Солля свело челюсти от желания убить - но пришедший на смену страх вернул
все на свои места.
Фагирра начал обвинительную речь, и с первых же слов Эгерт понял, что
дело безнадежно, что Тория обречена и пощады не будет.
Фагирра говорил ровно и просто, люди слушали его, затаив дыхание, и
только в задних рядах не умолкал шепот - слова обвинителя по цепочке
передавались на площадь. Из речи его, взвешенной и выверенной, как
произведение ювелира, неоспоримо следовало, что декан давно уже собирался
отравить город и что дочь, конечно же, помогала ему; Фагирра упоминал
такие детали и приводил такие доказательства, что у Солля заныло сердце:
или в университете долгое время работал шпион ордена Лаш, или Тория под
пытками рассказала о самых личных, самых потаенных деталях из жизни отца.
Толпа исполнялась негодованием - Эгерт чувствовал, как праведный гнев
проникает по цепочке за стены суда, как человеческое море на площади
наливается глухим озлоблением и жаждой расплаты.
Тория слушала, внутренне сжавшись - Эгерт чувствовал, как она
пытается собрать воедино разбегающиеся мысли, как вздрагивает от
обвинений, как от ударов. Надежда ее, вспыхнувшая было при виде Солля,
теперь гасла понемногу, как дотлевающий уголек.
Внимательно взглянув на Эгерта, Фагирра закончил, накинул капюшон и
отошел к судейскому креслу; по знаку судьи на помост один за другим стали
подниматься свидетели.
Первому, толстому торговцу, было труднее всего - он не знал, что
говорить, и только невнятно жаловался; его слушали с сочувствием, всякий
человек из толпы мог сказать на его месте те же слова. Все, кто поднимался
на помост вслед за торговцем, так и поступали - жалобы повторялись и
повторялись, женщины плакали, перечисляя свои потери; толпа притихла, впав
в тоску.
Наконец, список свидетелей Мора иссяк - какой-то парень из толпы
рвался высказаться по собственному почину, но его быстро убедили
заткнуться; все взгляды, посуровевшие, угрюмые, устремились на обвиняемую
- Эгерт ощутил удар ненависти, все силой пришедшейся на Торию. Беззвучно
застонав, он рванулся к ней, желая прикрыть и защитить - но остался сидеть
на месте, в то время как судья прошелестел, а канцелярист повторил, что
сейчас обвинитель допросит подсудимую.
Тория встала - одно это движение стоило ей мучительного усилия, Эгерт
чувствовал, как вздрагивает каждый нерв ее, каждая натянутая мышца.
Поднявшись на помост, она мельком взглянула на Солля - Эгерт подался
вперед, мысленно поддерживая, обнимая, успокаивая. Фагирра встал у помоста
- по телу Тории прошла судорога, будто близкое присутствие плащеносца было
ей невыносимо.
- Верно ли, что декан Луаян был вашим отцом? - звучно спросил
Фагирра.
Тория - Эгерт знал, какого усилия ей это стоит - повернула голову и
глянула ему прямо в лицо:
- Декан Луаян есть мой отец, - ответила она хрипловато, но громко и
твердо. - Он умер - но в памяти тысяч знавших его он есть.
Зал, притихший было, зашептался.
Губы Фагирры чуть дрогнули - Соллю показалось, что он собирается
улыбнуться:
- Что ж... Дочерние чувства похвальны, но они не оправдывают гибели
сотен людей!
Эгерт ощутил, как Тория рывком пытается преодолеть свою боль и свой
страх:
- Эти люди погублены вами. Палачи в капюшонах, теперь вы рыдаете о
своих жертвах?! В ту ночь, когда явился Мор, - она обернулась к залу, - в
ту самую ночь...
- Не тратьте лишних слов, - резко оборвал ее Фагирра. - В ту самую
ночь вы и ваш отец проводили некие магические действа в наглухо закрытом
кабинете... Да или нет?
Эгерт понял, как ей страшно. Фагирра стоял рядом, вцепившись взглядом
в ее воспаленные глаза; Тория зашаталась под его напором:
- Да... Однако...
Широким красноречивым движением Фагирра обернулся к судье, затем к
залу:
- Всю ночь в кабинете декана горели сотни свечей... Ваши близкие были
еще живы. Наутро завыли собаки по всему городу - а ваши близкие были еще
живы, но вот явился вызванный чародеями Мор...
- Неправда! - хотела крикнуть Тория, но голос ее сорвался. Будто
умоляя о помощи, она глянула на Солля - и он увидел, как умирает ее
надежда.
- Неправда... - эхом донеслось из угла, где притаились студенты;
толпа зарокотала так, что канцеляристу пришлось постучать по столу, а
стражникам - вскинуть пики.
Ободренная неожиданной поддержкой, Тория вновь смогла овладеть собой,
и Эгерт ощутил почти воочию, как сквозь сгущающуюся в ее сознании черную
пелену прорывается яростное желание сопротивляться, обвинять:
- Неправда, что Мор явился по воле моего отца... Это орден Лаш
призвал к нам смерть. Кто из вас знает, что есть орден Лаш на самом деле?!
Кто из вас знает, что за планы они вынашивают под капюшонами? И кто из вас
не подтвердит, что за всю жизнь мой отец никому не причинил зла...
Кто-нибудь, хоть один из вас, припомнит, чтобы он обидел хоть собаку? С
помощью магии или без нее, но он служил университету десятки лет... Он
творил добро, и это он спас всех вас от Мора, он закрыл нас своим телом...
Он отдал свою жизнь, а теперь...
Тория покачнулась от внезапно всколыхнувшейся боли - пытки оставили
на ее теле множество страшных отметин, Эгерт до крови укусил себя за руку.
Толпа глухо гудела; удивленные люди так и сяк повторяли друг другу слова
обвиняемой, передавая их на площадь, и в чьей-то душе, возможно,
зашевелилось посеянное этими словами сомнение. Студенты повернулись друг к
другу спинами, образуя как бы живую крепость, оплот защитников Тории;
краем глаза Солль заметил господина ректора, держащегося за сердце,
протискивающегося к выходу.
Фагирра, невозмутимый, с чуть приподнятыми уголками бледного рта,
проронил негромко:
- Вы усугубляете свою вину, совершая словесное преступление против
Лаш...
Тории мучительно трудно было заговорить снова:
- Вы... Не привели ни одного веского доказательства вины моего отца.
Все, что вы говорили... ничего не... У вас нет... ни доказательств, ни...
свидетелей.
Она говорила все тише и тише. Пытаясь разобрать ее слова, толпа
примолкла, и в душном воздухе зала слышны стали только поскрипывание
подошв да сдерживаемое дыхание сотен людей.
Фагирра улыбнулся-таки:
- Свидетель есть.
Тория хотела что-то сказать, она уже вскинула голову, изливая на
Фагирру весь свой гнев и презрение - но осеклась и замолчала. Эгерт
почувствовал, как вся ее сила, вся воля истекают куда-то, уходят, как вода
сквозь разомкнутые пальцы; надежда, еще теплившаяся до этой минуты и
помогавшая бороться, последний раз дрогнула - и умерла. В наступившей
тишине Тория повернула голову и встретилась глазами с Эгертом.
Он сидел один на бесконечно длинной скамье, скорчившийся, обреченный
на предательство; в глазах Тории стоял тоскливый вопрос, на который Солль
не мог ответить. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и он
чувствовал, как борются в ее душе жалость, отчаяние, презрение к его
слабости; потом на смену им пришла смертельная усталость. Тория медленно
опустила голову, сгорбилась, и, волоча ноги, без единого слова вернулась
на свое место.
Несколько секунд в зале все еще было тихо, потом, быстро нарастая,
пронесся гул; канцелярист хотел было ударить по столу - едва заметным
движением Фагирра остановил его, и никем не сдерживаемый зал какое-то
время свободно изъявлял и удивление, и возмущение, и гнев по отношению к
колдунье, сдавшейся перед лицом неопровержимых доказательств.
Наконец, Фагирра щелкнул пальцами, канцелярист загрохотал по
столешнице, а стражники заколотили в пол древками пик. Толпа, хоть и не
сразу, примолкла. Судья что-то сказал, Солль не расслышал; канцелярист
звонко повторил его фразу, но до Эгерта, пребывавшего в муторном отупении,
эти слова дошли только тогда, когда стоящий за спиной стражник крепко взял
его под локоть и поднял со скамьи.
Он затравленно огляделся - Фагирра смотрел на него из-под капюшона, и
в глазах его стоял доброжелательный и одновременно властный приказ.
Эгерт не помнил, как оказался на помосте.
Там, за стенами, вероятно, вышло солнце, и два луча его упали в два
высоких зарешеченных окна. В своем углу оживились подавленные было
студенты, Эгерт услышал свое имя, повторяемое по многу раз, повторяемое
возбужденно, тише и громче, повторяемое равнодушно, или с изумлением, или
с радостью и надеждой. Те, кто много дней делил с Соллем жилье и стол, кто
сидел с ним рядом на лекциях и распивал вино в веселых кабаках, те, кто
знал о намечающейся свадьбе, вправе были ожидать от него слов,
приличествующих честному человеку.
Палач снова вздохнул, пытаясь оттереть от своего балахона темное
пятнышко; клещи в его мешке чуть слышно звякнули, и Эгерт ощутил первый
толчок вечного животного страха.
Тория глядела в сторону, по прежнему сгорбившаяся, утомленная,
равнодушная.
- Вот свидетель обвинения, - веско сказал Фагирра. - Имя этого
человека - Эгерт Солль, последнее время он был вхож в кабинет декана и
близок к его дочери... Потому его свидетельство так важно для нас - в ту
роковую ночь он присутствовал на отвратительном колдовском ритуале... Мы
слушаем вас, Солль.
Во всем мире стояла гробовая, неестественная тишина. Два окна
смотрели на Эгерта, как два пустых прозрачных глаза; он молчал, и в
столбах света танцевали пылинки, и Тория, замершая на своей скамье, вдруг
подняла голову.
Наверное, ей передалась его боль и его тоска - но в эту самую секунду
он вдруг ощутил, как, осознав ужас и отчаяние любимого человека, она ищет
его взгляда.
Он молчал, не в силах выдавить ни звука. Фагирра усмехнулся:
- Хорошо... Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте. Верно ли, что
ваше имя - Эгерт Солль?
- Да, - механически произнесли его губы. По толпе пронесся вздох.
- Верно ли, что вы прибыли из города Каваррена около года тому назад?
Эгерт увидел башни и флюгера, отразившиеся в воде весенней Кавы,
вымытую дождем мостовую, лошадку под нарядным детским седлом, звонко
хлопнувший ставень и смеющуюся мать с ладонью у глаз...
- Да, - ответил он отрешенно.
- Хорошо... Верно ли, что все это время вы жили при университете,
тесно общаясь с деканом и его дочерью, что она уже почти стала вашей
женой?
Он наконец уступил молчаливым просьбам Тории и решился посмотреть на
нее.
Она сидела, подавшись вперед и не сводя с него глаз; Эгерт
почувствовал, как, поймав его взгляд, она чуть расслабляется, и лицо ее
теплеет, и искусанные губы пытаются сложиться в улыбку. Ей радостно видеть
его даже сейчас, на пороге предательства, и она спешит излить на него
неистребленную пытками, почти материнскую, исступленную нежность, ведь его
тоже пытают, пытают, может быть, горше и больнее, на глазах всего города,
на глазах любимой женщины, она понимает, каково ему, что с ним сейчас, что
будет потом, она все понимает...
Ему легче было бы пережить презрение, нежели сострадание. Он перевел
на Фагирру замутненные, полные ненависти глаза:
- Да!
И в этот момент во взгляде Тории что-то дрогнуло. Солль снова
встретился с ней глазами - и волосы зашевелились у него на голове, потому
что он понял тоже.
Трясущаяся рука его легла на шрам. Единственный день. Единственный
шанс. Не ошибиться в ответе...
- Верно ли, что в ночь накануне Мора вы находились в кабинете декана
и видели все, происходившее там?
Путь должен быть пройден до конца.
