- Нет. Когда я угнала ее, багажник был пустой, я точно знаю, я загля-
дывала в него.
- Вот как! А по дороге ты его открывала?
- Кажется, да.
- Где в последний раз? Я подумала. Восстановила в памяти весь свой
путь. Мысленно проехала по автострадам N 6 и N 7 до Фонтенбло. Вспомни-
ла, что там открывала багажник, намереваясь положить в него купленный
чемодан, но потом передумала и положила его на заднее сиденье.
- В Фонтенбло он был пустым.
- Это было давно. А после того где ты останавливалась?
- В Жуаньи, заходила в бистро. Там я и встретила шофера грузовика,
который стянул у меня букетик фиалок. Но это было днем, машина стояла у
дверей, и тогда в нее не могли засунуть труп.
- А ты уверена, что до Кассиса не открывала багажник?
- Я бы помнила об этом.
- А где ты останавливалась после Жуаньи?
- На станции техобслуживания, неподалеку от Аваллона. Там я оставила
машину надолго, ее даже перегнали на другое место, пока я была у докто-
ра.
Он посмотрел на мою забинтованную руку. По его глазам я видела, что
он вспоминает мой рассказ о том, как мне покалечили руку, как незнакомые
люди утверждали, будто видели меня накануне на шоссе и будто бы я ехала
в Париж, тогда как я уверяла, что в это время находилась в Париже. Но он
только сказал:
- Да-а, эта твоя история - крепкий орешек.
Я не знала, что еще добавить в свое оправдание. Да мне и не хотелось
оправдываться. Филипп заметил, что я дрожу в своем белом платье, и, сняв
пиджак, накинул его мне на плечи. Дыша мне прямо в лицо, он спросил ше-
потом:
- Ты говоришь правду, Дани?
- Клянусь.
- Даже если это ты застрелила его из ружья, я тебе помогу, понимаешь?
- А разве его застрелили из ружья? Сама того не желая, я почти прок-
ричала это визгливым, срывающимся голосом. Это прозвучало смешно. Не
знаю почему, но у меня на глазах выступили слезы.
- Да, я так полагаю, поскольку оно лежит в багажнике рядом с трупом.
- Что - оно"?
- Да ружье же, черт побери! Блестящее, новенькое! В твоем багажнике!
Ружье! Скажи, меня-то ты узнаешь, по крайней мере?
Сжав руками мою голову, он принялся раскачивать ее из стороны в сто-
рону, словно пытаясь разбудить меня.
- Подожди! Я не видела ружья!
- Интересно, что ты вообще видишь! Коврик ты видела? Мертвеца видела?
Ну, так с ним еще и ружье!
Филипп отпустил меня, резко повернулся на каблуках и зашагал, сунув
руки в карманы и подняв плечи. Я видела белое пятно его рубашки. Я вста-
ла и нагнала его. Он повел меня через шоссе, сказав, что у него кончи-
лись сигареты, нет ни гроша и он голоден как волк.
В переполненном бистро, стены которого были увешаны неводами и ракуш-
ками, я купила пачку "Житан" и спички. Филипп за стойкой выпил кружку
пива и съел сандвич. Он молчал и даже не смотрел на меня.
Я спросила:
- Как ты добрался до Марселя?
- Не твоя забота.
- А где твой чемодан?
- Тоже не волнуйся.
Когда мы вышли, он обнял меня за плечи и притянул к себе. У меня не
было желания его отстранить. Мы пошли, прижавшись друг к другу, по тро-
туару, на котором валялись пустые ящики - от них исходил запах водорос-
лей. У Старого порта мы пересекли площадь. Когда мы проходили мимо како-
го-то ресторана, в зеркальной витрине на мгновение промелькнули наши ли-
ца, мое белое платье, его пиджак на моих плечах - короче, мы оба, обняв-
шиеся, освещенные неоновыми рекламами, в тысяче километров от моей жиз-
ни. Да, правда, в тысяче километров, и это показалось мне тогда гораздо
более нереальным, чем все остальное, вся история с трупом.
Когда мы вышли на улицу Канебьер, на нас стали оглядываться прохожие.
Я спросила Филиппа, куда мы идем.
- К машине. Нужно узнать, кто этот тип. Нужно еще раз взглянуть на
него.
- Не надо, прошу тебя, у меня не хватит духу.
- У меня хватит.
Мы подошли к "тендерберду", который я оставила на стоянке среди сотен
других машин, и несколько минут неподвижно стояли рядом. Я вынула из су-
мочки ключи и протянула Филиппу, но он не взял их. Мимо нас, жестикули-
руя и галдя, прошла ватага подростков, потом, шевеля губами и озабоченно
понурив голову, одиноко пробрела какая-то женщина в измятом платье. Фи-
липп велел мне сесть за руль: нужно найти более укромное место и там
открыть багажник.
Мы поехали по набережной Рив-Нев, повторяя тот путь, что перед этим
проделали пешком. Когда я повернула на улицу, которая, пересекая город,
забирала вверх, он вдруг сказал:
- Знаешь, Дани, у нас, кажется, есть шанс выпутаться. Если тебе под-
сунули этого типа по дороге, то о нем никто не знает, кроме той сволочи,
которая это сделала. Между ним и тобой нет никакой связи. В таком случае
и мы поступим точно так же. Выбросим где-нибудь этот подарочек и забудем
о нем. И нас это не касается.
Я свернула на одну улицу, потом на другую, продолжая забираться в го-
ру. Затем Филипп велел мне ехать по дороге с каменной оградой, ведущей
на Рука-Блан. Здесь мы не встретили ни машин, ни прохожих, и улочка была
настолько крутая и узкая, что в одном месте мне пришлось остановиться и
долго маневрировать на повороте. С больной рукой это было нелегко, и Фи-
липп помог мне крутить руль. Когда мы поднялись еще выше, в пролете меж-
ду двумя облупившимися стенами я увидела сверкающий огнями город - он
лежал внизу, вдоль моря.
Положив руку мне на колени, Филипп дал знак остановиться. Перед домом
семьдесят восемь. Я запомнила его потому, что этим номером в приюте было
помечено мое белье. В темном дворе виднелся новый дом. Мы немного выжда-
ли, прислушиваясь, потом на самом малом газу въехали в ворота. Фары ма-
шины осветили блестящие двери выстроившихся в ряд гаражей, листву де-
ревьев, лестницу. Одна машина стояла прямо во дворе. Я приткнулась поза-
ди нее, выключила мотор и фары. Двор был тихий, но узкий, и я с тревогой
подумала: если нам почему-либо придется удирать отсюда, тут быстро не
развернешься.
Я отдала Филиппу его пиджак, и мы вышли из машины. Несколько окон на-
верху над нами были освещены, за одним из них, с задернутой шторой, уга-
дывался голубоватый свет телевизора. Я открыла багажник и тут же отпря-
нула, даже не заглянув в него. Чудовищный запах ударил мне в нос, и я
была в каком-то полуобморочном состоянии, когда услышала, что Филипп
просит дать ему платок. Он задыхался, лицо его настолько исказилось, что
стало каким-то старым, заострившимся, чужим. Наши взгляды встретились -
я никогда не забуду, какой ужас я прочла в его глазах.
Я слышала, как совсем рядом он ворочал труп. В отчаянии я тупо уста-
вилась на ворота, но совсем не из страха, что кто-нибудь появится. Об
этом я даже не думала. Вдруг Филипп прошептал:
- Посмотри, Дани.
Он показал мне ружье, длинное ружье с черным стволом.
- На прикладе инициалы.
- Инициалы?
- Да, "М. К. ".
Филипп заставил меня посмотреть на ружье и даже потрогать пальцем
выгравированные на дереве буквы.
- Винчестер. В магазине не хватает трех патронов.
- Ты в этом разбираешься?
- Немножко.
Он вытер ружье моим платком и положил его обратно на коврик, в кото-
рый был завернут убитый. Я увидела освещенное матовой лампочкой багажни-
ка лицо мертвеца с отвисшей челюстью. Филипп обшаривал карманы его хала-
та. По наступившей тишине я догадалась, что он что-то обнаружил и потому
затих. Вдруг он резко выпрямился. Хотел что-то сказать и не смог. Словно
окаменел от потрясения. Я только успела увидеть, что в левой руке он
держит какую-то бумажку. Потом он закричал. Не знаю, что он кричал. На-
верное, что я сумасшедшая, а он поддался бреду сумасшедшей, во всяком
случае, как я теперь понимаю, его взгляд выражал именно это. В его гла-
зах я вроде бы прочла, что сейчас он меня ударит. Кажется, я подняла ру-
ку, чтобы защититься от удара.
В тот же момент от резкой боли под ложечкой у меня перехватило дыха-
ние и я скрючилась. Но прежде чем я успела упасть, он схватил меня в
охапку и потащил к дверце машины. Помню, как с затуманенным сознанием я
лежала на передних сиденьях машины, помню стук захлопываемого багажника
и удаляющиеся шаги Филиппа. Больше не помню ничего.
Много позже, когда я очнулась, кругом царила тишина, в машине я была
одна, мне удалось сесть и придвинуться к рулю, я жадно ловила ртом ноч-
ной воздух и плакала. Мои очки валялись в ногах на коврике. Надев их, я
увидела, что часы на щитке показывают час ночи. Одергивая на коленях
платье, я обнаружила бумажку, которую Филипп извлек из халата мертвеца.
Я включила свет.
Это оказалась телефонограмма, принятая, судя по бланку, аэропортом
Орли. Адресована она была некоему Морису Кобу, пассажиру рейса 405 авиа-
компании "Эр-Франс". Принята и записана угловатым почерком стюардессы 10
июля в 18 часов 55 минут. Я не сразу высчитала, что это было в пятницу,
двое с половиной суток назад, но, когда я это поняла, все происшедшее со
мной в течение последних двух дней всплыло в моей памяти как сплетение
ужасов в кошмарном сне.
На бланке было написано:
"Не уезжай. Если ты не сжалишься надо мной, я поеду за тобой в
Вильнев. Я в таком отчаянии, что мне уже все равно."
И подпись: "Дани".
В графе "Отправитель" был указан мой парижский телефон.
Дорога, освещенная луной, без конца петляла над морем. Это все, что я
помню. Не знаю, как я доехала до гостиницы "Белла Виста". Не знаю даже,
понимала ли я, что возвращаюсь туда. Было холодно. Мне было холодно. Ду-
маю, я даже не вполне осознавала, что нахожусь на Юге. Скорее, мне каза-
лось, что я на дороге в Шалон и только что рассталась с доктором, кото-
рый наложил мне на руку лубок, с владельцем станции техобслуживания, с
жандармом на мотоцикле. Сейчас я встречусь с Филиппом на набережной Со-
ны, но теперь уже я не остановлюсь, нет, не остановлюсь, и все будет
иначе.
И еще я думала о своем белом костюме. "Нужно обязательно забрать его!
- эта мысль не покидала меня. Я ехала и думала об этом оставленном в
гостиничном номере костюме как о чем-то таком, что поможет мне вернуть
утраченное равновесие: костюмэто то, что принадлежало мне до пятницы 10
июля, и, обретя его, я снова обрету себя.
В Кассисе на пристани еще горели огни, из открытого бара доносились
звуки электрогитары, несколько молодых людей стали бесноваться перед мо-
ей машиной, и мне пришлось остановиться. Один из них перегнулся через
дверцу и, дыша на меня табаком и вином, поцеловал прямо в губы. Потом я
поехала вдоль пляжа с белой галькой и наконец увидела мавританские башни
гостиницы. Сквозь листья пальмы проглядывала круглая полная луна.
Ночной портье в белом форменном костюме с золотыми галунами дал мне
ключ от номера. Кажется, он говорил мне что-то о лошадях, о том, какая
из них выиграла скачки, и я отвечала ему вполне естественным голосом. И
только заперев на ключ дверь своей комнаты, я снова разрыдалась. Слезы
из моих глаз текли ручьями, и я не могла их остановить, словно это были
не мои слезы. Я взяла с кровати жакет от костюма и крепко прижала его к
груди. От него исходил запах духов, моих духов, которыми я душусь уже
много лет, запах моего тела, но это не ободрило меня, скорее наоборот.
Я разделась и, расстелив костюм в изножье кровати, легла в постель,
держа телефонограмму в правой руке. Прежде чем погасить свет, я перечи-
тала ее несколько раз. Спустя некоторое время я снова зажгла ночник и
снова прочла ее.
Я не знаю никакого Мориса Коба. Я не посылала этой телефонограммы. В
пятницу 10 июля в 18 часов 55 минут я находилась в квартале Монморанси,
я как раз приступала к работе и была с Каравеями и их девочкой. Значит,
в это время кто-то проник в мою квартиру на улице Гренель и, воспользо-
вавшись моим телефоном и моим именем, отправил телефонограмму. Это ясно
как день.
На прикладе ружья, обнаруженного в "тендерберде", стоят инициалы "М.
