цели было еще далеко: оставались верхняя площадка и приемная.
На площадке уже не дрались - там сплетничали о женщинах, а в приемной
- о дворе короля. На площадке Д'Артаньян покраснел, в приемной затрепе-
тал. Его живое и смелое воображение, делавшее его в Гаскони опасным для
молоденьких горничных, а подчас и для их молодых хозяек, никогда, даже в
горячечном бреду, не могло бы нарисовать ему и половины любовных прелес-
тей и даже четверти любовных подвигов, служивших здесь темой разговора и
приобретавших особую остроту от тех громких имен и сокровеннейших под-
робностей, которые при этом перечислялись. Но если на площадке был нане-
сен удар его добронравию, то в приемной поколебалось его уважение к кар-
диналу. Здесь Д'Артаньян, к своему великому удивлению, услышал, как кри-
тикуют политику, заставлявшую трепетать всю Европу; нападкам подверга-
лась здесь и личная жизнь кардинала, хотя за малейшую попытку проникнуть
в нее, как знал Д'Артаньян, пострадало столько могущественных и знатных
вельмож. Этот великий человек, которого так глубоко чтил г-н д'Ар-
таньян-отец, служил здесь посмешищем для мушкетеров г-на де Тревиля" Од-
ни потешались над его кривыми ногами и сутулой спиной; кое-кто распевал
песенки о его возлюбленной, г-же д'Эгильон, и о его племяннице, г-же де
Комбалэ, а другие тут же сговаривались подшутить над пажами и телохрани-
телями кардинала, - все это представлялось д'Артаньяну немыслимым и ди-
ким.
Но, если в эти едкие эпиграммы по адресу кардинала случайно вплета-
лось имя короля, казалось - чья-то невидимая рука на мгновение прикрыва-
ла эти насмешливые уста. Разговаривавшие в смущении оглядывались, словно
опасаясь, что голоса их проникнут сквозь стену в кабинет г-на де Треви-
ля. Но почти тотчас же брошенный вскользь намек переводил снова разговор
на его высокопреосвященство, голоса снова звучали громко, и ни один из
поступков великого кардинала не оставался в тени"
"Всех этих людей, - с ужасом подумал Д'Артаньян, - неминуемо засадят
в Бастилию и повесят. А меня заодно с ними: меня сочтут их соучастником,
раз я слушал и слышал их речи. Что сказал бы мой отец, так настойчиво
внушавший мне уважение к кардиналу, если б знал, что я нахожусь в об-
ществе подобных вольнодумцев! "
Д'Артаньян поэтому, как легко догадаться, не решался принять участие
в разговоре. Но он глядел во все глаза и жадно слушал, напрягая все свои
пять чувств, лишь бы ничего не упустить. Несмотря на все уважение к от-
цовским советам, он, следуя своим влечениям и вкусам, был склонен скорее
одобрять, чем порицать, происходившее вокруг него.
Принимая, однако, во внимание, что он был совершенно чужой среди этой
толпы приверженцев г-на де Тревиля и его впервые видели здесь, к нему
подошли узнать о цели его прихода. Д'Артаньян скромно назвал свое имя и,
ссылаясь на то, что он земляк г-на де Тревиля, поручил слуге, подошедше-
му к нему с вопросом, исходатайствовать для него у г-на де Тревиля нес-
колько минут аудиенции. Слуга покровительственным тоном обещал передать
его просьбу в свое время.
Несколько оправившись от первоначального смущения, д'Артаньян мог те-
перь на досуге приглядеться к одежде и лицам окружающих.
Центром одной из самых оживленных групп был рослый мушкетер с высоко-
мерным лицом и в необычном костюме, привлекавшем к нему общее внимание.
На нем был не форменный мундир, ношение которого, впрочем, не считалось
обязательным в те времена - времена меньшей свободы, но большей незави-
симости, - а светло-голубой, порядочно выцветший и потертый камзол, по-
верх которого красовалась роскошная перевязь, шитая золотом и сверкав-
шая, словно солнечные блики на воде в ясный полдень. Длинный плащ алого
бархата изящно спадал с его плеч, только спереди позволяя увидеть осле-
пительную перевязь, на которой висела огромных размеров шпага.
Этот мушкетер только что сменился с караула, жаловался на простуду и
нарочно покашливал. Вот поэтому-то ему и пришлось накинуть плащ, как он
пояснял, пренебрежительно роняя слова и покручивая ус, тогда как окружа-
ющие, и больше всех д'Артаньян, шумно восхищались шитой золотом пере-
вязью.
- Ничего не поделаешь, - говорил мушкетер, - это входит в моду. Это
расточительство, я и сам знаю, но модно. Впрочем, надо ведь куда-нибудь
девать родительские денежки.
- Ах, Портос, - воскликнул один из присутствующих, - не старайся нас
уверить, что этой перевязью ты обязан отцовским щедротам! Не преподнесла
ли ее тебе дама под вуалью, с которой я встретил тебя в воскресенье око-
ло ворот Сент-Оноре?
- Нет, клянусь честью и даю слово дворянина, что я купил ее на
собственные деньги, - ответил тот, кого называли Портосом.
- Да, - заметил один из мушкетеров, - купил точно так, как я - вот
этот новый кошелек: на те самые деньги, которые моя возлюбленная положи-
ла мне в старый.
- Нет, право же, - возразил Портос, - и я могу засвидетельствовать,
что заплатил за нее двенадцать пистолей.
Восторженные возгласы усилились, но сомнение оставалось.
- Разве не правда, Арамис? - спросил Портос, обращаясь к другому муш-
кетеру.
Этот мушкетер был прямой противоположностью тому, который к нему об-
ратился, назвав его Арамисом. Это был молодой человек лет двадцати двух
или двадцати трех, с простодушным и несколько слащавым выражением лица,
с черными глазами и румянцем на щеках, покрытых, словио персик осенью,
бархатистым пушком. Тонкие усы безупречно правильной линией оттеняли
верхнюю губу. Казалось, он избегал опустить руки из страха, что жилы на
них могут вздуться. Время от времени он пощипывал мочки ушей, чтобы сох-
ранить их нежную окраску и прозрачность. Говорил он мало и медленно,
часто кланялся, смеялся бесшумно, обнажая красивые зубы, за которыми,
как и за всей своей внешностью, по-видимому, тщательно ухаживал. На воп-
рос своего друга он ответил утвердительным кивком.
Это подтверждение устранило, по-видимому, все сомнения насчет чудес-
ной перевязи. Ею продолжали любоваться, но говорить о ней перестали, и
разговор, постепенно подчиняясь неожиданным ассоциациям, перешел на дру-
гую тему.
- Какого вы мнения о том, что рассказывает конюший господина де Шале?
- спросил другой мушкетер, не обращаясь ни к кому в отдельности, а ко
всем присутствующим одновременно.
- Что же он рассказывает? - с важностью спросил Портос.
- Он рассказывает, что в Брюсселе встретился с Рошфором, этим предан-
нейшим слугой кардинала. Рошфор был в одеянии капуцина, и, пользуясь та-
ким маскарадом, этот проклятый Рошфор провел господина де Лэга, как пос-
леднего болвана.
- Как последнего болвана, - повторил Портос. - Но правда ли это?
- Я слышал об этом от Арамиса, - заявил мушкетер.
- В самом деле?
- Ведь вам это прекрасно известно, Портос, - произнес Арамис. - Я
рассказывал вам об этом вчера. Не стоит к этому возвращаться.
- "Не стоит возвращаться"! - воскликнул Портос. - Вы так полагаете?
"Не стоит возвращаться"! Черт возьми, как вы быстро решаете!.. Как!..
Кардинал выслеживает дворянина, он с помощью предателя, разбойника, ви-
сельника похищает у него письма и, пользуясь все тем же шпионом, на ос-
новании этих писем добивается казни Шале под нелепым предлогом, будто бы
Шале собирался убить короля b женить герцога Орлеанского на королеве!
Никто не мог найти ключа к этой загадке. Вы, к общему удовлетворению,
сообщаете нам вчера разгадку тайны и, когда мы еще не успели даже опом-
ниться, объявляете нам сегодня: "Не стоит к этому возвращаться"!
- Ну что ж, вернемся к этому, раз вы так желаете, - терпеливо согла-
сился Арамис.
- Будь я конюшим господина де Шале, - воскликнул Портос, - я бы проу-
чил этого Рошфора!
- А вас проучил бы Красный Герцог, - спокойно заметил Арамис.
- Красный Герцог... Браво, браво! Красный Герцог!.. - закричал Пор-
тос, хлопая в ладоши и одобрительно кивая. - Красный Герцог - это вели-
колепно. Я постараюсь распространить эту остроту, будьте спокойны. Вот
так остряк этот Арамис!.. Как жаль, что вы не имели возможности последо-
вать своему призванию, дорогой мой! Какой очаровательный аббат получился
бы из вас!
- О, это только временная отсрочка, - заметил Арамис. - Когда-нибудь
я все же буду аббатом. Вы ведь знаете, Портос, что я в предвидении этого
продолжаю изучать богословие.
- Он добьется своего, - сказал Портос. - Рано или поздно, но добьет-
ся.
- Скорее рано, - ответил Арамис.
- Он ждет только одного, чтобы снова облачиться в сутану, которая ви-
сит у него в шкафу позади одежды мушкетера! - воскликнул один из мушке-
теров.
- Чего же он ждет? - спросил другой.
- Он ждет, чтобы королева подарила стране наследника.
- Незачем, господа, шутить по этому поводу, - заметил Портос. - Коро-
лева, слава богу, еще в таком возрасте, что это возможно.
- Говорят, что лорд Бекингэм во Франции!.. - воскликнул Арамис с лу-
кавым смешком, который придавал этим как будто невинным словам некий
двусмысленный оттенок.
- Арамис, друг мой, на этот раз вы не правы, - перебил его Портос, -
и любовь к остротам заставляет вас перешагнуть известную границу. Если б
господин де Тревиль услышал, вам бы не поздоровилось за такие слова.
- Не собираетесь ли вы учить меня, Портос? - спросил Арамис, в крот-
ком взгляде которого неожиданно сверкнула молния.
- Друг мой, - ответил Портос, - будьте мушкетером или аббатом, но не
тем и другим одновременно. Вспомните, Атос на днях сказал вам: вы едите
из всех кормушек... Нет-нет, прошу вас, не будем ссориться. Это ни к че-
му. Вам хорошо известно условие, заключенное между вами, Атосом и мною.
Вы ведь бываете у госпожи д'Эгильон и ухаживаете за ней; вы бываете у
госпожи де Буа-Траси, кузины госпожи де Шеврез, и, как говорят, состоите
у этой дамы в большой милости. О господа, вам незачем признаваться в
своих успехах, никто не требует от вас исповеди - кому не ведома ваша
скромность! Но раз уж вы, черт возьми, обладаете даром молчания, не за-
бывайте о нем, когда речь идет о ее величестве. Пусть болтают что угодно
и кто угодно о короле и кардинале, по королева священна, и если уж о ной
говорят, то пусть говорят одно хорошее.
- Портос, вы самонадеянны, как Нарцисс, заметьте это, - произнес Ара-
мис. - Вам ведь известно, что я не терплю поучений и готов выслушивать
их только от Атоса. Что же касается вас, милейший, то ваша чрезмерно
роскошная перевязь не внушает особого доверия к вашим благородным
чувствам. Я стану аббатом, если сочту нужным. Пока что я мушкетер и, как
таковой, говорю все, что мне вздумается. Сейчас мне вздумалось сказать
вам, что БЫ мне надоели.
- Арамис!
- Портос!
- Господа!.. Господа!.. - послышалось со всех сторон.
- Господин де Тревиль ждет господина д'Артаньяна! - перебил их лакей,
распахнув дверь кабинета.
Дверь кабинета, пока произносились эти слова, оставалась открытой, и
все сразу умолкли. И среди этой тишины молодой гасконец пересек приемную
и вошел к капитану мушкетеров, от души радуясь, что так своевременно из-
бежал участия в развязке этой странной ссоры.
III
АУДИЕНЦИЯ
Господин де Тревиль был в самом дурном расположении духа. Тем не ме-
нее он учтиво принял молодого человека, поклонившегося ему чуть ли не до
земли, и с улыбкой выслушал его приветствия. Беарнский акцент юноши на-
помнил ему молодость и родные края - воспоминания, способные в любом
возрасте порадовать человека. Но тут же, подойдя к дверям приемной и
подняв руку как бы в знак того, что он просит разрешения у д'Артаньяна
сначала покончить с остальными, а затем уже приступить к беседе с ним,
он трижды крикнул, с каждым разом повышая голос так, что в нем прозвуча-
ла вся гамма интонаций - от повелительной до гневной:
- Атос! Портос! Арамис!
