Внутри моей груди сидела толстая игла. Временами я замирала,
забывалась, тупо глядя в ползущую навстречу дорогу, и тогда игла причиняла
только тупую тягучую боль. Однако стоило лишь допустить неосторожное
движение души, лишнее воспоминание - и, потревоженная, игла снова
протыкала меня насквозь; я осознавала потерю десятки раз подряд, и боль не
притуплялась.
Луар молчал. Навстречу ползла серая лента дороги.
...И топала пегая лошадка, привычная к своему неспешному пути, к
запаху дыма и грому жестяного листа, к любопытствующей толпе, к
бесконечной смене декораций, дорог, дворцов, базаров...
Я вздрагивала, приходя в себя. Две моих жизни переплелись, спутались,
как брачующиеся змеи. Я забывала, кто за моей спиной - спокойный ироничный
Флобастер либо тот, другой, из-за которого все оборвалось...
Все оборвалось. Флобастер пытался меня удержать - возможно, он
предчувствовал свой ужасный конец. Если б я была там, его бы не убили. Во
всяком случае, сначала убили бы меня...
Кто он мне был. Кем же он все-таки был...
Над дорогой стояло облако, похожее на безвольную, мертво повисшую
руку. Из небесной ладони выскользнула и теперь моталась по небу черная
птица.
Что, если он умер, не простив?!
В безлюдной рощице нас догнал незнакомый всадник. Хмурый старикашка,
заросший от уха до уха жесткой, как щетка, редкой бороденкой,
требовательно взмахнул рукой - я испугалась, но как-то вяло, ненатурально.
Луар натянут поводья и спустил меня на землю. Стоя на ватных ногах, я
смотрела, как он толкует о чем-то с жилистым старикашкой, как, отрывисто
поклонившись, тот разворачивает лошадь и скачет обратно...
- Кто это? - спросила я спустя полчаса дороги.
Луар нехотя поморщился:
- Это человек Совы... Старый плут раскопал-таки свои тайники и добыл,
что мне нужно... Я назначил встречу.
Его слова доходили до меня медленно, как медленно достигают берега
круги от брошенного в болото камня.
- Останови-ка лошадь, - попросила я шепотом.
В такой просьбе не было ничего необычного - но голос мой нехорошим
образом дрогнул. Луар придержал коня и внимательно на меня воззрился;
выпутавшись из его рук, я неуклюже соскользнула на дорогу.
Некоторое время мы смотрели друг на друга - он сверху, я снизу, он
вопросительно, я - отчаянно и зло:
- Так ты, значит, назначил встречу? Сове?
Он кивнул, все еще не понимая. Я с шумом втянула в себя воздух:
- Он убийца. Убийца и палач. А ты...
Мне хотелось выплеснуть на него слишком многое; от избытка слов и
чувств я запнулась и замолчала, разевая рот, как выброшенная на берег
рыбина. Луар устало вздохнул, соскочил с седла и встал рядом:
- Ну-ка, перестань... Успокойся... Хочешь, давай пройдем пешком.
- Что ты там делал? - завопила я, наконец овладев собой. - Что ты
делал в разбойничьем логове, ты что, сам разбойник? Они... ты видел...
Ты...
Я снова замолчала, на этот раз из-за спазма, сдавившего горло, из-за
навернувшихся на глаза слез. Луар пожал плечами:
- Не городи ерунды... Мне плевать, кто такой Сова. Он знает нечто,
что мне интересно, у него есть то, что мне нужно... А разбойник он или кто
- мне плевать...
- Какая ты сволочь, - сказала я тихо. - Ты, оказывается... Какой ты
мерзавец...
Прежде, чем он успел осознать мои слова, я его ударила. И еще. Так,
что ногти оцарапали кожу и выступила кровь. Мне хотелось убить его в эту
минуту - так захлестнула меня волна горя и ненависти. Флобастер на полу
повозки, ухмылка Совы, запах немытого тела, эти хари, наслаждающиеся своей
необузданной властью... И снова Флобастер в луже крови.
В такие минуты чем хуже, тем лучше. Мне хотелось, чтобы и мне тоже
перерезали горло; весь мир представлялся сборищем ничтожеств и сволочей, и
виновник смерти Флобастера стоял передо мной, хлопая округлившимися
глазами. Я изрыгала проклятья, я унижала и отрекалась, я лупила его и
плевала ему в лицо, чуть не поверив в своей истерике, что он еще хуже
прочих, равнодушный подонок, сломавший мне жизнь...
- Уходи! - вопила я, захлебываясь своим отчаянием. - Уходи, ты,
ублюдок! Ты всем приносишь несчастье, зачем ты родился на свет, убирайся!
И не помню, что я там еще кричала в его белое застывшее лицо,
казавшееся в те мгновения отвратительной маской смерти.
...Потом оказалось, что я сижу на дороге, что какой-то крестьянин с
проезжающей телеги опасливо на меня косится, а стук копыт вдалеке уже
стих, уже давно стих, и давно опустилась серая пыль.
На расположение городской стражи обрушилось бедствие, сравнимое разве
что с давней осадой. Полковник Солль, когда-то исчезнувший без
предупреждения и сгинувший затем в далеком Каваррене, начальник стражи, о
котором решено было, что он не вернется, герой и военачальник, которого в
последнее время поминали только вполголоса и презрительно - этот самый
господин Солль вломился в штаб, как голодный хорек вламывается в
беззащитное птичье гнездышко.
Одышливый лейтенант Ваор, располневший и состарившийся в преддверии
капитанства и в последнее время фокусом судьбы оказавшийся как бы во главе
полка, прибежал из дому в измятом мундире, на ходу пытаясь стереть с
ладоней варенье - видимо, вишневое. К его приходу полковник Солль, хищный,
поджарый, со странным блеском прищуренных глаз, успел отправить на
гауптвахту пару подвернувшихся бедолаг, расколотить бутылку вина,
найденную в шкафчике дежурного офицера, и водрузиться в свое собственное
командирское кресло, которое за время его отсутствия успело слегка
расшататься под весом лейтенанта Ваора.
Лихорадочно горящие глаза сверлили лейтенанта все время, пока,
растерянный и смятенный, он докладывал внезапно вернувшемуся начальству о
положении вещей.
Таковое положение оказалось из рук вон плохо - шайка Совы не только
не была обезврежена, но и наглела с каждым днем, из-за чего город стал
испытывать недостаток товаров, в том числе первостепенных. Купцы боялись
обсиженных разбойниками дорог, окрестные крестьяне не везли на рынок хлеб
и мясо, у дверей ратуши день и ночь простаивали озлевшие посланцы
разоренных хуторов и деревень. Всю жизнь исправно платившие налоги, они
желали теперь помощи и безопасности - а где их взять, если капитан Яст, уж
на что орел был, и тот сгинул жутким образом в разбойничьей западне...
Наниматься в стражу никто не хочет, молодые парни забывают о присяге,
бросают оружие и уходят прочь; попробовали заикнуться бургомистру об
увеличении жалования - куда там! И так уже стражников за глаза называют
трусами и дармоедами...
В этом месте жалобный доклад лейтенанта Ваора был прервал ударом
кулака по столу. Полковник Солль вращал налитыми кровью глазами, площадно
ругался и сулил лейтенанту злую смерть, если сию же секунду все свободные
от постов стражники не будут собраны, вооружены и готовы выступать.
Заслышав о выступлении, лейтенант струхнул; Солль усугубил его
страхи, мрачно сообщив, что собственноручно перевешает дезертиров, ежели
таковые вздумают увильнуть от карательного похода.
Лейтенант заметался; на его счастье, в эту самую минуту напор
полковника Солля обратился в другое русло - явились посланцы из Ратуши.
Бургомистр, прослышавший о возвращении Солля, желал немедленно видеть его
у себя.
Поднимая на ноги казармы и рассылая посыльных по домам офицеров,
лейтенант Ваор горько пожалел о тех чудных временах, когда полковник Солль
спокойно обретался в далеком и тихом Каваррене.
Если бургомистр и собирался упрекать, то все упреки умерли у него на
губах, когда он вгляделся в лихорадочные, блестящие Соллевы глаза.
Полковника раздирала жажда деятельности; еще не успев усесться, он заявил,
что отряд для поимки разбойника Совы будет снаряжен сегодня и выступит
завтра. Бургомистр скептически поджал губы и покачал головой - однако
ничего не сказал.
На широком как поле и пустом как лысина бургомистровом столе лежали
рядом три тонких стальных цепочки. Три обрывка колодезной цепи.
- Недобрые вести, полковник, - пробормотал бургомистр, потирая шею.
Солль дернулся:
- Сова - это мое дело, почтеннейший. Можете поверить, что поимка его
- дело нескольких дней.
Бургомистр опустил уголок рта:
- Хотелось бы... Весьма хотелось бы поверить, Эгерт... Но я звал вас
не для этого...
Повисла пауза. Полковник Солль, чья жажда деятельности не позволяла
ему сидеть спокойно, успел подняться, дважды пройтись взад-вперед по
кабинету и наконец требовательно уставиться на собеседника.
- М-м... - бургомистр массировал теперь виски. - Госпожа Тория...
Здорова?
Эгерт сумел сдержаться, и лицо его не выразило ничего. Бургомистр не
знал, что предыдущую ночь он провел на мостовой перед собственным домом,
вглядываясь в темные окна, содрогаясь при виде полного запустения, боясь
переступить порог...
Наутро служанка Далла, потрясенная возвращением хозяина, сообщила ему
о загородном отдыхе госпожи Тории с маленькой дочкой. Эгерт стиснул зубы -
и заставил себя до поры до времени забыть. Сперва Сова, говорил он себе.
Это первостепенно... Это долг. Сначала - Сова.
- Вполне, - отозвался Эгерт бесцветным как жеваная бумага голосом. -
Она вполне здорова.
Бургомистр осторожно потрогал кончиком пальца припухшее веко:
- Собственно... Сова. Да, Сова... Но, Эгерт, Сова все-таки там, за
стенами... А здесь...
Рука его коснулась цепи, лежащей на столе. Тускло звякнули стальные
колечки.
- Уже десяток жертв, - сказал бургомистр глухо. - Ты скажешь - это
дело судьи... Да, это его дело. Его люди ищут... Но я хочу, чтобы ты знал.
Эгерт молчал, покусывая губы, стараясь не думать о своем доме,
счастливом доме, погруженном в темноту. Что он говорит... Десяток жертв?
- Дети, - вздохнул бургомистр. - Он выбирает детей... От пяти и до
двенадцати. И душит их колодезной цепью... И его видели... Да, Эгерт,
судья ищет, того человека, убийцу, уже видели... Двое или трое. Он высок и
носит плащ с капюшоном. Плащ с широким капюшоном, да, Эгерт...
Широко раскрытые глаза Солля уперлись в обрывки цепей на пустом
столе. Бургомистр кивнул:
- Да... Это... Вот так. Он душит цепью... Без выгоды. Надо полагать,
у него своеобразная... страсть, что ли... К противоестественным деяниям...
Что может быть противоестественнее смерти с железными клещами в
пробитой груди...
Эгерт содрогнулся. Плащ. Всякое упоминание о плаще с капюшоном теперь
царапало его, как ржавый коготь. Мало ли плащей с капюшонами? Почему рядом
со словом "плащ" стоит имя... Которое он помнит, но не станет зря
повторять. Бургомистр прав - это дело судьи... Дело Эгерта - Сова,
разбойник, а этот безумный убийца...
- Тот сумасшедший старик, - сказал он хрипло. - Он...
Бургомистр вздохнул:
- Его убили. После третьей или четвертой жертвы забили камнями,
Эгерт. Вы знаете, как скоры слухи, но расправа напуганных людей - еще
скорее... Никто не был наказан. Бесполезно, Эгерт... Старика закопали с
расколотой головой, а спустя несколько дней этот ужас повторился... Снова
ребенок с цепью на шее... Того безумца в плаще убили ни за грош, Эгерт, но
мне не было его жаль...
- Это дело судьи, - сказал Эгерт глухо. - Пусть Ансин ищет, в этом
городе традиционно ловкие судьи...
Бургомистр подержал в руках обрывок цепи, положил снова на стол:
- Эгерт, а Луар с матерью?
Солль внутренне сжался, как от прикосновения того самого ржавого
когтя:
- При чем здесь Луар?
Бургомистр пожал плечами:
