рой, петух крался совсем близко, крался вверх по подъему крыши боковой,
отходившей от основного корпуса пристройки. Крыша пристройки подводила
прямо к окнам инсулиновой палаты. Окна в палате были открыты, и, похоже,
петух направлялся именно к ним. При каждом шаге петух глубоко провали-
вался в колышущийся пух шейного оперенья. Петух крался к окнам по круто
уходящей вверх крыше и торопливо, но все же отчетливо, так, что это было
вполне ясно проходившему рядом Серову, клекотал: "Сука-падла-пирожок,
сука-падла-с-мясом..." Петух клекотал, царапал крышу когтями, с шумом
выталкивал из себя только что втянутый нежный запах тел, жженый сахарок
глюкозы, и от этого выдоха нежные души инсулинников, бьющиеся в телах,
как в высосанных шприцем ампулах витает душок лекарства, наполняли все
пространство над крышей и ниже нее своим физически ощутимым верещаньем и
страхом.
Петух вызвал у Серова какую-то неожиданную гадливость и ненависть. Он
липко плюнул, побрел дальше, прочь, и сердце его, как и сердца инсулин-
ников, сжалось.
Но не от страха, а от досады, гнева и утомления всей этой беготней,
круженьем по больничному двору.
Но не все больные кружили по двору.
Близ соляр, но не лежа, как полагалось, а сидя на стульях, устроились
несколько привилегированных больных. В чем конкретно состояли их приви-
легии, Серов не знал, но было ясно, что и Полкаш, и Цыган, и Марик живут
в закрытом отделении в свое удовольствие, живут - горя не знают...
Полкаш, средних лет, говорливый, черноглазый, с бородавками под каж-
дым глазом и на верхней губе подполковник, зарубивший тесаком с четырех
ударов жену, слушал шептавшего ему что-то в шею Цыгана. Правда, слушал
вполуха, и узкоплечий, крашенный в рыжий цвет Цыган вынужден был повто-
рять что-то снова и снова. Рядом с Полкашом сидел, выпятив живот и зак-
рыв глаза, Титановый Марик. Серо-стальной цвет лица и бесконечные разго-
воры о титановых зубах, разговоры хитрые, ведущиеся на грани вменяемости
и невменяемости, делали Марика непонятным и опасным.
- Ты думаешь, он прикидывается? - спросил внезапно Полкаш и глянул на
ковыляющего мимо Серова. - Где-то я его видел... - добавил еще злей и
громче Полкаш, и Цыган замахал рукой: "Тише!", Марик открыл глаза, а Се-
рова страхом швырнуло в конец двора.
- А ну давай его сюда! - крикнул вдруг Полкаш.
"Что? Что они могут знать? Откуда такие мысли! Брось! Брось! - не за-
мечая, что успокаивает сам себя словами Хосяка, размышлял Серов. -Обык-
новенные больные, Полкаш - явный параноик, так и Калерия сказала, они
ничего заметить не могли, разве что подслушали нас где-нибудь... Но нет,
и этого быть не могло! Гнать!
Гнать эти дурацкие мысли. Нашелся разведчик! Нашелся заговорщик!
Гнать! Гнать!"
- Давай сюда! Да...
Дальнейшего Серов уже не слышал. Чувствуя, что теряет сознание от
тоски и страха, он сделал несколько шагов в сторону и повалился на наг-
ретые солнцем соляры. И полетели сквозь него, перед тем как совсем ис-
чезнуть, блескучие перламутровые ноготки Калерии, мерцание Чистых пру-
дов, полилось горячее лиловое солнце, вошли в кончики пальцев и краешки
губ все имевшиеся в больнице иголки.
- Серов! Встать!
Это уже во сне, это уже в обмороке, это не ему уже кто-то крикнул
слабо. "Санек?
Следователь? Прокурор? Глубже, глубже в обморок, в полунебытие, полу-
бытие, откуда не достанут, не вынут!"
- Встать!
И пауза, и тишина. Ждут? Выследили? Вжаться, вжаться в соляры! Он в
обмороке, ему дурно, дурно. Без всяких шуток. Врача? Врача нет... Надо
дождаться, дождаться Калерии, чтобы заступилась, чтобы сказала: он бо-
лен, не трожьте его! А пока что - в обморок, тихой мышью серой, в дыроч-
ку, в дырочку, затеряться в обморочных пространствах, пропасть в них,
скрыться за гуляющими свободно без хозяев по двору душами офицеров-пара-
ноиков, цыган, зубастых техников...
- Ну, вставай, вставай, Серов! Работать некому. Бери метелку. Двор
мети...
"Открыть? Открыть глаза? Сколько времени прошло?"
- Ну, вставай. Я не Калерия Львовна, шутковать с тобой не буду...
"Это Санек? Санек или..." Теперь уже настоящий долго желанный и долго
искавшийся обморок поволок Серова вниз, в бездну, вниз... И уже на лету
показалось: мозг его разделился надвое, а душа, как высохшая чеснокови-
на, распалась на дольки. И одна долька, одна невесомая частица ее, прео-
долев мигом огромные расстояния, затрепетала вдруг у заместителя окруж-
ного прокурора Дамиры Булатовны Землянушиной (от которой Серов и получил
приглашение зайти в прокуратуру) меж пальцев. Долька эта безвесная,
долька эта сухмяная стала вместе со словесной шелухой перепархивать со
страницы на страницу, но все никак не могла как следует улечься, вте-
реться в тоненько, скверно прошитое "Дело". И Дамира Булатовна, одетая в
полный костюм правосудия - сине-сиреневый китель со значком и петлицами
и такого же цвета длинная, не без кокетства зауженная юбка, - и Дамира
Булатовна, несмотря на острые лаковые свои коготки и приросшие к пальцам
невидимые крючочки, не могла эту дольку, эту летающую плоть, эту душу и
суть открываемого вновь "Дела" ухватить, подколоть, рассечь. И потому
через несколько минут в раздражении великом "Дело" захлопнула.
"Каков негодяй", - хотела вымолвить про себя Дамира Булатовна, но,
вовремя вспомнив, что негодяями людей можно называть лишь после пригово-
ра суда, словцо это проглотила, а "Дело" отправила назад, бьющему баклу-
ши и играющему в шахматы в служебное время следователю Ганслику.
Обморок Серова, т.е. его уход от врачебного контроля, был прочувство-
ван и опытнейшим Хосяком, тут же начавшим звонить в отделение. Хосяк ле-
жал на не застланном ничем кожаном коричневом диване и, левой рукой про-
должая мять засыпающую Калерию, - правой набирал номер своего отделения.
Он звонил, чтобы приказать дежурному ординатору Глобурде срочно, немед-
ленно, вмиг больного Серова без всяких анализов крови на сахар и прочего
класть в инсулиновую палату и начинать шокотерапию. Но перед шокотерапи-
ей Глобурда должен был попробовать разок телетерапию. Правда, в ней Хо-
сяк сомневался, но все же заготовку для такой терапии Глобурде оставил.
А вот в чем Хосяк не сомневался - так это в инсулине.
И согласие лечащего врача на такую, откровенно говоря, небезопасную,
хоть и обусловленную динамикой заболевания терапию было Хосяком пятнад-
цать минут назад, пусть и с трудом великим, но получено. И Хосяк звонил,
распоряжался, и вносили в инсулиновую палату дополнительную койку, и вы-
писывали на складе полагающийся каждому больному сахар, и готовили слад-
кую, противную настойку, и проверяли на крепость у принесенной койки
крепежные ремешки...
В этот же миг, пользуясь отсутствием Хосяка, Калерии, Глобурды, после
разговора по телефону что-то записывавшего в тетрадь, и инсулиновой
сестры, ушедшей на склад, - в этот же миг, миг сонно-обморочного отлета
серовской души, петух вскочил на подоконник. Он чуть постоял на подокон-
нике, а затем, пользуясь полной беззащитностью привязанных к койкам,
ждущих наступления инсулинового шока больных, слетел, шумнув крыльями,
на одну из коек. Здесь, не теряя времени даром, петух вскочил на грудь
больного с непривычной фамилией Казимир и, отведя назад голову с набух-
шим от вожделения гребешком, мощно ударил лежащего клювом в горло.
Больной, пребывающий в шоке, слабо дернулся и перестал дышать. И петух,
прорывая липко-сахарный воздух палаты, прорывая густоту плотного, сол-
нечного, утопающего по низам в сухом мороке дня, запел. Его пенье - су-
масшедшее, наглое, не по-птичьи визгливое - возвестило о том, что один
из бедолаг инсулиновой перестал дышать, перестал ощущать шоки и их от-
сутствие...
Откричав, отпев, петух не торопясь перелетел на подоконник, с него на
крышу и радостно и стремительно заскользил по нагретой зеленой жести к
себе в тайный, образованный неплотно прилегающими углами двух зданий,
закуток...
- Больной, очнитесь!
Ляскала по щекам бедного Казимира вернувшаяся со склада с мешочком
сахара в руках медсестра. - Больной, больной! Что с вами?
- Больной, вставайте! - звякал над Серовым вечной своей железной ко-
робочкой с такими же вечными в ней леденцами вышедший во двор ординатор
Глобурда.
- Один, два, три, четыре, пять! Пора вставать! Я теперь ваш лечащий
врач. Пока не вернется Калерия Львовна. Ну-с. Раз, два, три, четыре,
пять... Ну... Ну...
Жизнь в отделении шла своим чередом.
- Ты гля.... - сказал подошедший на всякий случай к задержавшемуся у
соляр доктору Санек. - Ему еще инсулину не делали, а у него уже шок.
Привесть в чувство прикажете?
- А... - махнул рукой ощутивший вдруг кислоту леденца Глобурда. - В
палату несите. Или нет. Пусть здесь до вечера проветривается. Воздух...
Воздух ему очень желателен.
Подошел и приостановился на минуту где-то совсем рядом у больничной
стены вечер.
А вместе с ним приблизился осторожно к Серову, а затем сел подле него
маленький лекарь Воротынцев.
- Казимир из инсулиновой умер, - равнодушно сообщил Воротынцев. - Яс-
ное дело:
инсулин. Как он действует на подкорку - до сих пор неизвестно. Лет
десять назад его почти во всех наших больницах прекратили вводить. Прек-
ратили эти шоки. А Хосяк возобновил. Вас, я слышал, тоже в инсулиновую
определили. Мой вам совет - не ложитесь. Придумайте что-нибудь. Забас-
туйте. Или... Или бегите отсюда. Я здесь четвертый год. И каждый год
два-три человека из инсулинников - тю-тю... А если не тю-тю, то дураком
оттуда через сорок сеансов выйдете, или боровом толстым...
Вечер остановившийся, покачнувшись на ходулях за стенами больницы,
шагнул во двор.
- Вас в "телетеатр" приглашали?
Серов отрицательно помотал головой. Об исцеляющей терапии "телетеат-
ра", разработанной Хосяком, он уже слышал.
- Тоже - не вздумайте. Или... Наоборот! Соглашайтесь! Тогда быстрее
отсюда умотаетесь, пока Калерия Львовна к вам благоволит...
Вечер - самый тревожный из всех нам отпущенных отрезков времени -
наступил окончательно. Удостоверившись в его приходе, потянув носом его
запахи, помяв в руках его буро-коричневую плоть, Полкаш, Цыган, Марик
встали и, стряхнув с себя дневные сны, стали готовиться.
***
- Телестудия открывается! Эфир пошел!
- Гу-гга...
- Кхо, кхо, кхо!
- А, чтоб тебе...
- Тихо! Всем заткнуться! Слушать, что говорит вам врач! Итак!
Действующие лица на сегодня:
Ведущий телетеатра! Вван.
Ведущая! Туу.
Донат-Альфонс-Франсуа маркиз де Сад! Сри.
Рози Келлер! Фо.
Председатель Секции Копьеносцев! Файв.
Участники заговора против Мыльцына: Пальцын, Вяльцын, Вжопековы-
ряльцын.
А также:
Врач-вредитель. Тоже участник заговора.
- Разбирайте листочки с номерами, психи! Роли читать громко, внятно!
Кто после кого - в листочках указано. Но сперва, как всегда, краткое со-
держание... Терапия пошла!
Мерцал в глубине небольшого зала с занавешенными окнами голубенький
экран, подрагивал зеленоватыми павлиньми перьями вольерный полусвет, на
невысоком просцениуме театральничал и выпендривался огромноголовый,
сбросивший с себя белый халат, а с ним и длиннотелую лень, врач-ордина-
тор Глобурда. Снимал камерой происходящее угрюмый оператор, из больных
же.
- Итак, краткое содержание, психунчики! - прочистил кашлем горло Гло-
бурда. - Серия первая. Дело, психи, происходит в Париже. Ну, не в самом
Париже, а, скажем так, в ближнем пригороде. Пригород зовется Ар-кю-эль.
Не слыхали? Ничего, после сеанса я вам его быстренько нарисую. Короче:
серия вторая! Революционер, но в то же время и истинный рыночник маркиз
де Сад борется с козлами-заговорщиками из наполеонадминистрации. Козлы
обвиняют маркиза в разных там извращениях. Ну, это пропустим...
