зад. Квитанции за ремонт, произведенный на станции техобслуживания в
АваллонеДва-заката, она не нашла. Впрочем, она и не ожидала ее найти.
Она вывалила на соседнее сиденье содержимое своей сумки. Тоже ничего.
И тут ей стало не по себе. Зачем она все это делает? Ведь она-то прек-
расно знает, что никогда ноги ее не было у этого человечка с баскским
акцентом. Тогда зачем? Она снова запихнула все в сумку. Сколько амери-
канских легковых машин проехало за день по автостраде Париж - Марсель?
Наверняка несколько десятков, а может, и за сотню. Сколько женщин в июле
одевается в белое? Сколько из них - о Боже мой! - носят темные очки? Ес-
ли бы не покалеченная рука, все это было бы просто смешным.
Кстати, владелец станции техобслуживания только и делал, что врал. А
вот то, что ей покалечили руку, - это правда, тут уж ничего не скажешь,
вот она, перед ее глазами, забинтованная, и объяснение этому Дани видит
только одно, во всяком случае, она не может найти иного: кто-то из авто-
мобилистов, а может, и сам хозяин станции, вошел вслед за нею в туалет,
чтобы ограбить ее или еще с какой-то целью, хотя в последнее ей что-то
не верится. Впрочем, разве тогда, в кабинете врача, когда она спустила
рукав своего жакета, ей померещился его взгляд - омерзительный и в то же
время жалкий? Да, так вот, она, наверное, стала вырываться, он по-
чувствовал, что ломает ей руку, и испугался. А потом, чтобы отвести по-
дозрение от себя и от своих приятелей, в конторе принялся плести невесть
что. А рюмка коньяку на столе? А угрозы краснолицего толстяка? Они прек-
расно видели, что она в панике, и воспользовались этим. И конечно, хотя
они и не знали, что машина не ее, они все же догадались, что есть ка-
кая-то причина, мешающая ей вызвать полицию, как она должна была бы сде-
лать.
Да, бесспорно, так оно и есть. И все-таки ее не оставляет ощущение,
что она немножко плутует, потому что она не могла забыть морщинистое ли-
цо и злые глаза старухи там, на узкой, залитой солнцем улочке. Это прос-
то совпадение, какая-то путаница. Став коленями на сиденье, она раскрыла
черный чемодан, лежавший сзади, и вынула оттуда белый пуловер, который
купила в Фонтенбло. Он был очень мягкий, от него исходил запах новой ве-
щи, и это подействовало на нее успокаивающе. Она потушила свет в машине,
поддела под жакет пуловер, снова включила свет и, глядя в зеркальце,
поправила высокий ворот. Каждое из ее движений - а они были очень осто-
рожны и медленны из-за того, что она не привыкла действовать правой ру-
кой, - все больше отдаляло от нее и старуху, и станцию техобслуживания,
и вообще всю омерзительную вторую половину дня. Она снова стала Дани
Лонго, красивой блондинкой в изящном костюме, правда нуждающемся в стир-
ке (но он высыхает за два часа), которая едет в Монте-Карло и умирает от
голода.
При выезде из Солье на щите было указано, что до Шалона восемьдесят
пять километров. Она ехала не спеша. Дорога шла в гору и без конца пет-
ляла. Пожалуй, в темноте этот путь займет у нее не меньше полутора ча-
сов. Но она приспособилась на поворотах ориентироваться по задним фона-
рям идущих впереди машин, и дело пошло веселее. И вот как раз в ту мину-
ту, когда она решила не останавливаться больше, ни за что не останавли-
ваться, ее вынудили это сделать, и у нее похолодело сердце.
Сначала на том месте, где автостраду пересекает дорога на Дижон, она
увидела слева на обочине, под деревьями, две плотные фигуры жандармов на
мотоциклах. Впрочем, она даже не могла бы сказать с уверенностью, была
ли на них форма. Но что, если это действительно жандармы и они следят за
нею? Когда она отъехала метров на двести, она увидела в зеркальце, как
один из мотоциклистов круто развернулся и ринулся вслед за ней. Она слы-
шала рев мотора, следила, как все увеличивается в зеркале его фигура:
вот уже отчетливо видны и его шлем, и большие защитные очки, и ей каза-
лось, что это какой-то беспощадный робот мчится за ней на своем мотоцик-
ле, робот, а не человек. Дани пыталась успокоить себя: "Нет, не может
быть, он вовсе не преследует меня, сейчас он обгонит меня и поедет своей
дорогой". Мотоцикл с ревущим во всю мощь мотором поравнялся с ней, обог-
нал, и жандарм, обернувшись, поднял руку и притормозил. Она остановилась
на обочине, метрах в двадцати от него, а он, отведя в сторону мотоцикл,
снял перчатки и направился к машине. Освещенный фарами "тендерберда", он
шел медленно, нарочито медленно, словно хотел вымотать ей все нервы.
Итак, все кончилось, не успев начаться. Исчезновение "тендерберда" обна-
ружено, все - и ее приметы, и ее фамилия - наверняка известно полиции. И
в то же время, хотя до сих пор она ни разу в жизни не разговаривала ни с
одним полицейским, разве что в Париже, когда ей нужно было узнать, как
пройти на ту или иную улицу, у нее было странное ощущение, что это она
уже видела, словно ее воображение заранее подробно нарисовало эту сцену
или же она переживала ее вторично.
Поравнявшись с нею, жандарм сперва проводил взглядом с ревом пронес-
шиеся мимо них в ночи машины, вздохнул, поднял очки на шлем, тяжело об-
локотился на дверцу и сказал:
- О, мадемуазель Лонго? Решили проветриться?
Этот жандарм был человеком долга. Звали его Туссен Нарди. У него была
жена, трое детей. Он недурно стрелял из пистолета, обожал Наполеона, был
обладателем четырехкомнатной, с горячей водой и мусоропроводом, квартиры
при казарме, и сберегательной книжки, проявлял необычайное усердие, ста-
раясь извлечь из книг те знания, которые ему не успели преподать в шко-
ле, и жил надеждой, что наступит время, когда он станет дедушкой, полу-
чит офицерский чин и поселится в каком-нибудь солнечном городке.
Он слыл человеком, которому лучше не наступать на любимую мозоль, но
в целом славным малым, насколько вообще это определение применимо к жан-
дарму. За пятнадцать лет службы ему так и не представилось случая проя-
вить умение стрелять без промаха, если не считать тренировочных мишеней
да глиняных трубок на ярмарках, и это его радовало. Он также ни разу -
ни в штатском, ни в полицейской форме - не поднял ни на кого руку.
Только старшему сыну несколько раз задал хорошую взбучку за то, что этот
тринадцатилетний оболтус носил прическу под ребят из группы "Битлз" и
прогуливал уроки математики. Не призови его вовремя к порядку, он совсем
от рук отобьется. Единственной заботой Нарди, заботой не менее важной,
чем стремление не ввязываться ни в какие истории, был уход за мотоцик-
лом. Машина всегда должна быть в порядке. Во-первых, этого требует дис-
циплина, а во-вторых, из-за неисправного мотоцикла можно раньше времени
отправиться на тот свет.
Кстати, именно о мотоциклах он и беседовал со своим коллегой Раппаром
на перекрестке автострад. N 6 и N 77-бис, когда увидел проезжавший мимо
белый с черным верхом "тендерберд". Нарди предпочитал Раппара прочим
своим сослуживцам, так как тот был его соседом по площадке и, кроме то-
го, у Раппара тоже не очень ладилось с сыном. Во время дневного де-
журства особенно не разговоришься, а вот ночью - дело другое. Кроме мо-
тоцикла, у них были еще три любимые темы: глупость их начальника, недос-
татки собственных жен и легкомыслие всех остальных женщин.
Нарди сразу же узнал "тендерберд". Он ехал довольно медленно, и Нарди
успел заметить номер: 3210-РХ-75. Такой номер легко запомнить, он вроде
обратного отсчета при запуске ракет. А ведь последние два часа у Нарди
было смутное предчувствие, что он обязательно увидит эту машину. Почему
- он не смог бы объяснить. Он коротко бросил Раппару: "Поезжай на
восьмидесятое, посмотри, как там дела, встретимся здесь". Он уже сидел
на своем мотоцикле, и ему оставалось только приподнять переднее колесо и
сильным толчком ноги запустить мотор. Дав проехать какому-то грузовичку,
он рванул сначала направо и тут же круто развернулся. Спустя три секунды
перед его глазами уже горели красные фонари "тендерберда", огромные, ос-
лепляющие. Такие фонари могут на всю жизнь лишить покоя какого-нибудь
страстного автомобилиста.
Нарди не видел, кто сидит за рулем, но, обгоняя, все-таки успел пой-
мать взглядом белое пятно и понял, что это она, что белое пятно-бинт на
левой руке. Когда он поднял руку, чтобы остановить машину, то, несмотря
на свою прекрасную память, никак не мог вспомнить фамилию этой дамы, а
ведь он прочел ее, как и год рождения и остальные данные. Но, пока он
шел к ней, фамилия вдруг всплыла в его памяти: Лонго.
Он, пожалуй, не сказал бы, в чем именно, но сейчас женщина показалась
ему какой-то другой, не такой, как утром, а главное - она смотрела на
него так, словно видела впервые. Но потом он понял, что изменилось: ут-
ром на ней не было белого, как и ее костюм, пуловера с высоким воротом,
от которого ее лицо казалось более округлым и более загорелым. Но в ос-
тальном дама была такой же, как утром: непонятно чем взволнованная, она
с трудом выдавливала из себя слова, и у него опять мелькнула мысль, что
перед ним человек с нечистой совестью.
Но в чем она могла провиниться? Он остановил ее на рассвете, непода-
леку от Солье, на дороге в Аваллон, из-за того, что у нее не горели зад-
ние фонари. Дело было к концу его дежурства, за целую ночь он оштрафовал
достаточное количество идиотов, которые заезжали за желтую линию и обго-
няли на подъемах, короче говоря, плевали на жизнь других автомобилистов,
и он был сыт этим по горло, поэтому ей он лишь сказал: "У вас не горят
задние фонари; почините их, до свидания, и чтобы впредь этого не было".
Ну хорошо, пусть она женщина, пусть даже впечатлительная женщина, все
равно нельзя же впадать в такую панику только от того, что валящийся с
ног от усталости жандарм просит привести в порядок задние фонари.
Лишь потом, когда, удивленный ее поведением, он спросил у нее доку-
менты, он заметил повязку на ее левой руке. Изучая ее водительские права
- она получила их в восемнадцать лет, в департаменте Нор, будучи воспи-
танницей приюта при монастыре, - он чувствовал, хотя она сидела молча и
неподвижно, что она нервничает все больше и вот-вот дойдет до крайности,
- а это может именно ему грозить какой-нибудь бедой.
Да, что-то необъяснимое, во всяком случае, лично он, несмотря на все
проклятые учебники психологии, которыми он забивал себе голову перед эк-
заменами, не смог бы этого объяснить, но ощущение нависшей над ним опас-
ности было очень отчетливым. Ну, например, вдруг она, потеряв самообла-
дание, откроет ящичек для перчаток, достанет револьвер и присоединит
его, Нарди, к числу тех, кто погиб при исполнении служебного долга. И
надо ж было так случиться, что он один - Раппара он отпустил пораньше,
чтобы тот успел выспаться к обеду, который будет дан в честь крестин его
племянницы. Одним словом, Нарди чувствовал, что влип в историю.
Да, так, документы у нее вроде в порядке. Он спросил даму, куда она
едет. "В Париж. - Профессия? - Секретарь в рекламном агентстве. - Откуда
выехали сейчас? - Из Шалона, ночевала там в гостинице. - В какой гости-
нице? - Ренессанс". Отвечала она как будто без колебаний, но еле слышным
голосом, в котором угадывалась растерянность. Еще не рассвело. В сумраке
только зарождающегося утра он не мог разглядеть ее как следует. Ему хо-
телось, чтобы она сняла очки, но он не мог этого потребовать, тем более
от женщины, не превратившись тем самым в тупицу жандарма из телепереда-
чи. А Нарди всегда боялся выглядеть смешным.
Машина принадлежит рекламному агентству, где она работает.
Вот телефон шефа, он часто дает ей машину. Можете проверить.
Ее бил озноб. Никаких сигналов об угоне "тендерберда" не поступало, и
Нарди подумал, что, если он без всякого повода выведет из себя эту даму,
у него могут быть неприятности. Он отпустил ее. А потом пожалел об этом.
