сердце - стал "оживать".
Лист №17 Небывалый случай: курс инсулинотерапии, за все время практи-
ческого его применения в больнице - отменен!
Якобы мне сочувствующий ординатор Тишкин шепотом рассказал мне, как
кричал на Хосяка наш главный Круглов:
- Вы что, опять в следственный изолятор захотели? Так я вам устрою по
знакомству! Дела всех инсулинников ко мне на стол!
Конечно, ни для главного, ни для других медиков города не секрет, что
Хосяк до суда над ним содержался в изоляторе, а после суда за недоста-
точностью улик отпущен. И хотя он выдавал себя и выдает за жертву комму-
нистического режима (это он-то - председатель гнусного больничного парт-
бюро!) - многие знают, подозревался Хосяк в торговле наркосодержащими
медпрепаратами. Это, повторяю, не новость. А вот то, что главный, вышиб-
ленный в свое время с должности все теми же коммуняками, не заодно с
этим вором - сюрприз! Тут, как говорится, возможны варианты.
Лист №20 ...теперь о главном: программа работы с больными, программа
засылки за стены больницы больных - существует! Но об этом спец. запись
на спец. листе.
Лист №22 ...кроме того, занесу на бумагу еще и этот странный разго-
вор, который не поместился на спец. лист. Придется здесь.
Разговор лекаря Воротынцева с завотделением КМН А.Н.Хосяком Хосяк. -
Здесь никто нас не услышит. Тут, в садочке и побалакаем. Лекарствочками
интересуетесь?
Воротынцев. - Скорей вашими методами их применения.
Хосяк. - Ну, эти знания мало вам помогут. Да и кто вам, алкоголику с
паранойяльным, ярко выраженным синдромом поверит? А здесь я прошу вас с
больными контактов не иметь.
Воротынцев. - У вас же люди тут умирают.
Хосяк. - А где они сейчас не умирают? Довели демократы поганые!
Воротынцев. - Ого! Вы ведь, кажется, сами теперь демократ?
Хосяк. - Был. Был какое-то время. А сейчас думаю: может, назад? А? В
родную организацию? Но это я так. А людям умирать все одно положено! Ну
так пусть с пользой умрут! Да и к тому ж умирать им страшно приятно. Вы
просто не в курсе...
Они ведь всю вашу хваленую жизнь за эту дорогу к смерти отдадут. Они
умирают минуту, а лекарство им эту минуту продлевает в целую жизнь. Да и
потом есть дозы: малая доза - и ты не умер, только попробовал. Большая -
каюк! И те, кто малые дозы попробовал, всегда к большим дозам стремиться
будут.
Лист №23 Воротынцев. - Обыкновенный наркотик.
Хосяк. - Не скажите. ВКС - лекарство небывалое! Воля к смерти! Раньше
была у всех воля к жизни, сейчас - к смерти! И уже очередь голодных и
больных к нему выстраивается: дайте, дайте, дайте! Не лучшей жизни, за-
метьте, а лучшей смерти.
Вот, что нам всем разработать надо, и коммунистам, и демократам: не к
лучшей жизни, а к лучшей смерти! Вот он, лозунг времен! И тогда они
опять ко мне:
дайте! А я им (конечно, отобранным, конечно, из толпы больных выбран-
ным) - пожалуйте! Только сами уж возьмите! У такого-то и такого-то по
такому-то адресу.
Или в таком-то здании, в таком-то городке. А как пользоваться - я
расскажу! И гонец идет за собственной ласковой смертью, идет и добывает.
Пусть не то добывает! Пусть! Но зато и сомнения его не грызут! Ад и рай
не нужен! Нужно только наслаждение отделением жизни от тела! И все
больные посчитаны, все на виду, все при деле! И никаких там неучтенных
юродивых да Христа ради блаженных больше нет. Не мутят они народ, не...
Лист №24 Воротынцев. - Да вы сами, Афанасий Нилыч, не маниа-
кально-депрессивным психозом страдаете?
Хосяк. - Я? Ну, страдаю я или нет, это выяснится потом, а вот вы, ми-
лейший, кажется, действительно и глубоко больны, раз красоты смерти не
понимаете! Ведь страх того, что жизнь закончится, хуже самой смерти. А
тут роскошное путешествие в смерть! Пушкин не мучился бы! Чайковский не
мучился! Да вот классический случай, Моцарт: организм изношен, внутрен-
ние органы - ни к черту, начинающаяся амнезия, невроз навязчивых состоя-
ний, все равно - каюк! И вот, представьте, дает ему Сальери не яд, а наш
препарат, и вы бы теперь не мучились, не думали, как этому полудурку
тяжко умирать было, да как он в эти часы жизнь свою и Бога вашего прок-
линал...
Воротынцев. - Но такая искусственная "сладкая" смерть - просто обман
потребителя, плюс изощренное убийство. Вы просто с пути человека сбивае-
те, ему, может, помучиться положено или даже хочется, чтобы душу прос-
ветлить, и Бог...
Хосяк. - Опять Бог! Почем вы знаете, как он на все на это посмотрит.
Может, ему хочется, чтобы все эту нашу жизнь побыстрее покинули, к нему
притекли. А вас, дорогой лекарь, он просто в известность об этом не пос-
тавил...
*** Тусклая, копченая лампочка, окруженная мелкой металлической сет-
кой, почти перестала быть видна. Настало сероватое бессолнечное утро...
Войдя в пустой туалет, Серов наткнулся на ползущего к нему Рубика.
Рубик ползал по серому с прозеленью каменному полу, что-то настырно и
озабоченно выискивал.
Лицо его с глубокими и узкими прорезями желто-зеленых глаз, с низко
нависшим над губой гачком носа выражало лукавство и озабоченность. При-
чем лукавство как бы знало об этой озабоченности и понимало ее, а вот
озабоченность готова была непонятно откуда взявшееся лукавство сжить со
свету, сожрать...
Ползающий на четвереньках поминутно и с большим усилием отрывал левую
руку от сочащегося сыростью пола и откидывал наползавшую на глаза длин-
ную косую челку.
- Бычки-бычки-чинарики, тараканчики-бычки-чки-чки... - бормотал хит-
рый Рубик, хотя сейчас перед глазами его ни тараканов, ни другой дергаю-
щей усами и хвостами нечисти не было. Сейчас перед глазами его блуждали
по туалетному полу небольшим табунком сильно уменьшенные и слегка, как в
плохом зеркале, искривленные умершие родственники. Умный и медицински
просвещенный Рубик, чтобы не показать, что он блуждающих мертвецов этих
боится, дерзко хватал их за ноги, за штанины, за полы одежд, но они про-
должали все так же неостановимо и бесконечно возникать и исчезать в туа-
лете.
Рубика мотало по полу как укушенного. Белая, медленная еще и пугли-
вая, но уже плотно выстлавшая и глазное дно, и корочку мозга горячка
прижимала его к полу, истерическое возбуждение подкидывало вверх. Рубика
привезли вчера, и он, хоть и был в полубессознательном состоянии, крепко
сжимал в руках детскую, всем хорошо известную игрушку "кубик Рубика".
Поскольку Хосяк отсутствовал, а Глобурда занимался < телетеатром> , -
ставил диагноз и назначал жесткость режима ординатор Тишкин. Склонный к
демократии Тишкин не стал слишком мучить больного, привязывать его к
кровати не стал. Ограничился стандартным набором лекарств и ушел спать.
И вот теперь получивший полную свободу Рубик купался в волнах "делирия",
приближаясь к неминуемой и скорой развязке...
Дверь отворилась и вошел раззевавшийся со сна Полкаш. Глянув на пол-
зающего за тараканами и другой мелькающей конечностями, дергающей усика-
ми и хвостами нечистью, он брезгливо взвизгнул:
- Убрать эту падаль!
Тут же вбежавшие Цыган и Марик потащили Рубика к выходу, и только
здесь Полкаш заметил выходящего из бездверной кабинки Серова.
- Вот мы за вчерашнее и поквитаемся. Вот мы... - Полкаш согнул свою
мощную руку, другой рукой попробовал взыгравшую мышцу.
Серов не стал ждать и, пользуясь тем, что Цыган и Марик все еще тащи-
ли больного белой горячкой, нагнув голову, кинулся на Полкаша. Полкаш
успел отскочить. Но путь был свободен.
Пробегая по коридору третьего этажа, Серов слышал, как вопил, впадая
постепенно в истерику, доходя до бабьего визга, Полкаш:
- Завтра... Завтра в "театре" за все поквитаемся! За...
Во дворе кормежка лекарствами еще не начиналась. Серов сел на соляры.
Сегодня его не вело по кругу, хотя левую руку крючило, кожа на голове
саднила, а сама голова плыла и кувыркалась в каком-то растрепанном тума-
не, как плывет по реке гниловатый, полупустой арбуз.
Вдруг вместо санитаров во двор выскочило какое-то существо, сразу
привлекшее внимание Серова. Существо, которое Серов, если сказать чест-
но, принял сначала за обряженную в долгополую суконную блузу и берет
обезьянку, оказалось дряхлым морщинистым человеком. Человек добежал до
раздаточного столика, кинул на него набитую каким-то тряпьем сетку и
пронзительно, так что заныли зубы и заломило в ушах, закричал:
- Марр! Марр! Марр!
Голос дряхлого был свеж и напевен.
- Марр... - засмеялся он и сел на стул, стоящий близ стола, при этом
весь, если не считать носа и беретика над ним, за столом укрывшись. -
Марр... Сегодня я вам про Марра рассказувать, извиняйте, не буду!
Серов с удивлением смотрел на дряхлое существо. Что-то знакомое, но
давно забытое было во всем его облике. Между тем человечек стал трясти
своей сеткой, стал из нее вынимать маленькие плетеные накидки и коврики.
Больные, ожидающие лекарств, стали к человечку подходить, стали эти на-
кидочки получать. Человечек дряхлый оказался распределителем работ.
От нечего делать и больше для того, чтобы проверить свое физическое
состояние после необыкновенной ночи, подошел к раздаточному столику и
Серов. Маленькая коричневая обезьянья лапка нырнула в корзину, но поче-
му-то там застряла. Серов, равнодушно опустив голову, ждал своей наки-
дочки. Неожиданно вторая лапка ухватила его за пижамную куртку и с силой
подтянула к столику вплотную.
- Марр... Марр тут не при чем! Я сюда по вашу душу, Дмитрий Ев-
геньевич, прибыл,
- зашептал заговорщицки человечек.
Серов поднял голову. Обезьянья мордочка смеялась. Лапка в коричневых
старческих пигментных пятнах цепко держала курточку. Глаза же серо-зеле-
ные полыхали тайным, болотным огнем, но были при этом печальны. Второй
лапкой человечек ловко приподнял берет, показал свои черно-седоватые
кудри и стал вмиг похож на сильно уменьшенного, обряженного в нелепую
одежду врубелевского Пана.
- Академ Ной Янович, - представился обезьяний человечек.
Давно! Давно отгремело то время, когда бегал Ной Янович по этому же
или похожему двору с одноколесной, опасно кренящейся то в одну, то в
другую сторону тачкой, и так же напевно и мелодично, но, правда, и с
чуть заметным присвистом и даже с гнездящимся где-то в глубине голоса
ужасом кричал:
- Марр! Марр! Марр разбит!
Давно ушло и другое время, когда Ной Янович, посвятивший яфетической
теории Марра первую треть своей нескончаемой жизни и в один день сошед-
ший с ума после разгрома этой книги, - мерно и медленно плакал, вспоми-
ная напрасные свои труды.
Давно перестал он вопрошать сурово железнодорожных служащих и тупова-
тых копачей, а также грубых сборщиц стеклотары и перепачканных в синьке
базарных инвалидов:
"Вы не верите в праязык? Не верите, что он существовал? Ну так теперь
вы поверите!" И в доказательство существования праязыка вываливал наружу
свой, в мелких красных пупырышках язык, а затем почти силой заставлял
ничего не кумекающего в праязыках собеседника заглянуть поглубже в отк-
рытый, иногда как казалось даже, дымящийся рот. И собеседник, заглянув в
широко раззявленный рот, видел нечто необыкновенное. Необыкновенность
была в том, что Ной Янович обладал редким, ныне почти не встречавшимся
атавистическим признаком: у него было два языка. Второй язык - собствен-
но не язык в полном смысле, а неотмерший языковой отросток, узко и остро
торчавший над языком основным и на нем же крепившийся, - и придавал го-
лосу Ноя то характерное, напевно-свистящее звучание, которое бросало не-
которых чувствительных людей в дрожь, заставляя припоминать некогда слы-
шанный их предками, ломающий ветки посвист, а за посвистом вслед сладко
убалтывающий говорок трехглавого змия.
Но и время вываливания двух языков для Ноя Яновича прошло. Давно ми-
