что у этого ребенка характер, как весенний день, солнце-тучи...
Он усмехнулся и подмигнул расцвевшей Алане; сестра боготворит его так
же, как сам он обожает отца. Кто знает, как сложились бы их отношения,
будь задиристая Алана чуть старше - но между ними разница в тринадцать
лет, для пятилетней девочки восемнадцатилетний брат - чудо из чудес,
третий родитель...
- Луар, ты думал, о чем я просила? - мать задумчиво потрогала висок.
Она звала его "Луаром" только в особо серьезных случаях.
Честно говоря, он не думал. Если мать хочет, чтобы он поступил в
Университет - он поступит, конечно, но и это, пожалуй, бесполезно. С
младенчества он хотел стать воином, как отец - но с отцом ему никогда не
сравняться ни доблестью, ни умением, а вот мать... Ему никогда не
сделаться таким ученым, как она. Голова лопнет.
- Я не знаю, - сказал он честно и едва удержался, чтобы не добавить:
у выдающихся родителей дети обычно тусклые, как стекляшки.
Мать огорчилась; Луар чуть ли не кожей почувствовал, как она
огорчилась - но виду не подала:
- Что ж... Если ты захочешь чего-нибудь другого... - она взглянула на
отца, будто ожидая поддержки.
- Все-таки лошадь - это не зверь, - задумчиво предположила Алана. -
Лошадь - значит зверька...
- Ты грустный или мне кажется? - спросил отец. Луар снова улыбнулся
через силу.
Отец успел остановить руку влюбленной Даллы, навострившейся заново
наполнить его бокал; от прикосновения своего кумира бедная девушка чуть не
грохнулась в обморок.
- У меня к тебе будет разговор, Денек, - сказал отец, и Луар
встрепенулся. - Погуляем... после завтрака?
- Конечно, - поспешно отозвался Луар, довольный и обеспокоенный
одновременно.
Далла споткнулась в дверях и уронила на пол соусницу.
Улицы помнили недавний праздник. В этот уже не ранний час город все
еще пребывал в сонном оцепенении, и тишина нарушалась лишь размеренным
шарканьем метелок.
Отец и сын вышли на площадь, непривычно малолюдную и пустую: театрики
и балаганы, развлекавшие зрителей несколько дней подряд, исчезли,
изгнанные с площади приказом бургомистра. Там, где еще недавно стояли
подмостки, громоздилась теперь куча хлама; в стороне лежал огромный, с
разорванным боком барабан.
Перед зданием университета величественно замерли железная змея и
деревянная обезьяна; чья-то развеселая рука украсила обезьянью голову
шутовским колпаком. Полковник Солль молча поднялся по широкой лестнице,
чтобы стянуть колпак с темного деревянного лба.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - сказал Луар. - Ты думаешь, что я...
должен сделать так, как хочет мама? Стать студентом?
Отец задумчиво повертел в пальцах пеструю тряпочку. Улыбнулся:
- Знаешь, вчера я видел представление бродячей труппы... Такой
занятный фарс. И что интересно - в точности повторяющий приключение,
которое я сам устроил в городе Каваррене много лет назад... Еще до
знакомства с мамой.
Луар насторожился. За всю свою жизнь ему лишь дважды случалось
побывать на родине отца - он смутно помнил красивый городок на берегу
реки, огромный дом с гербом на воротах, желтого старичка в тесном гробу -
своего деда... Мать не была в Каваррене ни разу, по крайней мере на памяти
Луара; отец никогда не вспоминал при ней о своей каварренской жизни - а
вот Луару рассказывал, смачно и с удовольствием, и про породистых бойцовых
вепрей, и про высоких тонконогих коней, и про славный полк гуардов, парады
и патрули, охоты и иногда - дуэли... Тогда Луар завидовал отцу - и лишний
раз осознавал, что такую жизнь ему не прожить никогда.
Луар вздохнул. Отец следил за ним, накручивая колпачок на палец.
Навстречу им попалась стайка студентов; кто-то первый заметил
полковника Солля, произошло сложное переталкивание локтями - и ученые
юноши поприветствовали Луарова отца с необычной для сорвиголов
почтительностью. Черные шапочки в их руках коснулись кисточками мостовой;
Солль кивнул в ответ - студенты заулыбались, осчастливленные. Луара они,
как водится, не заметили - впрочем, он и не огорчился.
Он всегда любил молча идти рядом с отцом. Сколько себя помнил -
сначала держась за руку, и голова его едва дотягивалась отцу до пояса; в
один отцов шаг тогда укладывалось несколько Луаровых. Даже теперь ему
приходилось шагать чаще, чтобы примеряться к шагу своего замечательного
спутника - и все равно он любил идти рядом, молчать и впитывать то
искреннее и глубокое почтение, которое выказывали его отцу самые разные
люди...
Отец и сын миновали здание суда, перед которым возвышалась круглая
черная тумба, а на тумбе болтался игрушечный висельник на игрушечной же
перекладине. Луар скользнул по нему равнодушным, давно привычным взглядом.
Рядом возвышалась наглухо запертая башня - ее звали "Башней Лаш", и
случалось, что на изъеденных временем стенах появлялись написанные углем
проклятия. Луар так и не знал толком - люди их пишут или сами проступают;
за Башней укрепилась самая дурная слава, и стражники угрюмо гоняли
любопытных от этих крепко запертых, да еще и заложенных кирпичами ворот.
Сейчас двое красно-белых стражей порядка нерешительно отпихивали
древками расхристанного, грязного, обвешанного лохмотьями старика; Луар
почувствовал, как напрягся идущий рядом отец. Старик был городским
сумасшедшим; он то исчезал надолго, то появлялся в городе снова, шатался
по улицам, выкрикивая неразборчивые мольбы и собирая за собой целые шлейфы
злых ребятишек; теперь, накинув на голову остатки ветхого капюшона, он
что-то втолковывал стражникам, а те щерились и толкали его все злее -
древками в живот...
- Лаш-ашша! - тонко выкрикнул старик. Луаров спутник передернулся.
Встретившись с отцовым взглядом, Луар передернулся тоже. Это был чужой,
свинцовый взгляд, которого Луар никогда раньше не видел в его глазах...
Или почти никогда.
На секунду оставив старика, стражники поспешили поприветствовать
господина полковника; Луаров отец ответил, не сбавляя шага. Скоро старик и
стражники остались позади.
Весь следующий за площадью квартал Луар шел, не поднимая головы.
Будто в бокале сладкого вина оказался вдруг рыбий жир - его задела не
столько неприятная встреча, сколько болезненная реакция отца; нервный и
мнительный, он принял тот свинцовый взгляд едва ли не на свой счет. Отец
молча и виновато положил руку ему на плечо.
Луар знал, почему сам вид безумного старика способен ввести отца в
ярость и раздражение. Эгерта Солля связывала с ныне запрещенным Орденом
Лаш давняя трагедия; Луар догадывался, что отцу тяжело всякий раз даже
смотреть на заколоченную Башню, что, будь его воля, он давно бы жил в
Каваррене - но мама не может без Университета, без кабинета своего отца,
Луарового деда, которого звали Луаян, который был магом и в честь
которого, собственно, Луар получил свое имя...
И еще - мама не любит Каваррена.
Луар вздохнул и, выказывая отцу свою солидарность, тихонько пожал его
локоть.
...Ему было лет двенадцать, когда, жаждущий забав и раззадоренный
примером прочих ребятишек, он запустил в старика камнем. Несчастный случай
направил его руку - камень угодил бедняге в лицо и рассек бровь. Старец
вскрикнул и едва устоял на ногах; балахон его перепачкался кровью.
Тот же несчастный случай сделал так, что отец и мать Луара стали
свидетелями его поступка.
Отец - и Луар был искренне в том уверен - и сам с удовольствием
швырнул бы камнем в ненавистного старика; однако реакция его оказалась
вовсе не такой, как ожидалось. Отец был хмур и молчал - а уж мать и вовсе
потемнела, как туча. Луару доходчиво объяснили, как нехорошо причинять
боль старым, да еще и безумным людям, как отвратителен его поступок и что
за это полагается; видя реакцию отца, он и сам уже уверился в
совершеннейшем ужасе случившегося. Мать, стиснув зубы, послала за розгами
- и Луар, на чью долю до сих пор не выпадало такого наказания, прекрасно
знал, что рука ее не дрогнет.
Тогда он взял отца за локоть и шепотом попросил его собственноручно
исполнить приговор. Он не знал, как сложились бы потом их отношения с
матерью - но от отца он с радостью готов был снести и это. Тем более, что
в глубине души его по-прежнему жила уверенность: отец бы и сам...
...Они покружили по улицам, постояли на горбатом мостике над каналом;
Луар чувствовал, что отец собирается с мыслями, а может быть, и с духом -
и молчал, боясь оказаться глупым, что-то нарушить. В нем почему-то крепла
уверенность, что сегодняшняя прогулка откроет ему, Луару, нечто важное,
что еще приблизит его к отцу - хотя ближе, казалось бы, невозможно...
- Сынок, - сказал наконец полковник Солль. Маленький камушек вырвался
из его руки и утонул в канале, оставив на поверхности тонкое расходящееся
кольцо. - Ты сегодня очень хорошо фехтовал.
Луар вздрогнул. Он ожидал каких угодно слов - но только не этих. Он
не смог сдержать довольной улыбки - но прекрасно понял, что отец хочет
чего-то большего, нежели просто похвалить.
- Ты хорошо фехтовал, - продолжал отец, бросая другой камушек, - но,
видишь ли, ты ведь можешь вообще не фехтовать... Если вдруг не захочешь...
От этого мы не станем любить тебя меньше.
Сбитый с толку, Луар смотрел, как расходятся по воде темные круги.
Отец улыбнулся:
- Ты можешь не поступать в университет и не прочесть больше ни одной
книги... Нам будет грустно, но все равно мы тебя не разлюбим. Понимаешь?
- Нет, - честно признался Луар.
Отец вздохнул:
- Теленок валяется в ромашках и сосет вымя... А теперь представь, что
то же самое делает здоровенный бык.
Помолчали.
- Я что-то не так делаю? - спросил Луар шепотом. Отец запустил руку в
путаницу своих светлых, как и у Луара, волос, смел со лба назойливые
пряди:
- Я, наверное, не так сказал... Малыш, нельзя до старости жить
детством. Хм... Старость твоя далеко, конечно, но пора выбирать...
Луар прерывисто вздохнул. Потупился, изучая мокрицу на влажном камне
перил.
Отцова рука легла ему на плечо:
- Денек...
- Выбери за меня, - вдруг страстно попросил Луар. - Мне кажется...
что у тебя лучше получится.
Отцовы пальцы на его плече сжались:
- Ну нельзя же!.. Ты мужчина, ты решаешь свою судьбу...
Луар вздохнул снова. Этого-то он и боялся; непостижимое будущее,
неотвратимые перемены... Вернуться бы в четырнадцать лет. Даже и в
двенадцать - несмотря даже на ту порку... Ведь потом было все хорошо...
Даже лучше прежнего... Кажется, та боль привязала его к отцу, вместо того
чтобы оттолкнуть...
- Твой выбор будет правильнее, - сказал он глухо. - Ты опытнее... да
и потом...
Он запнулся. Отец устало опустил кончики рта:
- Что - "потом"?
Луар молчал. Он мог бы сказать, что отец его умнее и лучше, что ему,
сыну, никогда и ни в чем не сравняться с великолепным отцом - но он
молчал, опасаясь насмешки.
Его собеседник тоже молчал и смотрел без улыбки. Вздохнул, перевел
взгляд на воду; потер пальцем ухо, будто собираясь с мыслями:
- Сынок... Когда я был такой, как ты... чуть постарше. В Каваррене...
- Эгерт Солль перевел дыхание. - Я совершил очень гадкий поступок. И я...
был за него страшным образом наказан. Заклятье трусости... сделало меня
жалким и... отвратительным существом. Я никогда не говорил тебе, но мама
очень хорошо знает.
У Луара мурашки забегали по коже. Отец говорит о каком-то незнакомом
человеке, а он, Луар, прослушал начало истории...
- Я стал трусом, Луар, самым низостным из трусов. Я боялся темноты,
