их на горячий коврик, как раз на то
место, куда падают лучи солнца. Под моим окном, в бассейне, две светло-
волосые девушки плывут рядом, широко и бесшумно взмахивая руками. Сквозь
неподвижные листья пальм виднеются раскаленное небо и море, то самое мо-
ре, которое я мечтала увидеть. Все такое ясное, светлое.
Я нашла на умывальнике кусочек рекламного мыла и выстирала белье, ко-
торое сняла с себя накануне. Чем пахло мыло? Теперь уже не помню. Как не
помню и того, что я в действительности пережила. Некоторые детали вдруг
отчетливо всплывают в моей памяти, а другие улетучились. А может быть, и
эти отчетливые воспоминания - плод моей фантазии? Теперь-то я знаю, что
безумие именно в этом и состоит, в этих подробностях - голубые цветочки
с красными тычинками, грязная повязка, солнце среди пальм, - во множест-
ве точных деталей, которые не связаны между собой и ни к чему не приво-
дят, кроме как к самой себе.
Я могла бы провести в этом номере весь день, а потом еще один день, и
еще один день, не двигаясь, могла бы стирать и стирать все те же труси-
ки, все тот же лифчик, до тех пор пока не осталось бы мыла, не истерлась
бы вся ткань, пока не исчезло бы все - и ребенок, и кровь, - и не нужно
было бы лгать даже себе.
Время от времени со мной разговаривала Матушка. Это она заставила ме-
ня заказать кофе в номер, она заботилась обо мне, она за меня моими ус-
тами говорила по телефону, она словно вселилась в меня. Это она сказала
мне: "Дани, Дани, очнись, посмотри, на кого ты похожа". Я взглянула на
себя в зеркало над умывальником. Я старалась прочесть, что кроется за
моим взглядом, понять, что за тайна скрыта в моей голове, в моей душе,
тайна, которая бьется, как попавшая в сети птица.
Потом я выпила две чашки черного кофе, приняла холодный душ, и мне
стало легче. Время - лучший лекарь. Надо только переждать, подводной
лодкой залечь на дно. И тогда я снова услышу голос Матушки. Что-то во
мне словно погружается в глубокий сон, и я на некоторое время успокаива-
юсь, мне становится легче.
Я надела белый костюм, темные очки, перевязала руку мокрым бинтом.
Разыскивая в сумочке гребенку, я обнаружила, что Филипп, покидая меня во
второй раз, забрал все мои деньги: и конверт, и кошелек были пусты.
Кажется, пропажа не огорчила меня. В конце концов, его поступок ес-
тествен, это я могу легко объяснить. Больше того, если бы Филипп остался
со мной, я все равно отдала бы ему деньги. У него не было ни гроша, и я
рада за него. А в остальном пусть убирается к черту.
К тому же, поскольку до этого ни одна мысль, кроме мысли о том, что
мне делать-идти в полицию и во всем сознаться или же броситься в море, -
не приходила мне в голову, то кража Филиппа даже помогла мне, действи-
тельно помогла. Я подумала, что прежде всего мне нужно найти отделение
Национального банка и получить деньги по чеку. Матушка сказала: "Это ра-
зумнее, чем сидеть в номере и терзаться. Благословляю тебя".
Я спустилась в холл, спросила у администратора, как проехать в отде-
ление банка, и предупредила, что оставляю номер за собой. "Тендерберд"
был на том же месте в саду, где я его поставила, раскаленный от солнца.
Я обругала себя за то, что не отвела его в тень, но, сев за руль, не по-
чувствовала запаха, которого так боялась. Я изо всех сил старалась не
думать о том, во что должен превратиться в такую жару труп человека,
убитого чуть ли не трое суток назад. Я привыкла подавлять свои мысли.
Сколько я себя помню, мне всегда приходилось бороться против какой-ни-
будь ужасной картины, которую рисовало мое воображение. Моя рыдающая
мать, которой обривают голову за несколько минут до того, как она выбро-
силась на улицу с третьего этажа; ее распростертое на тротуаре тело. Или
отец, кричащий под вагоном внезапно тронувшегося товарного состава. И я
твержу себе: хватит, остановись, дуреха, но, в общемто, разве можно
что-нибудь забыть?
Всюду солнце. Я поставила машину на теневой стороне главной улицы
Кассиса, которая вела на пристань. Опустила верх машины, чтобы ветер
развеял дурной запах и мои страшные сновидения. В банке, куда я вошла,
было чисто и покойно. Мне сказали, что я могу получить со своего парижс-
кого счета семьсот пятьдесят франков, но так как я уже потратилась в
Фонтенбло, то взяла всего пятьсот. Матушка сказала мне: "Возьми все, что
можно, эти деньги пропадут, беги за границу, исчезни". Но я ее не послу-
шалась.
Ожидая, когда мне выдадут деньги, я увидела большую дорожную карту на
стене и вспомнила одну фразу в телефонограмме: "Я поеду за тобой в
Вильнев". Я посмотрела, нет ли Вильнева в районе автострад N 6 и N 7,
между Парижем и Марселем. Их оказалось столько, что поначалу у меня
опустились руки: Вильнев-Сен-Жорж, Вильнев-ла-Гийар, Вильнев-сюр-Ионн,
Вильнев-л'Аршевек, Вильневлез-Авиньон и много еще других городков с этим
названием, не считая, конечно, деревушек, которые не помечены на карте.
Я взяла на заметку Вильнев-ла-Гийар, который неподалеку от Фонтенбло,
где я в последний раз открывала багажник и видела, что он пуст, а также
Вильнев-сюр-Ионн, около Жуаньи, где я встретилась с похитителем фиалок.
Но скорее всего, оба эти городка не имеют никакого отношения к моей ис-
тории. Матушка сказала: "Совершенно никакого, если вспомнить телефоног-
рамму. Она была адресована пассажиру самолета. Кто же полетит в
Вильнев-ла-Гийар, который в пяти сантиметрах от Парижа, можешь сама из-
мерить".
Я получила деньги, спрятала их в сумочку и спросила, есть ли в Касси-
се агентство путешествий. Оказалось, есть: в соседнем доме, всего лишь
выйти из одной двери и войти в следующую. Это я приняла за хорошее
предзнаменование, тем более что на объявлениях, почти одинаковых, выве-
шенных на двери банка и агентства, я прочла, что сегодня, в понедельник
13 июля, они работают до двенадцати часов. Бог дал мне возможность полу-
чить деньги, и у меня оставался еще целый час. Матушка спросила: "Для
чего?" Я и сама хорошенько не знала. Может, просто чтобы двигаться, что-
бы сделать еще что-то, свойственное живому существу, чтобы побыть на
свободе до того, как в моей машине обнаружат труп и меня схватят, бросят
в темную камеру, где я буду сидеть скрючившись, обхватив голову руками,
как младенец во чреве матери, как в те времена, когда меня носила в сво-
ем теле Рената Кастеллани, по мужу Лонго, родом из Сан-Аполлинаре, про-
винция Фрозиноне.
Я попросила дать мне расписание рейсов "Эр-Франс" и, выйдя из
агентства, принялась изучать его, стоя на залитом солнце тротуаре, по
которому толпой шли на пляж курортники. Указанный в телеграмме рейс 405,
обслуживаемый "каравеллами", был прямой рейс Париж - Марсель, вылет из
Орли по пятницам (кроме праздников) в 19.45, прибытие в Марсель (аэро-
порт Мариньян) в 20.55. Я сразу же подумала: "Вильнев, который я ищу,
должен быть Вильнев - лезАвиньон, так как другого, южнее, на карте нет".
В то же время в моей памяти зашевелилось что-то неприятное, я никак не
могла определить что именно, вытащить это на поверхность, но оно трево-
жило меня.
Я поискала глазами "тендерберд", он стоял у противоположного тротуа-
ра. Вдруг мне вспомнилась карточка на конторке в гостинице "Ренессанс" в
Шалоне, и я поняла, что меня тревожит. Ведь именно в "Ренессансе" мне
сказали, что, когда я якобы останавливалась у них в первый раз, я ехала
из Авиньона. Я им ответила, что это чепуха. "Вот видишь, - сказала мне
Матушка, - все специально подстроено, чтобы погубить тебя, все предус-
мотрено заранее. И если теперь в твоем багажнике обнаружат труп, кто же
тебе поверит, что ты ни при чем? Умоляю тебя, беги, беги куда глаза гля-
