краях свирепствовала эпидемия. Одни селения вымирали полностью, другие
в ужасе разбегались... гибли в поле, гибли от зверей, от голода... Ты
сосредоточься, сосредоточься, считай, что я сам себе рассказываю... Ну
и вот, в одном селении появился человек, который придумал лекарство.
Не вакцину, о вакцине тогда еще речи идти не могло... Но тот парень
был учеником знахаря, травником, да вообще талантливым ученым -
составил некое зелье, причем совершенно интуитивно... И вот, он
вылечил-таки половину поселка, хотя и своей шкурой, надо сказать,
рисковал... Страх, отчаяние, измученные темные люди... Да, смелый был
парень. И упрямый. И сделал свое дело - тот колокол, что звонил у них
по умершим... день и ночь звонил... колокол замолчал наконец. И
настало время благодарности...
Гай не отрывал глаз от дороги. Гай старательно объезжал размытые
дождем выбоины - но слушал, слушал со все большим напряжением, и
потому повисшая длинная пауза заставила его переспросить:
- Отблагодарили?..
- Да. Еще как. Они объявили его колдуном. А знаешь, как во все
времена поступали с колдунами?
- Хорошо с ними не поступали...
- Да уж. Чего хорошего в смолистом пятиметровом костре.
Машина подпрыгнула, попав колесом на камень.
- Они хотели его сжечь?
- Хотели. Хотели и сожгли, будь уверен, потому что они тоже были
люди обстоятельные, с характером, и любили доводить дело до конца.
Гай молчал. Ему почему-то сделалось очень грустно. Прямо-таки
тоскливо.
- Сказка произвела на тебя впечатление?
Машину тряхнуло снова.
- Нет, - сказал Гай медленно. - Сказки справедливы. В сказке было
бы - пациенты поклонились спасителю в ноги и назначили его князем... А
то, что вы рассказали, скорее похоже на правду.
- Какая разница, - усмехнулся Крысолов. - Все это было так
неимоверно давно...
- Все это повторяется много раз, и причем совершенно недавно, - в
тон ему отозвался. - Со спасителями... поступают именно так. Впрочем,
что я вам рассказываю, вы же лучше меня знаете...
- Слушай, ну ты мне нравишься, - сказал Крысолов совершенно
серьезно. - Кстати, тот парень, про которого речь, был совершенно
молодой. А выглядел еще моложе своих лет - но не ребенок, чтобы
жалеть. И не старик, чтобы проникнуться уважением... И он был не
местный. Пришлый; кто знает, если бы он вырос среди сельчан - может
быть...
Гай осторожно на него покосился:
- А вы так говорите, будто видели его своими глазами.
- Да я ведь тоже в некотором роде... фольклорист. Так,
останови-ка.
Гай вздрогнул - за разговорами они подъехали к развилке; солнце
пробивалось сквозь редеющие облака, и мокрая трава вспыхивала сочными,
цветными огнями.
- Вы потащите меня в Пустой Поселок, - Гай не спрашивал, а просто
сообщал.
- Да.
- Не надо...
- Послушай, мы ведь обо всем договорились, да?.. Идем-ка, покажу
тебе одну вещь.
Крысолов легко соскочил на землю, и Гай последовал за ним - через
"не могу". Воздух и солнце - потрясающий коктейль, в другое время Гай
вздохнул бы полной грудью и глупо улыбнулся, он и теперь поддался
обаянию этого дня - на секунду, не больше...
- Сюда, - позвал Крысолов.
Он стоял в двух шагах от того, что Гай привык считать дорожным
указателем. На самом деде это был двухметровый древесный пень с
приколоченной к нему трухлявой доской.
- Читаем, - торжественно объявил флейтист. - Что тут написано?
Надпись масляной краской, гласившая "Объезд", была теперь ярко
освещена полуденным солнцем. Корявая стрелка отправляла путника к
завалу из камней и глины - там, на берегу, где носятся потревоженные
стрижи...
- Здесь написано, - глухо сказал Гай, - что не следует соваться,
куда не следует.
- Хорошо, - сказал Крысолов с видимым удовольствием. - Не следует,
стало быть, куда не следует, и следовать никак не может... Кто
поставил этот указатель?
Гай коснулся столба кончиками пальцев. Растрескавшаяся кора была
мокрой.
- Смотри, - вкрадчиво улыбнулся Крысолов.
Гай отдернул руку.
Мертвый указатель ожил. Сперва показалось, что он покрылся
сплошным слоем суетящихся насекомых, но на влажной коре не было ни
муравьишки - просто столб стремительно молодел. Будто кинопленку в
ускоренном темпе пустили назад; исчезла надпись, сделанная белой
масляной краской, проступила другая, сделанная желтой, и еще одна -
снова белой, и еще... Спустя несколько секунд "Объезд" исчез вовсе, а
из трещин, щелей и пятен выступила совершенно другая надпись, темная,
не очень четкая, на незнакомом с первого взгляда наречии.
- Ну, парень, ты ученый человек, без пяти минут бакалавр... Читай.
- Я не... - начал было Гай и осекся. Он понял, на каком языке
сделана надпись - на его родном. Чуть не тысячелетней давности.
Запах аудиторий. Профессор-филолог, плакаты и схемы,
словосочетания, выводимые мелом на доске...
Гай был неплохим учеником. Только не мог предположить, что вот так
придется применять свое умение.
- "Прохожий, - начал он дрогнувшим голосом. - Ты вступаешь на
землю общины..." Тут название.
- Какое? - спросил Крысолов все так же вкрадчиво.
Морщась от напряжения, Гай прочитал:
- "Горелая..." Вроде, Горелая Колокольня. Не, Горелая Башня...
- Браво! - флейтист в восторге обнажил белые зубы. - тебе это
название ничего не говорит?
Гай поморщился. По дну его памяти прошла слабая тень - но
внезапное озарение помешало ей пробиться наружу. Новая мысль была
сильнее.
- Мне кое-что говорит другое, - сказал он медленно. - Судя по
знакам, тексту около тысячи лет.
- Чуть меньше. Но где-то так.
- Ну? - Гай выжидательно поднял глаза.
- Ну? - Крысолов, похоже, не понял.
- Так какое дерево столько простоит?! Тут камни крошатся, не
говоря уже о людях, которые и знать позабыли... А трухлявый пенек
ничего себе стоит, а?
Крысолов расхохотался. Долгую минуту гай, насупившись, наблюдал за
его смехом.
- Ох... молодец. Здраво рассуждаешь, и логика твоя безупречна...
Указатель за долю секунды вернулся в прежнее свое состояние; Гай
отшатнулся.
- А теперь скажи мне, юноша, - голов флейтиста разом посерьезнел.
- Знаешь такое слово - "проклятие"?
Гаю снова сделалось холодно.
- Вижу, что знаешь... Что, ты думаешь, долговечнее - деревяшка или
проклятие?
- Проклятие, я думаю, - отозвался Гай хрипло.
- И правильно думаешь, - Крысолов помолчал, потом улыбнулся снова,
и Гай почти обрадовался этой его улыбке. - Ну что, теперь поехали?
Гай обернулся и посмотрел на дорогу, уводящую в лес.
Она была живописна. Она была очень мила, эта дорога, в пятнах
солнца и тени, удобная, гладкая, почти без рытвин, широкая, отличная
дорога...
- Вы не передумаете? - спросил он одними губами.
Его спутник с улыбкой покачал головой.
- Что ж, - сказал Гай почти неслышно.
В последний момент у него мелькнула мысль о том, что будет, если
посреди леса обломается машина; толку от этих дум не было никакого -
потому что не было выбора, и потому, что первые ветви уже сомкнулись
за спиной.
Конечно же, ничего страшного в этом лесу не было. Разве что густ
он был чрезвычайно, ну прямо неестественно густ, и, конечно, темноват.
Ни полянки, ни тропинки - дорога, узкая и прямая, и ненормально
гладкая - ни дерево не решится упасть, ни кустик не выберется за
невидимую черту, чистая дорога, будто каждую ночь тут в поте лица
вкалывают дорожные рабочие...
Гай поежился. Ему привиделись лесовики, зеленые и лохматые, с
лопатами, с сигаретами в растрескавшихся деревянных губах...
Он криво усмехнулся. Чем мучиться всякий раз на Рыжей Трассе - не
проще ли лесочком, напрямик, по этой приятной во всех отношениях
дороге... Господи, о чем он думает?!
Он едва успел затормозить - дорогу перебежала мелкая зверушка,
вроде хорька.
Беспечные твари, думал Гай, снова давя на газ и всматриваясь в
обочины, беспечные твари живут непугано и не думают ни о каком
проклятии... А при чем тут я?! Ладно, пусть страна эта проклята оптом,
целиком, и все мы виноваты... Не то. Проповеди оставим отцу. Горелая
Башня, вот... В любом селении была каланча, колокольня, сторожевой
пост... Хм, в лесу? А был ли лес? Пожар... Каланча горела, может быть,
вместе с поселком... Отсюда название. Горелая Башня.
- Кстати, - сказал вдруг Крысолов. - Возвращаясь к истории о
неудачливом лекаре... Ты не хотел бы знать, что стало потом с его, гм,
пациентами?
- Хотел бы, - медленно отозвался Гай. - Хотел бы... знать.
- Видишь ли... Случилось так, что их поступок не простился им. И
они... короче, были наказаны.
- Кем? - спросил Гай машинально. И тут же прикусил язык; Крысолов,
усмехаясь, опустил стекло и с удовольствием оперся на него локтем.
- Что же, - осторожно начал Гай, - к ним снова пришла болезнь?
- Болезнь не пришла, - отозвался Крысолов небрежно. - Они сами
отправились... да, гуськом отправились в одно место. Про место я тебе
рассказывать не буду - но, поверь, лучше бы им просто умереть.
Крысолов выжидательно замолчал. Гаю показалось, что он, мальчишка,
без спросу заглянул в темный колодец, и оттуда, из бездны, на него
дохнуло таким холодом и таким ужасом, что руки на руле помертвели.
- Их позвали, и они пошли, - медленно продолжал Крысолов. - Как ты
думаешь, жестоко?
- Не мне судить, - с усилием выговорил Гай.
- Не тебе, - жестко подтвердил Крысолов. - Но я спросил сейчас
твоего мнения - будь добр, ответь.
- Они были темные, бедные... люди, - с усилием выговорил Гай. -
Ослепленные... невежеством.
Он мельком взглянул на Крысолова - и замолчал, будто ему заткнули
рот. Ему совершенно явственно увиделось, как из глаз Пестрого
Флейтиста смотрит сейчас кто-то другой, для которого глаза эти -
только прорези маски. Наваждение продолжалось несколько секунд - а
потом Крысолов усмехнулся, снова стал собой, и Гай увидел, как на лбу
у него проступил незаметный прежде, косой белый шрам.
- Что же, ты их оправдываешь? - с усмешкой спросил Крысолов.
Гай заставил себя не отводить взгляда:
- Я... не оправдываю. Но так ли они виноваты... как велико...
по-видимому... наказание?
- "По-видимому", - с ухмылкой передразнил его Крысолов.
Зависла пауза и длилась долго, пока фургончик, еле ползущий, не
въехал в обочину.
- Не дорогу смотрел бы, - сказал флейтист сварливо, и Гай
опомнился.
Они ехали и час, и другой; лес не менялся, и в нем кипела жизнь:
кто-то хлопал крыльями, кто-то метался через дорогу, кто-то шуршал
кустами, охотился, спасался, кто-то песнями подзывал подругу. По
стволам плясали блики высокого солнца, но не один из них, как ни
пытался, не мог добраться до земли. По крыше кабины время от времени
молотили ветки, а Крысолов сидел, выставив локоть в окно, и вот уже
минут сорок напевал городские песенки десятилетней давности, и снабжал
их комментариями, и мешал Гаю думать, и в конце концов добился своего
- Гай смеялся.
Сперва он хмыкал, стараясь удержать губы ровными, как линеечка;
потом стал отворачиваться и хихикать и, наконец, сдался, расхохотался
до слез, не умея уже ни размышлять, ни бояться, полностью отдаваясь
чуть истеричному веселью и то и дело рискуя разбить машину. Кто бы
сказал ему накануне, что на подступах к Пустому Поселку он будет
ржать, как невоспитанная лошадь?!
От смеха проснулся голод, ранее заглушаемый страхом; я не боюсь,
думал Гай удивленно. Я не боюсь и хочу жрать - стало быть, я либо
храбрец, либо совсем отупел... Обедать, обедать, обедать!!
Отвечая на его мысли, впереди мелькнул просвет. Через минуту в
