Оба мушкетера, с которыми мы уже успели познакомиться и которым при-
надлежали два последних имени, сразу же отделились от товарищей и вошли
в кабинет, дверь которого захлопнулась за ними, как только они перешаг-
нули порог. Их манера держаться, хотя они и не были вполне спокойны,
своей непринужденностью, исполненной одновременно и достоинства и покор-
ности, вызвала восхищение д'Артаньяна, видевшего в этих людях неких по-
лубогов, а в их начальнике - Юпитера-Громовержца, готового разразиться
громом и молнией.
Когда оба мушкетера вошли и дверь за ними закрылась, когда гул разго-
воров в приемной, которым вызов мушкетеров послужил, вероятно, новой пи-
щей, опять усилился, когда, наконец, г-н де Тревиль, хмуря брови, три
или четыре раза прошелся молча по кабинету мимо Портоса и Арамиса, кото-
рые стояли безмолвно, вытянувшись, словно на смотру, он внезапно остано-
вился против них и, окинув их с ног до головы гневным взором, произнес:
- Известно ли вам, господа, что мне сказал король, и не далее как
вчера вечером? Известно ли вам это?
- Нет, - после короткого молчания ответствовали оба мушкетера. - Нет,
сударь, нам ничего не известно.
- Но мы надеемся, что вы окажете нам честь сообщить об этом, - доба-
вил Арамис в высшей степени учтиво и отвесил изящный поклон.
- Он сказал мне, что впредь будет подбирать себе мушкетеров из гвар-
дейцев господина кардинала.
- Из гвардейцев господина кардинала? Как это так? - воскликнул Пор-
тос.
- Он пришел к заключению, что его кисленькое винцо требует подбавки
доброго вина.
Оба мушкетера вспыхнули до ушей. Д'Артаньян не знал, куда ему де-
ваться, и готов был провалиться сквозь землю.
- Да, да! - продолжал г-н де Тревиль, все более горячась. - И его ве-
личество совершенно прав, ибо, клянусь честью, господа мушкетеры играют
жалкую роль при дворе! Господин кардинал вчера вечером за игрой в шахма-
ты соболезнующим тоном, который очень задел меня, принялся рассказывать,
что эти проклятые мушкетеры, эти головорезы - он произносил эти слова с
особой насмешкой, которая понравилась мне еще меньше, - эти рубаки, до-
бавил он, поглядывая на меня своими глазами дикой кошки, задержались
позже разрешенного часа в кабачке на улице Феру. Его гвардейцы, совер-
шавшие обход, - казалось, он расхохочется мне в лицо, - были принуждены
задержать этих нарушителей ночного покоя. Тысяча чертей! Вы знаете, что
это значит? Арестовать мушкетеров! Вы были в этой компании... да, вы, не
отпирайтесь, вас опознали, и кардинал назвал ваши имена. Я виноват, ви-
новат, ведь я сам подбираю себе людей. Вот хотя бы вы, Арамис: зачем вы
выпросили у меня мушкетерский камзол, когда вам так к лицу была сутана?
Ну а вы, Портос... вам такая роскошная золотая перевязь нужна, должно
быть, чтобы повесить на ней соломенную шпагу? А Атос... Я не вижу Атоса.
Где он?
- Сударь, - с грустью произнес Арамис, - он болен, очень болен.
- Болен? Очень болен, говорите вы? А чем он болен?
- Опасаются, что у него оспа, сударь, - сказал Портос, стремясь вста-
вить и свое слово. - Весьма печальная история: эта болезнь может изуро-
довать его лицо.
- Оспа?.. Вот так славную историю вы тут рассказываете, Портос! Бо-
леть оспой в его возрасте! Нет, нет!.. Он, должно быть, ранен... или
убит... Ах, если б я мог знать!.. Тысяча чертей! Господа мушкетеры, я не
желаю, чтобы мои люди шатались по подозрительным местам, затевали ссоры
на улицах и пускали в ход шпаги в темных закоулках! Я не желаю в конце
концов, чтобы мои люди служили посмешищем для гвардейцев господина кар-
динала! Эти гвардейцы - спокойные ребята, порядочные, ловкие. Их не за
что арестовывать, да, кроме того, они и не дали бы себя арестовать. Я в
этом уверен! Они предпочли бы умереть на месте, чем отступить хоть на
шаг. Спасаться, бежать, удирать - на это способны только королевские
мушкетеры!
Портос и Арамис дрожали от ярости. Они готовы были бы задушить г-на
де Тревиля, если бы в глубине души не чувствовали, что только горячая
любовь к ним заставляет его так говорить. Они постукивали каблуками о
ковер, до крови кусали губы и изо всех сил сжимали эфесы шпаг.
В приемной слышали, что вызывали Атоса, Портоса и Арамиса, и по голо-
су г-на де Тревиля угадали, что он сильно разгневан. Десяток голов, тер-
заемых любопытством, прижался к двери в стремлении не упустить ни слова,
и лица бледнели от ярости, тогда как уши, прильнувшие к скважине, не
упускали ни звука, а уста повторяли одно за другим оскорбительные слова
капитана, делая их достоянием всех присутствующих. В одно мгновение весь
дом, от дверей кабинета и до самого подъезда, превратился в кипящий ко-
тел.
- Вот как! Королевские мушкетеры позволяют гвардейцам кардинала себя
арестовывать! - продолжал г-н де Тревиль, в глубине души не менее
разъяренный, чем его солдаты, отчеканивая слова и, словно удары кинжала,
вонзая их в грудь своих слушателей. - Вот как! Шесть гвардейцев кардина-
ла арестовывают шестерых мушкетеров его величества! Тысяча чертей! Я
принял решение. Прямо отсюда я отправляюсь в Лувр и подаю в отставку,
отказываюсь от звания капитана мушкетеров короля и прошу назначить меня
лейтенантом гвардейцев кардинала. А если мне откажут, тысяча чертей, я
сделаюсь аббатом!
При этих словах ропот за стеной превратился в бурю. Всюду раздавались
проклятия и богохульства. Возгласы:
"Тысяча чертей! ", "Бог и все его ангелы! ", "Смерть и преисподняя!"
- повисли в воздухе. Д'Артаньян глазами искал, нет ли какой-нибудь
портьеры, за которой он мог бы укрыться, и ощущал непреодолимое желание
забраться под стол.
- Так вот, господин капитан! - воскликнул Портос, потеряв всякое са-
мообладание. - Нас действительно было шестеро против шестерых, но на нас
напали из-за угла, и, раньше чем мы успели обнажить шпаги, двое из нас
были убиты наповал, а Атос так тяжело ранен, что не многим отличался от
убитых; дважды он пытался подняться и дважды валился на землю. Том не
менее мы не сдались. Нет! Нас уволокли силой. По пути мы скрылись. Что
касается Атоса, то его сочли мертвым и оставили спокойно лежать на поле
битвы, полагая, что с ним не стоит возиться. Вот как было дело. Черт
возьми, капитан! Не всякий бой можно выиграть. Великий Помпеи проиграл
Фарсальскую битву, а король Франциск Первый, который, как я слышал,
кое-чего стоил, - бой при Павии.
- И я имею честь доложить, - сказал Арамис, - что одного из нападав-
ших я заколол его собственной шпагой, так как моя шпага сломалась после
первого же выпада. Убил или заколол - как вам будет угодно, сударь.
- Я не знал этого, - произнес г-н де Тревиль, несколько смягчившись.
- Господин кардинал, как я вижу, коечто преувеличил.
- Но молю вас, сударь... - продолжал Арамис, видя, что де Тревиль
смягчился, и уже осмеливаясь обратиться к нему с просьбой, - молю вас,
сударь, не говорите никому, что Атос ранен! Он был бы в отчаянии, если б
это стало известно королю. А так как рана очень тяжелая - пронзив плечо,
лезвие проникло в грудь, - можно опасаться...
В эту минуту край портьеры приподнялся, и на пороге показался мушке-
тер с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом.
- Атос! - вскрикнули оба мушкетера.
- Атос! - повторил за ними де Тревиль.
- Вы звали меня, господин капитан, - сказал Атос, обращаясь к де Тре-
вилю. Голос его звучал слабо, но совершенно спокойно. - Вы звали меня,
как сообщили мне товарищи, и я поспешил явиться. Жду ваших приказаний,
сударь!
И с этими словами мушкетер, безукоризненно одетый и, как всегда, под-
тянутый, твердой поступью вошел в кабинет. Де Тревиль, до глубины души
тронутый таким проявлением мужества, бросился к нему.
- Я только что говорил этим господам, - сказал де Тревиль, - что зап-
рещаю моим мушкетерам без надобности рисковать жизнью. Храбрецы дороги
королю, а королю известно, что мушкетеры - самые храбрые люди на земле.
Вашу руку, Атос!
И, не дожидаясь, чтобы вошедший ответил на это проявление дружеских
чувств, де Тревиль схватил правую руку Атоса и сжал ее изо всех сил, не
замечая, что Атос, при всем своем самообладании, вздрогнул от боли и
сделался еще бледнее, хоть это и казалось невозможным.
Дверь оставалась полуоткрытой. Появление Атоса, о ране которого, нес-
мотря на тайну, окружавшую все это дело, большинству было известно, по-
разило всех. Последние слова капитана были встречены гулом удовлетворе-
ния, и две или три головы в порыве восторга просунулись между портьера-
ми. Де Тревиль, надо полагать, не преминул бы резким замечанием покарать
за это нарушение этикета, но вдруг почувствовал, как рука Атоса судорож-
но дернулась в его руке, и, переведя взгляд на мушкетера, увидел, что
тот готов потерять сознание. В то же мгновение Атос, собравший все силы,
чтобы преодолеть боль, и все же сраженный ею, рухнул на пол как мертвый.
- Лекаря! - закричал г-н де Тревиль. - Моего или королевского, самого
лучшего! Лекаря, или, тысяча чертей, мой храбрый Атос умрет!
На крик де Тревиля все собравшиеся в приемной хлынули к нему в каби-
нет, дверь которого он не подумал закрыть. Все суетились вокруг ранено-
го. Но все старания были бы напрасны, если б лекарь не оказался в самом
доме. Расталкивая толпу, он приблизился к Атосу, который все еще лежал
без сознания, и, так как шум и суета мешали ему, он прежде всего потре-
бовал, чтобы больного перенесли в соседнюю комнату. Г-н де Тревиль пос-
пешно распахнул дверь и сам прошел вперед, указывая путь Портосу и Ара-
мису, которые на руках вынесли своего друга. За ними следовал лекарь, а
за лекарем дверь затворилась.
И тогда кабинет г-на Тревиля, всегда вызывавший трепет у входивших,
мгновенно превратился в отделение приемной. Все болтали, разглагольство-
вали, не понижая голоса, сыпали проклятиями и, не боясь сильных выраже-
ний, посылали кардинала и его гвардейцев ко всем чертям.
Немного погодя вернулись Портос и Арамис. Подле раненого остались
только де Тревиль и лекарь.
Наконец возвратился и г-н де Тревиль. Раненый, по его словам, пришел
в сознание. Врач считал, что его положение не должно внушать друзьям ни-
каких опасений, так как слабость вызвана только большой потерей крови.
Затем г-н де Тревиль сделал знак рукой, и все удалились, за исключе-
нием д'Артаньяна, который, со свойственной гасконцу настойчивостью, ос-
тался на месте, не забывая, что ему назначена аудиенция. Когда все вышли
и дверь закрылась, де Тревиль обернулся и оказался лицом к лицу с моло-
дым человеком. Происшедшие события прервал нить его мыслей. Он осведо-
мился о том, чего от него желает настойчивый проситель. Д'Артаньян наз-
вался, сразу пробудив в памяти де Тревиля и прошлое и настоящее.
- Простите, любезный земляк, - произнес он с улыбкой, - я совершенно
забыл о вас. Что вы хотите! Капитан - это тот же отец семейства, только
отвечать он должен за большее, чем обыкновенный отец. Солдаты - взрослые
дети, но так как я требую, чтобы распоряжения короля и особенно господи-
на кардинала выполнялись...
Д'Артаньян не мог скрыть улыбку. Эта улыбка показала г-ну де Тревилю,
что перед ним отнюдь не глупец, и он сразу перешел к делу.
- Я очень любил вашего отца, - сказал он. - Чем я могу быть полезен
его сыну? Говорите скорее, время у меня уже на исходе.
- Сударь, - произнес Д'Артаньян, - уезжая из Тарба в Париж, я надеял-
ся в память той дружбы, о которой вы не забыли, просить у вас плащ муш-
кетера. Но после всего виденного мною за эти два часа я понял, что эта
милость была бы столь огромна, что я боюсь оказаться недостойным ее.
- Это действительно милость, молодой человек, - ответил г-н де Тре-
виль. - Но для вас она, может быть, не так недоступна, как вы думаете
или делаете вид, что думаете. Впрочем, одно из распоряжений его вели-
