нуло все это!
Страсть к выкрикам и тесному общению с удаленными от науки людьми
Академа не покидала.
- Я к вам-таки с поручением... От Калерии Львовны. Она вам убегать
категорически не велит! Она боится, что пока ее нема, вы сбежите, и пе-
редает вам: Хосяк все одно поймает! Он ловит всех, всех, всех! Всех, кто
сбегает, и всех, кто только думает сбегать! Вот она что передать-таки
вам сказала. Но вы убегайте...
бегите... Я вам сам, сам помогу. И спрятать вас на время у себя в до-
мике могу...
И... и...
Серов хотел сказать в ответ, что нет никакой возможности достать но-
вую одежду или выцарапать со склада свою, что паспорт и деньги тоже на
складе, - но вооруженный опытом только что прошедшей ночи, только вопро-
сительно поглядел на маленького Пана. Тот снова защелкал, засвистал сво-
им змеино-соловьиным языком:
- О мэйн готт... Ни-ни... Вы мне ничегошеньки не отвечайте... Вы пос-
лухайте, я сам вам, что надо, расскажу...
Пришел больной за накидочкой. Академ замолчал.
- Я интеллигентных мущин сразу вижу, - продолжил через минуту Ной. -
А что интеллигентам у Хосяка делать? Он их сразу - в дураки, в олигофре-
ны, хи-хи.
Послезавтра я к вам зайду... - соловьиный напев ушел, остался один
тихий звенящий змеиный свист, - зайду трудотерапию проводить, я ведь не
Хосяк...
Амуротерапию, если позволите, проводить не могу... Так-от зайду я к
вам в палату трудотерапию проводить... А будет дождь... Будет, будет!
Кости мои чуют... Зайду к вам в палату трудотерапию проводить. И эти ва-
ши психи сразу заноют: "Ной Янович, мне накидочку! И мне! И мне!" А я
тут сразу и крикну: "Цыц, голота! Я коврик принес. Ну, кто хочет?" А
коврики никто не захочет брать, работы много!
Они, как собаки побитые, и отойдут. А я тогда и скажу: "От новенькому
я и дам!" А вы так это нехотя и, может, даже матюкаясь, пакет с ковриком
возьмете. А там и курточка и штанишки, как раз на вас подберу! Вы их на
другой день, как в баню пойдете, заместо чистой пижамы и белья в поло-
тенце широкое завернете. Полотенце домашнее будет. А если санитар вдруг
спросит, чего это полотенце не больничное, так вы ему и отвечайте: "Ну,
хоч жопу как след вытру, Молдован Иванович". Он засмеется и отстанет, а
не отстанет... Только нет, отстанет, отстанет!
Внезапно Ной Янович исчез под столом.
Серов недоуменно обернулся. Медперсонала рядом не было, больные,
пользуясь отсутствием Хосяка и Калерии, а также полным равнодушием ко
всему, кроме < театра> , Глобурды, валялись на солярах, ходили кругами,
дрались потихоньку, обливали друг друга какой-то дрянью, кидались шах-
матными фигурками.
Кудрявая голова Академа вынырнула из-под стола только минуты через
три.
- Уф! Собака! Думал, собака во двор забежала. Собак я страх как бо-
юсь! А вы зачем оглядываетесь? Если будете такой нервный, вы-таки мне
все испортите.
Таблетки вы пьете, чи шо? Выплюньте, сплюньте сейчас же! Вы слышите?
Вы меня слухайте, слухайте, я ученый, до говна припеченный! - Ной Янович
захохотал, тихо сказал: "до послезавтра", выскочил из-под стола, побежал
со двора вон, покрикивая, посвистывая, заливаясь:
- Марр! Марр! Марр, яфетический призрак, - явись!
Серову стало весело. "Убежал оттуда, убегу отсюда - просто колобок
какой-то!
Бегство как средство от Калерии и Хосяка? Бегство как средство от
прокуроров?
Бегство как способ жизни?" Выходило - забавно, но выходило что-то не
то...
Во двор вышли, зевая, два санитара, за ними шла молодая женщина-врач
Полина Всеволодовна.
А Серова взял за локоток и настырно поволок в глубину двора неугомон-
ный Воротынцев.
- Что вам сказал Академ?
- Предлагает бежать, обещает принести одежду.
- Странно. То же самое настоятельно рекомендую вам сделать и я. Да,
да! Бежать!
И немедленно. Иначе вас тут угробят, инсулином или чем-нибудь другим.
Вы подозрительный, вы лишний.
- Я все-таки знаком с Калерией. Да и потом... Мне здесь вчера ночью
впервые понравилось... Хотя я понимаю: добровольный приход в больницу -
ошибка... Но, может, бежать отсюда - такая же или еще большая ошибка?
Вот пусть Каля приедет... Вот пусть ночь настанет... Тогда... Тогда, мо-
жет, роль моя в этой жизни для меня самого прояснится...
- Не валяйте дурака! Нашли время интеллигентничать! Вы потенциальный
юрод! А здесь вас предназначают совсем для другой роли. Вы, может, не в
курсе, но Калерия с Хосяком давние любовники. Кроме того - они единомыш-
ленники. Она, извините, поигралась вами - и все, и баста! Потив Хосяка
она ни за что и ни при каких обстоятельствах не пойдет. Что еще говорил
Академ?
- Сказал: они боятся - я убегу. Потому и послали его предупредить:
побег напрасен. Все, как на духу, рассказал. И тут же сам предложил бе-
жать...
- Как на духу, говорите? Не нравится мне это. Ной Янович старичок ми-
лый, ученый, но, к сожалению, склонный к наушничеству и провокациям. Бо-
лезнь, что поделаешь.
Боюсь, подставляет он вас. Поможет вам бежать, вас поймают и как бег-
леца жестоко накажут... А из наказанных здесь веревки вьют... Да и нака-
зывать умеют.
Впрочем... Есть вариант. Вы одежду-то у Академа возьмите... Он вам
как бежать предлагал?
- Через баню... Во время помывки.
- Все правильно... Баня вечером. Ни одного поезда - даже если вы до
вокзала доберетесь - вечером нет... Значит, подставка... Значит, надо
думать, думать...
Я ведь страшно заинтересован в вашем побеге... Я ведь... А вот они!
Мы сделаем так...
По направлению к Серову и Воротынцеву шла женщина-врач, следом за ней
выступал санитар. Воротынцев, становясь на цыпочки, шептал что-то в ухо
Серову, пригибая его к себе, размахивал левой свободной рукой...
- Дмитрий Евгеньевич? Калерия Львовна на конференции. Я пока ваш ле-
чащий врач.
Насчет вас вот какое распоряжение. - Врач опустила глаза. - Инсулином
вас решили подлечить. Закрепощенность все еще чувствуете? Ну, а как ваши
мысли начет заговора? - Серов опустил голову вниз, помрачнел. - Ну, ста-
ло быть, сегодня и начнем. Проводите в палату.
Санитар тотчас взял Серова под руку, женщина-врач развернулась и пош-
ла к раздаточному столику, за ней бежал маленький китаец Воротынцев и
плаксиво, в пустоту вопрошал:
- А анализы? А кровь на сахар? Сорок шоков! Шутка ли? Я вас прошу
сначала взять кровь у больного на сахар!..
*** Через два дня Серов, получив одежду от Академа, не дожидаясь ве-
черней бани, выскользнул во время мертвого часа через открытое окно ин-
сулиновой палаты на крышу пристройки. Он сделал все так, как задумал Во-
ротынцев: обрезал припрятанным ножичком ремни, пристегивавшие его к кро-
вати, прихватил узелок с одеждой, воспользовавшись всегдашним почти ча-
совым обеденным отсутствием инсулиновой медсестры, по крыше пристройки
спустился в крохотный, образованный углами неплотно пригнанных друг к
другу зданий и куском забора закуток. В темноватом этом закутке он пере-
оделся и, с трудом отодрав слегка расшатанную и тоже указанную Воротын-
цевым доску от не имевшего соприкосновения с закрытым отделением и пото-
му не охраняемого забора, - на автобусе поехал на вокзал. Он успел на
поезд, уходивший на Москву в 13-40...
По дороге Серов время от времени вспоминал темный закуток, и ему чу-
дилось: там, в закутке, в самом темном углу шевелится, вздувается, сонно
вздрагивает, готовится проорать на всю больницу черный петух с седым оп-
лечьем, с неестественным громадным, вощано-прозрачным клювом... "Юро,
юро, юро... - клекотал ему вслед петух. - Юро, юро..." И вот теперь,
выскочив из грязной, а когда-то салатной легковухи и сидя на земле, ря-
дом с одной из подмосковных станций, Серов припоминал этот несшийся из
закутка, еле сдерживаемый клекот сошедшего с ума петуха. Вспоминал пету-
шиные утренние и вечерние крики, и ему казалось: это не он, Серов, вспо-
минает и вызывает в своем воображении петуха - петух, петух поселился у
него в мозгу, над темечком, у виска...
Листы доктора Воротынцева Лист №30 Побег Серова удался. Пока возвра-
тилась инсулиновая сестра, пока два часа искали Серова в больнице, пока
думали-гадали сообщать Хосяку или ждать окончания поисков - листочки мои
уехали... Пишу теперь просто для себя, для удовольствия.
Ну и еще, чтобы подразнить Хосяка, ежели он когда-нибудь до них добе-
рется.
Читай, вор, читай!
Лист №31 Переполох! Побег вызвал переполох страшный. Хосяк и Калерия
в тот же день вернулись с дачи. Целый вечер совещались с Глобурдой. При
этом Глобурда гневался, что-то кричал. Хосяк смеялся. Калерия Глобурду о
чем-то упрашивала.
"Телетеатр" на время прикрыли. Долго у себя, на втором, допрашивали
Академа. Тот выскочил из кабинета в слезах, в панике кричал: "Нет! Нет!
Не забирайте меня! Я все сделал как надо! Все!" Видно, Хосяк пригрозил
положить Академа в больницу.
Про листки мои пока не знают. Когда вычислят, будет поздно... Чего
это они так всполошились?
Лист №32 Вычислили. Вчера полдня искали листки. Сегодня Хосяк вызвал
меня к себе.
Стращал, угрожал, думал - буду запираться. Но поезд уже в Москве, и
листки отосланы по указанному адресу! Поэтому запираться я не стал...
Сказал все. И о листках, и о лекарствах, и о театре, и об исчезающих и
возвращающихся волонтерах. Хосяк потемнел, выслал меня вон...
Может, я переборщил? Не надо было так сразу... Но за одну минуту
страха, разлившегося по длинному холеному лицу Хосяка, за одну тайную
судорогу, продернувшую тело этого мерзавца я, пожалуй, отдал бы и жизнь!
Но, кажется, и отдавать не придется. Есть кое-какие мыслишки, есть...
Лист №34 Этот лист уничтожу сразу же, как сделаю запись. Делаю ее
только для систематизации мыслей.
Итак. Если разобраться, война сумасшедших и юродов у нас подготовля-
ется. Из скорбного дома (и не только, видимо, из нашего) выпускают пара-
ноиков, шизофреников, психастеников для того, чтобы уничтожать нор-
мальных, "чистых сердцем". Т.е. "идиотов" - в том смысле, который прида-
вал этому слову Достоевский. Выпускают, чтобы сделать все наше время су-
масшедшим! Внести в него бред "присвоения" и бред "высокого происхожде-
ния", бред "отрицания" и бред "преследования", бред "антагонистический",
бред депрессивный, бред "ущербности"!
Сумасшедшие эти и те, кто ими управляет, хотят уничтожить все святое,
пристойное, честное! Хотят уничтожить саму чистоту мысли, чистоту слова,
чистоту помысла! В частности, и юродство уничтожить хотят...
Кстати. Нужно отметить. Юрод - категория моральная, а вовсе не меди-
цинская, как утверждает Хосяк. Юродство - вовсе не "клоунизм" из учебни-
ка психиатрии!
Имморализм юрода - теснит ханжескую, мелочную и уродскую "мо-
ральность". Попирает стяжательство и гордыню, ростовщичество и наглую
рекламу, его выхваляющую...
Лист №34-а Хосяк что-то готовит. Меня опять взяли в инсулинную! После
первого же введения инсулина я впал в коматозное состояние, в шок. Види-
мо, доза была очень большой.
И это как назло тогда, когда я понял окончательно, кого и зачем посы-
лает Хосяк за стены больницы и с чем эти люди возвращаются.
Лист №34-б Бесы - это люди, прошедшие спец. мед. обработку.
Лист №35 Вчера и сегодня - снова два шока, две комы.
Лист №36 Еще три шока. В один день... Неслыханно! Странно, но сердце
выдержало. Вечером приходил Хосяк. Мило поговорили. Чего я вообще к нему
привязался? Он, похоже, кое в чем раскаивается. А больные... Так ведь
все неизведанное не без крови, не без боли дается. И им, больным. И нам,
медикам...
Лист №37,8 Сегодня сахару дали мало. Скоты! Надо есть, есть, есть!
Углеводы снабжают мозг.
Нилыч обещал втайне от медсестер подарить коробочку рафинаду. Лапуш-
ка! Сегодня неожиданно заболел доктор Глобурда. Говорят - инсульт.
Странно. Я всегда думал, что он без головы. Дисморфофобия? Боязнь
