колько не ожидал, что от радости при его возвращении домашние заколют
упитанного тельца, решил потребовать, чтобы ему отдали положенное по за-
кону. То, что Мирабо был оказан дурной прием в родительском доме, имело
свои причины: во-первых, он выбрался из Венсенского замка вопреки марки-
зу; во-вторых, явился в дом, чтобы требовать денег. И вот маркиз, погло-
щенный отделкой очередного филантропического труда, при виде сына вско-
чил, при первых же словах, которые тот произнес, схватил свою трость и,
как только послышалось слово .деньги., бросился на сына. Граф знал свое-
го отца, но все же надеялся, что в тридцать семь лет ему не может гро-
зить наказание, которое ему сулил отец. Граф признал свою ошибку, когда
на плечи ему градом обрушились удары трости.
- Как! Удары трости? - переспросил Жильбер.
- Да, самые настоящие добрые удары трости. Не такие, что раздают и
получают в "Комеди Франсез. в пьесах Мольера, но ощутимые удары, способ-
ные проломить голову и перебить руки.
- И как поступил граф де Мирабо? - спросил Жильбер.
- Черт возьми! Он поступил как Гораций в первом бою: он ударился в
бегство. К сожалению, в отличие от Горация у него не было щита; иначе
вместо того, чтобы его бросить, подобно певцу Лидии, он воспользовался
бы им, чтобы укрыться от побоев, но за неимением щита он кубарем промах-
нул первые четыре ступеньки этой лестницы, вот так, как я сейчас, а мо-
жет, и еще проворнее. Остановившись на этом месте, он обернулся и, под-
няв собственную трость, обратился к отцу: "Стойте, сударь, четыре ступе-
ни - это предел родства!." Не слишком удачный каламбур, но тем не менее
он остановил нашего филантропа лучше, чем самый серьезный довод. "Ах, -
сказал он, - какая жалость, что наш бальи умер! Я пересказал бы ему в
письме вашу остроту." Мирабо, - продолжал рассказчик, - был превосходный
стратег: он не мог не воспользоваться открывшимся ему путем к отступле-
нию. Он спустился по остальным ступеням почти так же стремительно, как
по первым четырем, и, к великому своему сожалению, никогда больше не
возвращался в этот дом. Ну и плут этот граф до Мирабо, не правда ли,
доктор?
- О сударь, - возразил молодой человек, приблизившись к Мирабо с умо-
ляюще сложенными руками и словно испрашивая прощения у гостя за то, что
никак не может с ним согласиться, - это воистину великий человек!
Мирабо глянул молодому человеку прямо в лицо.
- Вот как? - протянул он. - Значит, есть люди, которые придерживаются
о графе де Мирабо такого мнения?
- Да, сударь, - отозвался молодой человек, - и я первый так думаю,
хоть и боюсь, что это вам не по вкусу.
- Ну, - со смехом подхватил Мирабо, - в этом доме, молодой человек,
не следует высказывать вслух такие мысли, а то как бы стены не обруши-
лись вам на голову.
Потом, почтительно поклонившись старику и учтиво - обеим девушкам, он
пересек сад и дружески помахал рукой Картушу, а пес ответил ему бурчани-
ем, в котором покорство заглушало остатки злобы.
Жильбер последовал за Мирабо; тот велел кучеру ехать в город и оста-
новиться перед церковью.
Но на первом же углу он остановил карету, извлек из кармана визитную
карточку и сказал слуге:
- Тайш, передайте от моего имени эту карточку молодому человеку, ко-
торый не разделяет моего мнения о господине де Мирабо.
И со вздохом добавил:
- Да, доктор, этот человек еще не прочел "Великого предательства Ми-
рабо."
Вернулся Тайш.
Его сопровождал молодой человек.
- О господин граф, - сказал он с нескрываемым восхищением в голосе, -
прошу у вас о чести, в которой вы не отказали Картушу: позвольте поцело-
вать вашу руку.
Мирабо распахнул объятия и прижал юношу к груди.
- Господин граф, - сказал тот, - меня зовут Морне. Если у вас будет
нужда в человеке, который готов за вас умереть, вспомните обо мне.
На глаза Мирабо навернулись слезы.
- Доктор, - сказал он, - вот такие люди придут нам на смену. И кля-
нусь честью, сдается мне, они будут лучше нас!
XXXIV
ЖЕНЩИНА, ПОХОЖАЯ НА КОРОЛЕВУ
Карета остановилась у входа в аржантейскую церковь.
- Я говорил вам, что никогда не возвращался в Аржантей с того дня,
когда мой отец выгнал меня из дому ударами трости; но я ошибся, я вер-
нулся сюда в тот день, когда сопровождал его тело в эту церковь.
И Мирабо вышел из кареты, обнажил голову и, со шляпой в руке, медлен-
ной торжественной поступью вошел в церковь.
Душа этого странного человека вмещала в себя столь противоречивые
чувства, что иногда он испытывал тягу к религии, и это в эпоху, когда
все были философами, а некоторые доводили свою приверженность философии
до атеизма.
Жильбер следовал за ним на расстоянии нескольких шагов. Он увидел,
как Мирабо прошел через всю церковь и совсем близко от алтаря Богоматери
прислонился к массивной колонне с романской капителью, на которой видне-
лась дата: XII век.
Мирабо склонил голову, и глаза его вперились в черную плиту, распола-
гавшуюся в самом центре часовни.
Доктору захотелось понять, чем были настолько поглощены мысли Мирабо;
он проследил глазами направление его взгляда и обнаружил надпись. Вот
она:
Здесь покоится
Франсуаза де Кастеллан, маркиза де Мирабо, образец благочестия и доб-
родетели, счастливая супруга, счастливая мать.
Родилась в Дофине в 1685 году; умерла в Париже в 1769 году.
Похоронена в Сен-Сюльпис, затем ее прах перенесен сюда, дабы упоко-
иться в одной могиле с ее достойным сыном,
Виктором де Рикети, маркизом де Мирабо, получившим прозвание Друг лю-
дей; он родился в Пертюи, в Провансе, 4 октября 1715 года, умер в Аржан-
тее 11 июля 1789 года.
Молите Господа за упокой их душ.
Культ смерти - столь могущественная религия, что доктор Жильбер на
миг склонил голову и напряг память в поисках какой-нибудь молитвы, желая
последовать призыву, с которым обращалось к каждому христианину это
надгробие.
Но если в далеком детстве Жильбер и умел говорить на языке смирения и
веры - предположение весьма сомнительное! - то сомнение, эта гангрена
нынешнего века, давно уже стерло из его памяти все молитвы до последнего
слова и на освободившемся месте вписало свои софизмы и парадоксы.
Сердце его было холодно, уста - немы; он поднял взгляд и увидал, как
две слезы бегут по властному лицу Мирабо, на котором страсти оставили
свои следы, как извержение оставляет лаву на склонах вулкана.
Слезы Мирабо пробудили в душе у Жильбера странное волнение. Он подо-
шел пожать ему руку.
Мирабо понял.
Будь эти слезы пролиты по отцу, который заключил сына в тюрьму, мучил
и терзал его, это было бы необъяснимо или банально.
Итак, он поспешил открыть Жильберу истинную причину своей чувстви-
тельности.
- Эта Франсуаза де Кастеллан, матушка моего отца, была достойная жен-
щина, - сказал он. - Все считали меня отталкивающе безобразным; она одна
довольствовалась тем, что объявляла меня некрасивым; все меня ненавиде-
ли, а она меня почти любила! Но превыше всего на свете она любила
собственного сына. И вот, как видите, любезный Жильбер, я их соединил. А
с кем соединят меня? Чьи кости будут покоиться рядом с моими? У меня нет
даже пса, который бы меня любил!
И он горько рассмеялся.
- Сударь, - произнес чей-то жесткий, проникнутый упреком голос, такие
голоса бывают только у ханжей, - в церкви негоже смеяться!
Мирабо обратил к говорившему залитое слезами лицо и увидел перед со-
бой священника.
- Сударь, - мягко спросил он, - вы священник в этой часовне?
- Да. Что вам от меня угодно?
- В вашем приходе много бедняков?
- Больше, чем людей, готовых уделить им подаяние.
- А известны ли вам люди, у которых милосердное сердце, которым при-
сущ человеколюбивый образ мыслей?
Священник расхохотался.
- Сударь, - заметил Мирабо, - по-моему, вы не так давно оказали мне
честь напомнить, что смеяться в церкви не принято.
- Сударь, - парировал уязвленный священник, - вы что же, намерены ме-
ня учить?
- Нет, сударь, но я намерен вам доказать, что люди, почитающие своим
долгом прийти на помощь ближнему, не так редки, как вы полагаете. Так
вот, сударь, по всей вероятности, я буду жить в замке Маре. И каждый
мастеровой, не имеющий работы, найдет там и занятия, и плату; каждый го-
лодный старик найдет хлеб; каждый больной, какие бы политические убежде-
ния и религиозные принципы он ни исповедывал, найдет подмогу, и прямо с
нынешнего дня, господин кюре, я открываю вам с этой целью кредит в тыся-
чу франков в месяц.
И, вырвав листок из записной книжки, он написал на нем карандашом:
Чек па получение суммы в двенадцать тысяч франков, каковую я передаю
в распоряжение г-на аржантейского кюре из расчета одна тысяча франков в
месяц, кои он употребит на добрые дела, начиная со дня моего переезда о
замок Маре.
Составлен в церкви Аржантея и подписан на алтаре Богоматери.
Мирабо-младший
И впрямь, Мирабо составил и подписал этот вексель на алтаре Богомате-
ри.
Составив и подписав вексель, он вручил его кюре, который изумился еще
до того, как увидел подпись, а когда увидел, изумился еще больше.
Затем Мирабо вышел из церкви, сделав доктору Жильберу знак следовать
за ним.
Они вернулись в карету.
Хотя Мирабо и пробыл в Аржантее совсем недолго, а все же походя он
оставил по себе два воспоминания, которым суждено было распространиться
и перейти к потомству.
Некоторым натурам присуще такое свойство: куда бы они ни явились, их
появление становится событием.
Таков Кадм, посеявший воинов в Фиванскую землю.
Таков Геракл, на виду у всего мира исполнивший свои двенадцать подви-
гов.
Еще и поныне - хотя Мирабо вот уже шестьдесят лет как умер, - еще и
поныне, коль скоро вы остановитесь в Аржантее в тех самых описанных нами
двух местах, где остановился Мирабо, то, если только дом не окажется не-
обитаемым, а церковь пустой, вам непременно попадется кто-нибудь, кто во
всех подробностях, словно это было вчера, расскажет о событиях, которые
мы только что вам изобразили.
Карета до конца проехала по главной улице; потом, миновав Аржантей,
она покатила по безонской дороге. Не успели путники проехать сотню ша-
гов, как Мирабо заметил по правую руку парк с густыми кронами деревьев,
меж которыми виднелись шиферные крыши замка и примыкавших к нему служб.
Это был замок Маре.
Справа от дороги, по которой следовала карета, перед поворотом на ал-
лею, ведшую от этой дороги к решетке замка, виднелась убогая хижина.
У порога хижины на деревянной скамье сидела женщина, на руках она
держала бледного, тщедушного, снедаемого лихорадкой ребенка.
Мать баюкала этот полутруп, подняв глаза к небу и заливаясь слезами.
Она обращалась к тому, к кому обращаются, когда ничего более не ждут
от людей.
Мирабо издали заприметил это печальное зрелище.
- Доктор, - обратился он к Жильберу, - я суеверен, как древние: если
это дитя умрет, я откажусь от замка Маре. Смотрите, это касается вас.
И он остановил карету перед хижиной.
- Доктор, - продолжал он, - у меня остается не больше двадцати минут
до наступления темноты, чтобы посетить замок, поэтому оставляю вас
здесь; вы догоните меня и скажете, есть ли у вас надежда спасти дитя. -
Потом, обратясь к матери, он добавил: - Добрая женщина, вот этот госпо-
дин - великий врач; благодарите Провидение, пославшее его вам: он попы-
тается спасти ваше дитя.
Женщина не понимала, наяву это происходит или во сне. Она встала,
держа на руках ребенка, и залепетала слова благодарности.
Жильбер вышел из кареты.
Карета покатила дальше. Спустя пять минут Тайш звонил у решетки зам-
ка.
Некоторое время было не видно ни души. Наконец, пришел человек, в ко-
тором по платью нетрудно было распознать садовника, и открыл им.
Мирабо первым делом осведомился, в каком состоянии находится замок.
