что орден Лаш полон безумцев и ни перед чем не остановится, и, затевая с
ним войну, Тория становится на лезвие бритвы, а для него, Солля, нет в
мире ничего дороже ее жизни... Однако Тория молчала, в глазах ее стоял
холодный упрек, и под этим взглядом Солль никак не мог собрать в связную
речь все свои мятущиеся мысли.
- Я не стану ругать тебя, - проговорила она так отчужденно, что Эгерт
испугался. - За тебя говорит заклятие... Но с каких пор его трусливый
голос стал так похож на твой собственный?
Зависла пауза, долгая, мучительная, и Эгерту вспомнился тот день,
когда тяжелая книга в руках Тории разбила ему лицо.
- Я так надеялась на ректора, - сказала, наконец, Тория, и голос ее
дрогнул. - Поддержки одних только студентов... мало... Хотя... - она о
чем-то задумалась и продолжала не сразу: - Хотя я найду... поддержку... но
неужели не у тебя?!
Эгерту захотелось стать перед ней на колени; вместо этого он подошел
и сказал прямо в безжалостные сухие глаза:
- Думай обо мне что хочешь. Считай меня кем хочешь, но заклятье тут
ни при чем, никто не заклинал меня бояться... за тебя!.. А я... - и снова
он запнулся, хотя так надо было сказать о том, как страшна и нелепа сама
мысль потерять ее, потерять сейчас, когда они остались вдвоем посреди
враждебного мира, и как больно сознавать, что он не в состоянии защитить
самое дорогое, самое любимое, что у него есть. Все это необходимо было
облечь в слова - но его жалкие усилия оказались тщетны.
Она отвернулась, так и не не дождавшись. Глядя в ее неестественно
прямую спину, он в страхе понял, что между ними проползла трещина, что
этот разговор может не забыться никогда, что надо спасать Торию и спасать
себя - он понял это и по-прежнему молчал, потому что она права, потому что
он трус, не мужчина и потому не ровня ей...
В коридоре послышались шаги - не обычные, размеренные, а непривычно
громкие, торопливые; Эгерт услышал сбивчивый голос господина ректора и
удивленно поднял голову. Тория медленно обернулась; в дверь постучали -
сначала дробно, испуганно, а потом резко и требовательно, даже грубо -
Солль был уверен, что за все время своего существования дверь деканового
кабинета не знала подобного обращения.
Тория холодно подняла брови:
- В чем дело?
- Именем закона! - сухо донеслось из-за двери, и сразу же задребезжал
голос ректора, взволнованный и сбивчивый:
- Господа, это какое-то недоразумение... Это храм науки, сюда нельзя
с оружием, господа!
Дверь затряслась под новыми ударами, и с каждым из них душа Эгерта
уходила все дальше в пятки - он стиснул зубы, молясь про себя: небо,
помоги мне хоть сейчас держать себя достойно!
Тория презрительно усмехнулась. Откинула запирающий двери крюк и
встала на пороге - проклиная себя, Солль не удержался и отступил в темный
угол. Невидимый снаружи, он разглядел из-за спины Тории красно-белые
мундиры, бледную лысину ректора, толпу взволнованных студентов и
скуластое, спокойное лицо офицера с зажатой в руке стилизованной плетью -
знаком того, что в настоящий момент он выполняет волю властей.
- Это кабинет моего отца, - сказала Тория все так же холодно. -
Никому не позволено ломиться в эту дверь, и никто не войдет сюда без моего
согласия... Что угодно господам?
Офицер поднял свою плеть:
- Таким образом, вы подтверждаете, что вы - дочь декана Луаяна?
- Я повторю это тысячу раз и тысячу раз испытаю гордость.
Офицер кивнул, будто бы ответ Тории доставил ему удовольствие:
- В таком случае мы приглашаем госпожу следовать за нами.
Эгерт чувствовал, как по спине его катятся струйки холодного пота.
Почему всегда самое страшное, самое невероятное, уместное разве что в
ночных кошмарах, почему в его жизни это всегда случается на самом деле?!
Тория между тем вскинула голову еще выше - хоть это, казалось, было
уже невозможным:
- Приглашаете? С какой стати, и что, если я откажусь?
Офицер снова кивнул и снова удовлетворенно, будто бы только и ждал
подобного вопроса:
- Мы действуем по приказу господина судьи, - в подтверждение своих
слов он потряс своей стилизованной плетью, - и уполномочены принудить
госпожу, если она откажется следовать за нами добровольно.
И тогда Эгерту немыслимо захотелось, чтобы Тория оглянулась на него.
Чего, казалось бы, проще - оглянуться в поисках помощи, поддержки,
защиты... Но он с самого начала знал, что она не обернется, потому что
защиты от Солля ждать не приходится, а встретившись взглядом с его
страдающими, виноватыми, измученными глазами не ощутишь ни поддержки, ни
надежды. Он знал это и все равно беззвучно просил ее обернуться, и она уже
хотела было сделать это - но замерла на половине движения.
- Господа, - вмешался ректор, и Солль увидел, как совсем по-старчески
мотается на тонкой шее его голова. - Господа... Это... немыслимо. Никогда
еще в этих стенах никого не арестовывали... Это храм... Это прибежище
духа... Господа, вы творите святотатство, я пойду к бургомистру...
- Не волнуйтесь, господин ректор, - проговорила Тория медленно, будто
раздумывая. - Я полагаю, что недоразумение вскоре разрешится и...
Оборвав себя, она обратилась к офицеру:
- Что ж, я поняла, что вы не остановитесь и перед насилием, господа,
а я не желаю, чтобы в этих и без того оскверненных стенах произошло еще и
насилие. Я иду, - она шагнула вперед, быстро закрывая за собой двери
кабинета, будто желая этим последним движением защитить Солля от
посторонних взглядов.
Дверь закрылась; Эгерт стоял, вцепившись ногтями в ладони, и слушал,
как отдаляются по коридору грохот сапог, перешептывания смятенных
студентов и причитания ректора.
Здание суда было самым тяжелым, самым громоздким, самым неуклюжим
сооружением на площади. Эгерт привык десятой дорогой обходить железные
двери с чеканной надписью "Бойся закона!", а круглая черная тумба с
небольшой виселицей, где болталась в петле тряпичная кукла, казалась ему
страшной и отвратительной одновременно.
Шел мокрый снег - Соллю он казался грязно-серым, как слежавшаяся
вата. Башмаки по щиколотку увязали в холодной каше, и по фонарному столбу,
служившему Соллю чем-то вроде пристанища, струйками сочилась вода. Дрожа
всем телом, переминаясь с ноги на ногу, он до боли в глазах вглядывался в
плотно закрытые двери, теша себя изначально глупой надеждой: вот железный
капкан разожмется и выпустит Торию.
Стайка студентов, вначале составлявших ему компанию, понемногу
рассеялась - понурые, подавленные, они разбрелись, не глядя друг на друга.
В здание суда входили и выходили разные люди - либо чиновники, важные или
озабоченные, либо стражники с копьями, либо просители со втянутыми в плечи
головами. Дыша на озябшие пальцы, Эгерт гадал, предъявили Тории обвинение
или еще нет, и в чем ее обвинили, и кто теперь поможет, если даже визит
ректора к бургомистру окончился ничем.
Он провел на площади полную страхов длинную ночь, освещенную едва
теплящимся светом фонаря да зловещими отблесками в окнах угрюмого здания.
Рассвет наступил поздно, и белесым утром Эгерт увидел входящих в железные
двери служителей Лаш.
Их было четверо, и все они казались Соллю похожими на Фагирру; двери
закрылись за ними, и Эгерт скорчился у своего столба, изнывая от страха,
тоски и безысходности.
Обвинение, конечно же, исходит от Лаш. Откуда-то из давних
воспоминаний выплыли слова Фагирры: "Городской судья все так же
прислушивается к советам магистра..." Да, но все-таки орден Лаш - это еще
не суд! Может быть, судье можно объяснить... Раскрыть глаза... Возможно,
Черный Мор отнял близких и у него, Мор ведь не разбирает ни чинов, ни
должностей...
Из железных дверей спешно вышла группа стражников - Соллю показалось,
что он узнает офицера, арестовавшего Торию. Безжалостно разметывая
сапогами снежную кашу, стражники поспешили прочь, и Эгерт выругал себя за
глупую мнительность - ему показалось, что они снова направляются к
университету.
Был бы жив декан... Был бы жив декан Луаян, разве посмели бы... А
теперь Тории не на кого рассчитывать, кроме...
Он прижался щекой к мокрому холодному столбу, пережидая приступ
страха. Подойти к железной двери, минуя казненную куклу, переступить этот
порог... Но ведь Тория уже переступила его.
Долго и с пристрастием он уверял себя, что ничего страшного нет в
предстоящем ему деле - он просто должен войти, а потом и выйти, вот только
надо увидеть судью, убедить его... Судья - это не Лаш... А Тория уже там,
возможно, он увидит ее...
Эта мысль оказалась решающей. Сразу вспомнив все свои защитные
ритуалы, скрестив пальцы одной руки и затиснув пуговицу в другой, он по
сложному извилистому маршруту двинулся к железной двери.
Ему ни за что не хватило бы смелости взяться за ручку - но, по
счастью или на горе, дверь открылась перед ним сама, выпуская какого-то
писца с бесцветным взглядом; Соллю ничего не оставалось делать, как
шагнуть вперед, в неизвестность.
Неизвестность обернулась низким полукруглым помещением со множеством
дверей, голым столом посередине и скучающим стражником у входа; стражник и
не взглянул на вошедшего Солля, а вялый молодой канцелярист, рассеянно
водивший по столешнице кончиком ржавого перочинного ножа, покосился
вопросительно, однако без особенного интереса:
- Дверь закройте плотнее...
Дверь и без Эгерта захлопнулась намертво, как дверца клетки.
Задребезжала прикованная к засову цепь.
- По какому делу? - поинтересовался канцелярист. Вид его, сонный и
вполне заурядный, немного успокоил Солля - первый, кто встретил его в
столь страшном учреждении, выглядел ничуть не более зловеще, нежели
какой-нибудь лавочник. Собравшись с духом, изо всех сил сжав свою
пуговицу, Эгерт выдавил:
- Дочь... декана Луаяна из университета... арестована вчера... Я... -
он запнулся, не зная, что говорить дальше; канцелярист тем временем
оживился:
- Имя?
- Чье? - глупо переспросил Солль.
- Ваше, - канцелярист, по-видимому, давно привык к тупости
посетителей.
- Солль, - сказал Эгерт после паузы. Мутные глаза канцеляриста
блеснули:
- Солль? Вольнослушатель?
Неприятно пораженный такой осведомленностью, Эгерт через силу кивнул.
Канцелярист почесал щеку кончиком ножа:
- Думаю... Погодите-ка, Солль, я доложу, - и, неслышно выскользнув
из-за стола, чиновник нырнул в один из боковых коридоров.
Вместо того, чтобы обрадоваться, Эгерт снова испугался - сильнее, чем
прежде, до дрожи в коленях. Ноги его сами сделали шаг к двери - дремлющий
стражник повел глазами, и рука его рассеянно легла на древко копья. Эгерт
застыл. Второй стражник, неторопливо появившийся оттуда, куда улизнул
чиновник, оглядел Солля критически - так повар оглядывает принесенную с
базара тушку.
Канцелярист, выглянув из совсем уже другой двери, поманил Эгерта
согнутым пальцем:
- Идемте-ка, Солль...
И тогда покорный, как приютский мальчик, Эгерт последовал навстречу
своей судьбе; в темном коридоре ему пришлось разминуться с плащеносцами.
На Солля дохнуло знакомым терпким запахом, показавшимся теперь
отвратительным до рвоты; никто из воинов Лаш не поднял капюшона, но Эгерт
ощутил четыре холодных внимательных взгляда.
Лицо судьи нависало набрякшими складками, и в складках этих тонули
маленькие, пронзительные глаза. Эгерт взглянул в них один раз - и сразу
потупился, разглядывая гладкий, с мраморными прожилками пол, на который
стекала вода с его собственных вымокших башмаков. Судья изучал его - не
