не наживший ума, пытался заслужить ее благосклонное внимание и подарил
однажды длинную желтую гвоздику.
Юлька не встречалась ни с кем дольше двух недель. Барбариска пере-
кочевала из пенала в косметичку; спустя еще несколько лет Юлька благо-
получно окончила Наевский ИнЯз, чудом эквилибристики избежала распреде-
ления в школу и через подругу жены двоюродного брата устроилась в воен-
но-исторический музей - переводчиком.
Группа оказалась разношерстной - холеная пара средних лет, два бе-
лозубых американца, на спускающих с Юльки круглых блестящих глаз, худой
бородатый араб, выводок японцев с фотоаппаратами и пожилая европейская
дама в элегантном брючном костюме. Юлька честно старалась, чтобы про-
фессиональной улыбки хватило на всех поровну.
Уже в середине экскурсии ей сделалось не по себе. Пожилая дама
смотрела на нее внимательным, цепким, странно знакомым взглядом.
В последнем зале Юлька предложила экскурсантам задавать вопросы
("...а если взять три миллиона лошадей?"). Пожилая дама спросила
о чем-то незначительном; глядя, как шевелятся ее губы, Юлька покрылась
испариной.
С лица элегантной дамы на нее глядел желтобрюхий варан. Глядел, по
обыкновению, прямо и чуть отстраненно. Юлька узнала его давнишнюю мане-
ру говорить - почти не открывая рта.
Юлька смешалась, не услышала вопроса и вынуждена была переспро-
сить. Пожилая дама чуть улыбнулась - Юльке померещился раздвоенный язы-
чок.
Ее бросило в жар. Так, как бывало когда-то на первом уроке, когда
дверь тихонько приоткрывалась и опоздавший мальчишка встречался бес-
страстным взглядом с ее преданными глазами. Так, как тогда у Плотины...
Экскурсия подошла к концу. Юлька знала, что на щеках у нее горят
красные пятна и что экскурсанты удивлены - но ничего не могла поделать
и только улыбалась изо всех сил.
Пожилая дама удалилась в числе прочих; несколько долгих минут Юль-
ка пыталась собой овладеть - и тщетно.
Пожилую даму она нашла в дамском же туалете, недавно отремонтиро-
ванном и потому полном фарфорово-хромированного блеска. Дама аккуратно
пудрила нос перед большим, во всю стену, зеркалом.
Юлька растерянно остановилась: перед ней была всего лишь немолодая
ухоженная женщина, удивленная смятением экскурсовода Фетисовой. Напома-
женные губы поджались, бархатка упряталась под крышкой пудреницы, Юлька
готова была извиниться - но тут дама взглянула на нее в упор, и Юлька
увидела, что варан здесь.
Краснея и путаясь, запинаясь, как девчонка, она осмелилась-таки
спросить: а не было ли у дамы родственников в городе Плотинске?
Дама не расслышала названия. Разобравшись, долго смеялась: нет.
Конечно, нет. Не было у нее в Плотинске ни внучатого племянника, ни сы-
на, ни брата. Погодите: Плотинск... Нет.
Юлька почувствовала, как разворачивается внутри серая пустота.
Сейчас следует извиниться, повернуться и уйти... Впереди еще две груп-
пы... Она успеет вскипятить себе чашку чая. Потом она спустится в метро
и поедет в общагу, и под сиденьем напротив будет валяться банановая ко-
жура...
Она извинилась, повернулась и пошла к двери.
Рука ее коснулась медной ручки, когда из овального дверного зерка-
ла на нее глянул удовлетворенный, насмешливый, сытый варан. Элегантная
европейка стояла, привалившись плечом к кафельной стенке, и медленно
разворачивала хрустящий конфетный фантик.
"Барбарис".
Юлька медленно обернулась. Дама запустила конфету за щеку, и глаза
ее приобрели мечтательное выражение.
Юлька сглотнула. Длинные пальцы пожилой женщины складывали из
конфетной обертки тугой школьный "фантик"; Юлька с трудом оторвала
взгляд от этого процесса, чтобы заглянуть даме в лицо:
- Ордынец?!
Дама чуть прикрыла желтые вараньи глаза:
- Это я, да я же... Глупая ты, Фетисова.
Юлька откуда-то знала, что стоящая перед ней особа всю жизнь про-
жила в Брюсселе и ни слова не понимает по-русски.
И тогда дрожащая Юлькина рука окунулась в косметичку. Туда, где
среди французских тюбиков с длинной розочкой на боках одиноко липла к
пудренице тощая старая конфетина.
...Невыносимая тяжесть густой черной жижи. Невыносимая тяжесть,
пласты и пласты мутной воды, паутина гнилых корней - древних корней, не
успевших стать слизью... Покосившиеся камни, неразличимые в плотной
вязкой массе. Мертвая тишина, мертвая темнота, и давит, давит, давит...
...Никогда.
К О Н Е Ц
Марина ДЯЧЕНКО
Сергей ДЯЧЕНКО
ВИРЛЕНА
...И вот костер понемногу пригас, а вместе с ним затихла обычная
охотничья похвальба. Все трое сидели теперь молча и смотрели в умирающее
пламя, а над ними разлеглась ночь, и ночь была на много верст вокруг,
теплая, бархатная, пронизанная вздохами и шорохами, исколотая иголками
звезд.
- Пора и на покой, - сказал наконец первый, седоусый, но сильный и
кряжистый, всеми уважаемый охотник.
Второй, совсем еще юноша, обиженно сдвинул брови:
- Разве ты ничего не расскажешь? Разве сегодня не будет Истории?
Третий, в чьих зубах дымила массивная трубка, почему-то загадочно
улыбнулся.
Седоусый хмыкнул - конечно же, его История ждала своего часа, но,
признанный рассказчик, он ждал просьб и увещеваний.
- Расскажи! - юноша ерзал от нетерпения, взглядом умоляя о поддержке
обладателя трубки - но тот молчал, по-прежнему улыбаясь.
- Поздно, - произнес седоусый неуверенно, и юноша готов был
обидеться, когда молчавший дотоле охотник вытащил изо рта мундштук и,
дохнув дымом, попросил тоже:
- Расскажи.
На минуту стало тихо, только покрикивала вдалеке ночная птица.
- Что ж, - промолвил со вздохом седоусый, - что ж... Расскажу.
И все трое завозились, устраиваясь поудобнее. Двое готовились
слушать, один - говорить.
И вот, умостившись как следует, седоусый выдержал паузу и начал с
подобающей торжественностью:
- Помните ли вы осину, что росла у южной околицы?
- Трехглавую? - радостно осведомился юноша. - Да ее ведь спилили в
прошлом году...
Седоусый покивал:
- Совсем старая была, сухая... Сто лет стояла, пока не засохла. Тень
в жару давала, да только никто в ее тени не прохлаждался - стороной
обходили, заклятой звали... Почему?
- Почему? - эхом откликнулся юноша.
Седоусый вздохнул и начал свою Историю.
...Давно это случилось.
Ей было семнадцать лет, и звалась она Вирленой, и ни одна девушка во
всей широкой округе не могла сравниться с нею красотой. Грудь Вирлены
вздымалась, как речная волна, косы Вирлены отливали золотом и покорно
падали к самым ее ступням, маленьким и розовым, ничуть не огрубевшим
оттого, что все лето красавица бегала босиком; глаза Вирлены, раскосые,
зеленые, могли свести с ума одним только робким взглядом. Даже дряхлые
старики, даже сопливые мальчишки выворачивали шею, встретив ее на улице, а
что уж говорить о юношах и зрелых мужчинах! И, конечно, порог ее дома
постоянно оббивали сваты, засланные достойными и богатыми семьями -
оббивали, да только возвращались ни с чем, потому что Вирлена давно уже
выбрала себе пару.
По соседству жил в большой семье Кирияшик - ясноглазый, улыбчивый,
круглолицый друг ее детства. Он был моложе Вирлены почти на год, но с
младенчества росли вместе. Беззаботная дружба обернулась нежной любовью, и
Кирияшик, сам не ведая как, без борьбы получил право на сокровище, о
котором мечтало столько достойных мужчин; родители влюбленных давно уже
сговорились о свадьбе.
И вот, счастливые, оба с трепетом ждали заветного дня - когда
случилось несчастье.
Грянул рекрутский набор; как ни вертели, как ни откупались родители
Кирияшика - а выпало ему идти в солдаты на двадцать лет, считай, навеки.
Солнечный румянец сошел с пухлых щек Вирлены, и стали они бледны, как
мел.
Ранним утром по главной улице села змеей тянулась колонна
новобранцев. Она видела, как мелькала в толпе голова Кирияшика, детская
беззащитная голова с шапкой пшеничных, как и у нее, волос. Она видела, как
растерянные глаза его ищут среди крика и плача невесту - и гаснут, так и
не разыскав ее в толчее.
Колонна потянулась за село - страшные усатые люди в нелепой форме
выкрикивали команды, и Вирлена сжималась от выкриков, как от ударов.
Вскоре она потеряла Кирияшика из виду; вереница рекрутов тянулась все
дальше и дальше, и редела толпа провожающих - матерей и невест. Вот
Вирлена осталась одна, она шла и шла за колонной, как привязанная, хоть
босые ноги ее давно сбились в кровь; страшный офицер прикрикнул на нее -
и, обомлев от этого крика, она так и осталась стоять, а колонна,
отдаляясь, обернулась пятнышком на длинной-длинной дороге, и вот там, куда
ушел Кирияшик, осталось только облачко пыли...
Только в сумерках Вирлена вернулась в село, и девичья подушка в ту
ночь приняла на себя всю ее горечь и отчаяние.
А утром, еще затемно, когда все спали, Вирлена выскользнула из дому и
по чуть приметной тропинке отправилась к колдуну, что жил за озером.
Она шла, стиснув зубы, безжалостно накрутив на кулак великолепную
косу, и страх ее поник перед силой ее заветного желания.
Колдун был дома; сидя у огня, он набивал чучело летучей мыши. Похоже,
он удивился - не так часто девушки из села наносили ему визиты. В селе
боялись этого мрачного, морщинистого, хотя не старого человека - он, по
слухам, мог за одну ночь сжить со свету целую семью, мог наслать град или
засуху, мог устроить так, что вчера еще здоровый и мощный хозяин за
несколько дней превращался в иссохшего, нищего, полубезумного пьяницу... И
к этому-то человеку пришла Вирлена.
- Добро пожаловать! - каркнул колдун и засмеялся. Лучше бы он этого
не делал - искаженное смехом, темное лицо его с крючковатым носом было еще
страшнее.
Но Вирлена, одержимая отчаянием, не испугалась.
- Зачем ты пришла ко мне? - отсмеявшись, спросил колдун. - Ты мне не
нужна - стало быть, я тебе нужен?
- Я пришла к вам с просьбой, - сказала Вирлена, справившись с
голосом. - Моего жениха, Кирияша, вчера забрали в войско. Я люблю маму и
отца, но Кирияшика я люблю больше. Зачем подсолнуху гнить без солнца?
Зачем мне жить без Кирияшика? Никто не в силах повернуть время вспять, но
я отдам вам все, что имею - деньги, сундук с приданным и гребень с
самоцветами, сделайте так, чтобы он вернулся! Неужели и вы не в силах?!
Колдун снова усмехнулся:
- Ты сказала - я не в силах? Глупая... Я действительно могу сделать
это, но зачем мне твой сундук с приданым? И гребень с самоцветами?
- Я отдам все, что попросите! - воскликнула Вирлена, и зеленые глаза
ее вспыхнули, и на щеки вернулся румянец.
- Это правда? - засмеялся колдун. - Ты действительно так его любишь?
Вирлена закивала, и золотые косы ее упали на высокую грудь.
- Что ж, - сказал тогда колдун, - я согласен... Я сделаю так, что
твой жених вернется; ты же придешь ко мне сегодня на закате и уйдешь на
рассвете!
Как воск сделалось лицо Вирлены, и зашаталась она. Колдун тряхнул
черными патлами:
- Разве не ты только что клялась, что отдашь все?
- Нет, - сказала Вирлена чуть слышно, - такую цену я не могу
заплатить.
- Что ж, - сказал колдун разочарованно, - тогда ты увидишь его через
двадцать лет!
И он вернулся к своей работе.
Тихо-тихо, очень осторожно ступая, Вирлена отправилась домой, и
всюду, куда ни падал ее рассеянный взгляд, мерещилось ей веселое лицо
Кирияшика. Так добрела она до околицы; там стояло у дороги странное дерево
