видит.
- Если ты немедленно не выйдешь, я разобью ее о твою башку.
Он спустился и стал ждать мисс Четыре Глаза в ресторане. Она пришла в
тех самых бирюзовых брюках, которые он видел у нее в чемодане. Как и бе-
лый пуловер, они весьма откровенно облегали ее. Она снова была в своих
варварских темных очках.
Есть ему не хотелось. Он смотрел, как она, сидя против него с обна-
женными руками, ковыряла ложечкой ледяную дыню, и нарезал ей мясо ма-
ленькими кусочками. Она говорила медленно, и голос у нее был немножко
грустный. Она руководит рекламным агентством, а сейчас едет к друзьям в
Монте-Карло. Она рассказала ему какую-то путаную историю о том, как в
пути ее повсюду узнавали незнакомые люди и утверждали, будто видели ее
накануне. Он заметил, что она не "тыкает" ему больше.
Когда наконец до него в общих чертах дошел смысл всей этой истории,
он расхохотался. И правильно сделал. Он сразу же увидел, что она благо-
дарна ему за это.
- Вам тоже кажется это смешным, да?
- Господи, конечно. Над вами просто подшутили. Где этот ваш шофер
стянул у вас фиалки?
- Не доезжая автострады на Оксер.
- Он наверняка часто ездит по автостраде N 6, и у него там повсюду
знакомые. Он предупредил их по телефону, и они устроили спектакль про
Мальчика-с-пальчик, только шиворот-навыворот.
- А жандарм? Вы думаете, жандарм тоже может поддаться на такую глу-
пость?
- А если он друг или родственник хозяина станции техобслуживания?
Разве этого не может быть? А потом, вы думаете, в жандармы идут от
большого ума?
Она смотрела на свою забинтованную руку. У нее было такое же выраже-
ние, как тогда в кафе, когда он наблюдал за ней через стекло. Ресторан
опустел. Филипп сказал, что шутки иногда оборачиваются неприятностью,
что она, наверное, сильно сопротивлялась тем, на станции техобслужива-
ния, когда ее хотели просто напугать, и сама повредила себе руку. Или же
ей стало дурно и она упала на руку.
- Я никогда в жизни не падала в обморок.
- Но это совсем не означает, что вы не можете упасть.
Она кивнула. Он видел, что ей нужно только одно - чтобы ее успокоили.
Было около часа ночи. Если они не перестанут обсуждать эту нелепую исто-
рию, они так никогда не лягут в постель. И он сказал ей: хватит, те, кто
сыграл с нею эту злую шутку, были бы счастливы, если б узнали, что она
до сих пор думает об этом.
- Улыбнитесь-ка лучше, я еще не видел, как вы улыбаетесь.
Она улыбнулась. Она явно старалась забыть все, что произошло с нею,
но даст ли ей забыть это рука, ведь она болит? Рука, пожалуй, может ока-
заться серьезным препятствием. Глядя на маленькие, квадратные, ослепи-
тельно белые зубы своей спутницы - два передних слегка расходились, -
Филипп осторожно спросил:
- А ваши глаза я тоже смогу увидеть? Она кивнула, но улыбка сошла с
ее лица. Он протянул руку над столиком и снял с нее очки. Она не проти-
вилась, сидела не шелохнувшись, даже не прищурилась, чтобы попытаться
его видеть, и глаза ее были непроницаемы, в них отражался лишь свет
ламп. Смущенно, и только потому, что он понимал - нужно прервать это
молчание, он спросил:
- Как я сейчас выгляжу? Она могла ответить: расплывчато, неясно, в
стиле Пикассо, или, защищаясь: как типичный нахлебник, или еще что-ни-
будь в этом роде. Но она сказала:
- Пожалуйста, поцелуйте меня.
Он знаком попросил, чтобы она приблизила к нему свое лицо. Она пови-
новалась. Он нежно поцеловал ее, губы у нее были теплые, неподвижные. Он
надел ей очки. Она смотрела на скатерть. Он спросил ее, все с тем же не-
понятным ему смущением в голосе, сколько в ее номере ваз, которые можно
разбить. В ответ, словно подтрунивая над самой собой, она лишь усмехну-
лась и поклялась ему тихим, изменившимся голосом, что будет послушной,
"это правда, обещаю вам", потом вдруг подняла на него глаза, и он понял,
что она хочет что-то сказать ему, но слова не идут с ее губ. Она сказала
только, что такие вот цыгане - бретонцы-китайцы родом из Меца в ее вку-
се.
В комнате, где свет лампы образовал на потолке большую звезду, Дани
дала себя раздеть, обнимая его за шею правой рукой, из-за чего он никак
не мог снять с нее пуловер, и он с превеликим терпением долго целовал и
ласкал ее на постели, прежде чем снял его, и еще долго - прежде чем от-
кинул простыни, и еще долго - прежде чем разделся сам, не выпуская ее из
своих объятий, приподнимая ее то на одной руке, то на другой, и ее свет-
лые волосы касались его щеки. Потом, приникнув к его плечу, она что-то
шептала, и он чувствовал ее горячее дыхание, слышал, как бьется ее серд-
це, видел, как смыкаются в блаженстве ее ресницы.
Позже, когда он спал, положив голову на ее правую руку, она целовала
его обнаженную спину, узкую и красивую. Потом, стараясь не потревожить
его, погасила свет и тоже заснула. Ее не оставляло ощущение, будто она
каждый час просыпалась, но, видимо, это было оттого, что она спала, при-
жавшись губами к его плечу и все время чувствовала его присутствие. А
позже, когда было уже светло и в комнату сквозь шторы проникал голубова-
тый свет, она, еще не открыв глаза, почувствовала, что он смотрит на
нее. Приникнув к ее губам, прижавшись к ней горячим телом, он нежно про-
шептал: "Дани, Дани, тебе хорошо?" Вместо ответа она звонко рассмеялась,
а он, хотя ему очень хотелось выглядеть неутомимым, снова закрыл глаза и
уснул сладким сном.
Осторожно, чтобы не разбудить его, она выскользнула из его объятий,
надела очки с обыкновенными стеклами и, закрыв дверь в ванную комнату,
пустила воду тоненькой струйкой. Ее лицо в зеркале показалось ей чужим,
она с удивлением смотрела на себя. Если не считать небольших кругов под
глазами, на лице не осталось и следа вчерашней растерянности, а солнце
уже успело за день тронуть его загаром. Пройдясь по комнате, она собрала
валявшуюся на ковре одежду. Повесила на вешалку брюки, рубашку и серый
пуловер этого - теперь она уже знала его имя - Жоржа... как там его
дальше? В одном из карманов она нащупала бумажник, и ей пришла в голову
омерзительная мысль познакомиться с его содержимым, но она без особых
усилий отказалась от нее. Нельзя же опускаться до уровня ревнивой жены
лишь потому, что ты повела себя как женщина легкого поведения. А вооб-
ще-то она хотела узнать только одну-единственную вещь.
Завернувшись в махровое полотенце, она вернулась в комнату, склони-
лась к нему, растормошила и спросила, правда ли, что четырнадцатого он
уезжает куда-то к черту на рога. Он уверил ее, что это шутка, просто он
хотел разжалобить ее, дайте ему поспать. Она заставила его поклясться,
что он не собирался никуда отплывать. Он чуть приподнял над подушкой
правую руку: "Клянусь, ты начинаешь всерьез досаждать мне", - и снова
погрузился в сон.
Она приняла ванну. Тихим голосом заказала по телефону кофе, взяла в
дверях у горничной поднос с завтраком и отдала ей погладить свой костюм,
он почти высох. Она выпила две чашки безвкусной бурды, разглядывая ле-
жавшего на ее кровати чужого мужчину, который уже стал ей близок. Потом,
не выдержав, заперлась в ванной комнате и изучила содержимое бумажника.
Он оказался не Жоржем, а Филиппом Филантери, родился в Париже и был мо-
ложе ее ровно на шесть дней. Ей было приятно узнать, что оба они роди-
лись под одним знаком Зодиака, а следовательно, их гороскопы хотя бы не
будут противоположными, но, когда она увидела билет на теплоход, ее ох-
ватила паника. Он действительно отплывает четырнадцатого, в одиннадцать
часов, с пристани Ла Жольетт, только не в Гвинею, а в Каир. Так ей и на-
до, нечего было лезть в бумажник.
Она приготовила ему ванну и заказала плотный завтрак, который он
проглотил с большим аппетитом, прямо в ванне. Дани, завернувшись в мах-
ровую простыню, сидела на краю ванны, рядом с ним. Он был спокоен. Она
смотрела на его мокрые волосы, огромные черные жуликоватые глаза, неве-
роятно длинные ресницы и крепкие мускулы, ходившие под кожей, и как мог-
ла уговаривала самое себя. Да, у него нет ни гроша, и, встреть он не ее,
а любую другую женщину, все было бы так же. Тогда чего же она хочет? Она
говорила себе: Боже мой, сегодня уже воскресенье, двенадцатое, но он мо-
жет передумать и не уехать, ведь мужчины, как и женщины, не ложатся в
постель, не любя хоть чуть-чуть. Одним словом, всякую чепуху.
Он попросил по телефону, чтобы принесли его чемоданчик, который он
оставил в своем номере, достал из него немного помятый светлый летний
костюм и надел его, повязав черный галстук. Он сказал, что теперь носит
только черные галстуки, так как у него умерла мать. Потом он помог
одеться Дани. Он попросил ее остаться в простых очках, но она соврала,
что это невозможно, так как они слишком слабые. Он сказал, что мог бы
сам вести машину. Она осталась в простых очках. Когда она была готова и
стояла уже у двери, он крепко обнял ее и долго гладил, целовал - на его
губах еще сохранился вкус кофе - и шептал, что он истомится, пока они
снова остановятся в какой-нибудь гостинице.
Ночью шел дождь, блестящие жемчужные капли лежали на кузове Стреми-
тельной птицы. Когда они проезжали Турню, показались первые лучи солнца.
Макон встретил их звоном колоколов - звонили к воскресной мессе. Она
сказала, что, если он не возражает, она не поедет к своим друзьям в Мон-
те-Карло, а останется с ним до его отплытия. Но он повторил, что никуда
не уплывает.
Они откинули верх машины. После Вильфранша, чтобы не ехать через Ли-
он, он свернул на какую-то дорогу, которая вилась между скалами.
Навстречу им попадались почти одни грузовики. Он свободно ориентировался
на этой дороге, видно, ездил по ней не раз. Подъезжая к Тассен-ля-Де-
ми-Люн, она вспомнила о парочке, которую встретила накануне в придорож-
ном ресторане около Фонтенбло, и в памяти сразу всплыли все ее вчерашние
злоключения. Сейчас они казались ей какой-то фантастикой, но все же в
глубине ее души вновь проснулся страх. Она придвинулась к своему спутни-
ку, на минутку прильнула головой к его плечу, и все прошло.
О себе он говорил мало, но без конца задавал вопросы ей. Самые щекот-
ливые из них - чья у нее машина и кто ее ждет в Монте-Карло - она обхо-
дила как могла. Туманно рассказывала о своем "рекламном деле", точно
описав агентство, в котором работала, только без Каравея. Стремясь пере-
менить тему, она стала вспоминать приют. Он очень смеялся каждый раз,
когда она рассказывала о Матушке. Он нашел старушку забавной, он бы мог
ее полюбить. Правда, вряд ли он смог бы рассчитывать на взаимность, не
так ли? Но Дани возразила: это еще как сказать. Где-то в глубине ее души
Матушка в это время твердила: "Будь я жива, он бы сейчас не выглядел та-
ким красавчиком, уж поверь мне. И наказала бы я его не за то, что ты
сразу легла с ним в постель, а за то, что он собирается причинить тебе
зло. А пока что скажи ему, чтобы не гнал так, иначе вы оба отправитесь
на тот свет без покаяния, да еще разобьете чужую машину".
После Живора они переехали через Рону и оказались на автостраде N 7,
которая шла вдоль реки, пересекая празднично украшенные городки:
Сен-Рамбер-д'Альбон, Сен-Валлье, Тенл'Эрмитаж. Не доезжая нескольких ки-
лометров до Баланса, они остановились пообедать.
Солнце уже грело по-южному жарко, вокруг говорили с южным акцентом.
Дани изо всех сил старалась не выдать ни жестом, ни взглядом то, что
вдруг захлестнуло ее. Наверное, вот это и есть счастье. Они сидели за
столиком в саду - именно так сидеть она мечтала вчера, - и она даже наш-
ла в меню спагетти. Он рассказывал ей о таких местах, о которых, она
призналась в этом, она и не слышала, где они смогут вечером любить друг
друга, купаться и назавтра снова любить, и так - столько дней, сколько
