ладоней...
Здесь пахнет людьми. И одновременно здесь пахнет запустением -
невыносимый коктейль. И машина ползет, как во сне, ежесекундно
одолевая невидимые преграды...
- Останови, Гай.
Кажется, Крысолов впервые назвал его по имени.
- Останови...
Гай, не задумываясь, вдавил в пол педаль газа; машина рванулась -
и тогда мотор захлебнулся. Заглох; фургончик неуклюже подпрыгнул,
тряхнул клетками в кузове, вильнул - и въехал в невысокую оградку
чьего-то палисадника.
И сразу стало тихо. Как в вате.
- Ну, Гай... Пойдем.
- Этого не было в договоре, - Гай смотрел прямо перед собой. В
угол темного деревянного дома, под которым, возможно, при закладке
положили живого петуха.
- Этого не было, - повторил он шепотом. - Мы так не
договаривались.
Крысолов вздохнул:
- А ты бы не согласился. Если бы мы договаривались ТАК.
- А на фиг вам мое согласие?!
- Прекрати истерику. Есть некто, желающий тебя видеть. Сегодня.
Сейчас. Для кого-то это очень важно, и я хотел бы, чтобы ты был похож
на мужчину. Умеешь?
Гай молчал, пытаясь осознать глубину поглотившей его пропасти.
Пропасти, которую он принял за лужу и смело прыгнул. И вот теперь
летит, летит, а дна все нет и нет...
В устах Гая был сейчас единственный весомый аргумент. По крайней
мере, совершенно искренний.
- Я боюсь...
- Я знаю.
- Я не хочу!..
- Но что делать-то...
А что делать-то, в тоске подумал Гай.
Крысолов легко соскочил на землю; сумка его осталась лежать на
сидении, медленно соображавший Гай успел удивиться - надо же, всю
дорогу держал, как сокровище, а теперь оставляет... Железные ступеньки
кабины показались ему высокими, невозможно крутыми, и потому он выполз
наружу неуклюже, как измазанная маслом вошь.
Истертые булыжники мостовой обожгли ему ноги. Ощущение было таким
правдоподобным и сильным, что он с шипением втянул в себя воздух; по
счастью, ожог существовал только в его воображении. Мостовая - Гай
специально нагнулся, чтобы потрогать их рукой - была совершенно
холодная. Как и подобает трупу.
Флейтист кивнул ему - и молча углубился в переулок, как бы не
сомневаясь, что Гай последует за ним; и Гай последовал, будто собака
на веревочке. Крысолов шагал размашисто и спокойно, будто по родной
улице, будто в тысячный раз, будто на привычную работу; на работу,
думал Гай, глядя, как мелькают босые пятки проводника. На работу, он
завел на колокольне какую-то тварь и теперь кормит ее путниками...
Бред. Нет, но откуда среди этих мощных, музейный строений взялся
новенький, поблескивающий стеклом коттедж?!
Зрелище было настолько диким, что Гай замедлил шаги. На изящной
скамейке у высокого крыльца лежала, развернув станицы,
порнографическая газетка. С позавчерашним - Гай пригляделся - да,
позавчерашним числом на уголке страницы...
Он припустил почти бегом. Почти догнал Крысолова, хотел крикнуть -
но крик не получился; проводник шагал легко и размеренно, не шагал
даже - шествовал, будто свершая неведомый ритуал, и от прямой спины
его веяло такой торжественной невозмутимостью, что Гай не решился
приблизиться.
Тогда, в борьбе с цепенящим ужасом, он стал вслух считать шаги:
- Сто тридцать семь... сто тридцать восемь...
Крысолов свернул.
Новая улица, темнее и уже, стены, дома, ограды, снова стены, и все
меньше окон, будто лица домов - без глазниц.
- Тысяча два... тысяча три...
Дрожащий голос Гая звучал все тише, пока не перешел в шепот, потом
в хрип, а тогда и вовсе умолк.
Вот она, площадь у подножия колокольни. Странно большая,
неправильной формы, мощеная булыжником площадь. А посреди нее...
Гай встал, как вкопанный.
Посреди площади торчал каменный палец. Веревки, впивающиеся в
тело, улюлюканье толпы...
Каменный столб покрыт был слоем копоти. И помост вокруг усыпан
пеплом.
И в какой-то момент Гаю стало даже легче - вот оно что, это просто
тягостная вариация знакомого сна. Скверно, что сон вернулся - но из
сна можно выскользнуть. Удрать, проснуться, уйти...
И он свирепо укусил себя за запястье. Все душой надеясь, что
наваждение рухнет, что он проснется в проходной комнатке старухи Тины,
посмотрит на часы и убедится, что опоздал на работу...
- Мало ли что человеку приснится, - сказал Крысолов, не
оборачиваясь. - А вдруг тебе приснилось, что ты студент? Что ты
подрабатываешь? Что ты везешь нутрий?..
В последних словах абсолютно серьезной фразы проклюнулась вдруг
издевка; Гай тупо смотрел на свою руку - с белыми следами зубов. На
его глазах следы наливались красным, и проступала даже кровь...
- А вот и нет, - сказал он, превозмогая озноб. - Я есть. Я
родился, я вырос, я есть, черт побери, и мне ничего не снится... А
здесь я не был. Никогда. Ни разу.
- Ты уверен?...
И Гай увидел, как Крысолов вынимает из футляра флейту. И хотел
даже сказать что-то вроде "не надо", но слова так и застряли у него в
горле.
- Иди сюда... Будешь стоять рядом. И не смей гнуться!.. - голос
флейтиста вдруг занял собой всю площадь. И Гай увидел на месте своего
проводника - темную громадину, чудовищный силуэт на фоне вдруг
потемневшего неба. Увидел и отшатнулся - но его подхватили и рывком
вздернули на помост.
Звук флейты.
Ничто в мире не может издавать такой звук. Это и не звук даже -
его слышат не ушами, а шкурой, пульсом, сердцем, и мир, заслышав его,
треснул.
По одну сторону трещины остались деревни и Столицы, церкви и
тюрьмы, базары и кладбища, больницы и бордели; по другую - безлюдная
площадь, которая больше не была безлюдной.
Их сотни. Их много сотен; Их выплеснули узкие улицы, или они вышли
из-под земли, а может быть, они всегда стояли тут в ожидании этого
дня. А теперь день настал, и для них не было ничего страшнее, чем
опоздать на Зов. Площадь была уже полна, а они все прибывали и
прибывали. Гай корчился от проникающего под кожу звука, и вот тогда,
когда терпеть уже не оставалось сил - звук оборвался.
Ни шороха, ни шепота. Сотни лихорадочно блестящих глаз.
На Горелой Башне гулко и страшно ударил колокол.
- Все ли явились, палачи?
Это не был голос Крысолова, и вряд ли это вообще был человеческий
голос. Гай взглянул - и тут же пожалел, потому что на месте Крысолова
высилась фигура, уместная разве что в кошмарном сне. Пылали зеленые
лампы на месте глаз, и черными складками опадала зубчатая, проедающая
пространство тень, и когда фигура повелительным жестом подняла руку -
ударил красный сполох на месте колечка с камушком.
- Все, - отозвался из толпы голос, подобный деревянному стуку.
- Вы не забыли? - спросил Тот, кто был Крысоловом.
- Мы помним, - сказал другой мертвый голос.
Страшная рука вдруг вытянулась, указывая прямо на Гая:
- Вот он.
Гай хотел вздохнуть - но ведающие дыханием мышцы не послушались,
сведенные судорогой. Бежать было некуда, ноги, казалось, по колено
вросли в каменный помост, страшно хотелось кричать - но в этот момент
он ясно услышал голос прежнего Крысолова:
- Спокойно, парень. Спокойно, мальчик, это всего лишь я!..
Сотни измученных глаз смотрели прямо на Гая.
- Узнаете? - спросил нечеловеческий голос, а в это время сильная и
вполне человеческая рука предусмотрительно взяла Гая повыше локтя.
- Да, - пронеслось по площади, будто вздох. - Да, да, да... Это
он...
Это не я, хотел крикнуть Гай, рванулся, но держащая его рука
тотчас же превратилась в стальной капкан. Гай обмяк, и тогда площадь
колыхнулась, вздохнула и опустилась на колени.
- Отпусти нас, - донеслось из коленопреклоненной толпы. - Мы
достаточно наказаны.
- Не я прощаю, - сказал Тот, кто был Крысоловом. - Прощает теперь
он, - и черная рука с красным сполохом снова указала на Гая, и тому
показалось, что вытянутый палец болезненно вошел ему в сердце.
Толпа вновь колыхнулась - и замерла. Гай различал теперь лица.
Молодые, старые, худые, одутловатые лица, и лица со следами былой
красоты; из-под капюшонов, шляп и платков, и даже металлических
шлемов, воспаленные, опухшие глаза и глаза ясные, почти детские - и
все с одинаковым выражением. Так смотрит на жестокого хозяина
несчастная, давно отчаявшаяся собака.
- Вот, посмотри, - медленно сказал Гаю Тот, кто был Крысоловом. -
Посмотри хорошо... потому что судьба их зависит от тебя.
- И что я должен сделать? - спросил Гай неслышно, но Тот, кто был
Крысоловом, услышал все равно. Темная фигура колыхнулась:
- Ты ничего не должен. Можешь простить их, но можешь и не прощать.
Это твое право... но вот раньше, чем ты решишь, все же посмотри
внимательнее. Ты понял?
- Да...
- Время есть. Смотри.
И на площадь снова опустилась тишина; Гай стоял, и ему казалось,
что все эти лица, лица смотрящих на него, что они плывут по кругу,
плывут, не дыша и не оставляя застывшей мольбы. Ему снова сделалось
жутко - но на этот раз он боялся не за себя. А за кого - никак не мог
понять.
Незнакомые лица. Желтые, как воск; откуда они явились? И что
довелось им ТАМ пережить? "Отпусти нас, мы достаточно наказаны"...
Меру наказания определяет - кто?..
- Если я не прощу...
- Они отправятся туда, откуда пришли.
- Это... за то, что сложили мне костер?
- Да... но смотри сам.
И Гай стал смотреть снова, и на этот раз в мешанине лиц ему
померещилось движение. Чьи-то испуганно дрогнувшие веки, чьи-то
забегавшие, слезящиеся глаза...
Он пошатнулся.
..."Дай! А ну дай, дай я, пропусти!.." - "Ры-ижие, мать их растак,
расплоди-или..." - "Дай, скотина, пройти дай..." - "А вот кому медок,
кому медок сладенький!" - "Морду-то ему подправь, забор подравняй..."
- "Сволочи, не трогайте, сволочи!!" - "Ща, щенок, получишь тоже..."
Базар. Ярмарка, бьющий в глаза свет, цветные навесы, золотая
солома, томатный сок... Золотые волосы Иля, кровь, кровь, перемазанные
кровью тяжелые сапоги...
Гай схватил себя за горло. Таким явственным было воспоминание.
Таким... будто вчера...
- Сволочи, - прошептал он сквозь слезы. И увидел, как померкли
глаза, посерели молящие лица. Молчаливый обреченный крик.
- Сволочи... Убийцы...
Движение на коленопреклоненной площади. Зеленые огни на лице Того,
кто был Крысоловом:
- Смотри еще.
Гай сглотнул. Потому что и смотреть уже не надо было - он ВИДЕЛ и
так.
Рваная юбка. Прыгающие губы девочки по имени Ольга, веревка,
неумело спрятанная за спиной - "Не стану жить... все равно"... Душная
темнота летнего вечера, он не видел этого, но знает, как это было -
"Тихо, тихо, не обидим..." - "Да придержи ее, кусается, стерва..." -
"Тихо, тихо, не то щас больно будет, слышишь?.." Блестящие бороздки
слез, угасшие, тусклые от отчаяния глаза...
Гай медленно провел рукой по ее спутанным волосам. По горячей
голове, существующей только в его воображении; убивать нехорошо. Если
бы я ВАС тогда нашел...
Откуда навязчивое чувство, что и ЭТИ здесь? Что и они, чьих лиц он
не помнит, стоят сейчас на коленях в прочей толпе, и для них тоже
миновала тысяча лет искупления... И теперь они тоже каются и
умоляют... ЭТИ?! О чем, собственно?..
- А почему именно я должен их прощать? Разве я Бог - прощать?!
- Как знаешь... Не поступай, как Бог. Поступай, как ты... как
хочешь. Как можешь.
- Никак не могу...
- Смотри. Смотри еще.
Гай повернулся, уводя взгляд от восковых, умоляющих лиц.
Повернулся, шатаясь, подошел к столбу. Провел рукой - пальцы покрылись
