дошел до Лувра и у первого встретившегося мушкетера справился, где нахо-
дится дом г-на де Тревиля. Оказалось, что дом этот расположен на улице
Старой Голубятни, то есть совсем близко от места, где поселился д'Ар-
таньян, - обстоятельство, истолкованное им как предзнаменование успеха.
Затем, довольный своим поведением в Менге, не раскаиваясь в прошлом,
веря в настоящее и полный надежд па будущее, он лег и уснул богатырским
сном.
Как добрый провинциал, он проспал до девяти утра и, поднявшись, отп-
равился к достославному г-ну де Тревилю, третьему лицу в королевстве,
согласно суждению г-на д'Артаньяна-отца.
II
ПРИЕМНАЯ Г-НА ДЕ ТРЕВИЛЯ
Господин де Труавиль - имя, которое еще продолжают носить его родичи
в Гаскони, или де Тревиль, как он в конце концов стал называть себя в
Париже, - путь свой и в самом деле начал так же, как д'Артаньян, то есть
без единого су в кармане, но с тем запасом дерзости, остроумия и наход-
чивости, благодаря которому даже самый бедный гасконский дворянчик, пи-
тающийся лишь надеждами на отцовское наследство, нередко добивался
большего, чем самый богатый перигорский или беррийский дворянин, опирав-
шийся на реальные блага. Его дерзкая смелость, его еще более дерзкая
удачливость в такое время, когда удары шпаги сыпались как град, возвели
его на самую вершину лестницы, именуемой придворным успехом, по которой
он взлетел, шагая через три ступеньки.
Он был другом короля, как всем известно, глубоко чтившего память сво-
его отца, Генриха IV. Отец г-на де Тревиля так преданно служил ему в
войнах против Лиги, что за недостатком наличных денег, - а наличных де-
нег всю жизнь не хватало беарнцу, который все долги свои оплачивал ост-
ротами, единственным, чего ему не приходилось занимать, - что за недос-
татком наличных денег, как мы уже говорили, король разрешил ему после
взятия Парижа включить в свой герб льва на червленом поле с девизом:
"Fidelis et fortis" [1]. То была большая честь, но малая прибыль. И,
умирая, главный соратник великого Генриха оставил в наследство сыну все-
го только шпагу свою и девиз. Благодаря этому наследству и своему неза-
пятнанному имени г-н де Тревиль был принят ко двору молодого принца, где
он так доблестно служил своей шпагой и был так верен неизменному девизу,
что Людовик XIII, один из лучших фехтовальщиков королевства, обычно го-
ворил, что, если бы кто-нибудь из его друзей собрался драться на дуэли,
он посоветовал бы ему пригласить в секунданты первым его, а вторым -
г-на де Тревиля, которому, пожалуй, даже следовало бы отдать предпочте-
ние.
Людовик XIII питал настоящую привязанность к де Тревилю - правда,
привязанность королевскую, эгоистическую, но все же привязанность. Дело
в том, что в эти трудные времена высокопоставленные лица вообще стреми-
лись окружить себя людьми такого склада, как де Тревиль. Много нашлось
бы таких, которые могли считать своим девизом слово "сильный" - вторую
часть надписи в гербе де Тревилей, но мало кто из дворян мог претендо-
вать на эпитет "верный", составлявший первую часть этой надписи. Тревиль
это право имел. Он был один из тех редких людей, что умеют повиноваться
слепо и без рассуждений, как верные псы, отличаясь сообразительностью и
крепкой хваткой. Глаза служили ему для того, чтобы улавливать, не гнева-
ется ли на кого-нибудь король, а рука - чтобы разить виновника: како-
го-нибудь Бема или Моревера, Польтро де Мере или Витри. Тревилю до сих
пор недоставало только случая" чтобы проявить себя, но он выжидал его,
чтобы ухватить за вихор, лишь только случай подвернется. Недаром Людовик
XIII и назначил де Тревиля капитаном своих мушкетеров, игравших для него
ту же роль, что ординарная стража для Генриха III и шотландская гвардия
для Людовика XI.
Кардинал, со своей стороны, в этом отношении не уступал королю. Уви-
дев, какой грозной когортой избранных окружил себя Людовик XIII, этот
второй или, правильнее, первый властитель Франции также пожелал иметь
свою гвардию. Поэтому он обзавелся собственными мушкетерами, как Людовик
XIII обзавелся своими, и можно было наблюдать, как эти два властели-
на-соперника отбирали для себя во всех французских областях и даже в
иностранных государствах людей, прославившихся своими ратными подвигами.
Случалось нередко, что Ришелье и Людовик XIII по вечерам за партией в
шахматы спорили о достоинствах своих воинов. Каждый из них хвалился вып-
равкой и смелостью последних и, на словах осуждая стычки и дуэли, втихо-
молку подбивал своих телохранителей к дракам. Победа или поражение их
мушкетеров доставляли им непомерную радость или подлинное огорчение.
Так, по крайней мере, повествует в своих мемуарах человек, бывший участ-
ником большого числа этих побед и некоторых поражений.
Тревиль угадал слабую струнку своего повелителя и этому был обязан
неизменным, длительным расположением короля, который не прославился пос-
тоянством в дружбе. Вызывающий вид, с которым он проводил парадным мар-
шем своих мушкетеров перед кардиналом Арманом дю Плесси Ришелье, застав-
лял в гневе щетиниться седые усы его высокопреосвященства. Тревиль до
тонкости владел искусством войны того времени, когда приходилось жить
либо за счет врага, либо за счет своих соотечественников; солдаты его
составляли легион сорвиголов, повиновавшихся только ему одному.
Небрежно одетые, подвыпившие, исцарапанные, мушкетеры короля, или,
вернее, мушкетеры г-на де Тревиля шатались по кабакам, по увеселительным
местам и гульбищам, орали, покручивая усы, бряцая шпагами и с наслажде-
нием задирая телохранителей кардинала, когда те встречались им на доро-
ге. Затем из ножен с тысячью прибауток выхватывалась шпага. Случалось,
их убивали, и они падали, убежденные, что будут оплаканы и отомщены; ча-
ще же случалось, что убивали они, уверенные, что им не дадут сгнить в
тюрьме: г-н де Тревиль, разумеется, вызволит их. Эти люди на все голоса
расхваливали г-на де Тревиля, которого обожали, и, хоть все они были от-
чаянные головы, трепетали перед ним, как школьники перед учителем, пови-
новались ему по первому слову и готовы были умереть, чтобы смыть с себя
малейший его упрек.
Господин де Тревиль пользовался вначале этим мощным рычагом на пользу
королю и его приверженцам, позже - на пользу себе и своим друзьям. Впро-
чем, ни из каких мемуаров того времени не явствует, чтобы даже враги, -
а их было у него немало как среди владевших пером, так и среди владевших
шпагой, - чтобы даже враги обвиняли этого достойного человека в том,
будто он брал какую-либо мзду за помощь, оказываемую его верными солда-
тами. Владея способностью вести интригу не хуже искуснейших интриганов,
он оставался честным человеком. Более того: несмотря на изнурительные
походы, на все тяготы военной жизни, он был отчаянным искателем веселых
приключений, изощреннейшим дамским угодником, умевшим при случае ще-
гольнуть изысканным мадригалом. О его победах над женщинами ходило
столько же сплетен, сколько двадцатью годами раньше о сердечных делах
Бассомпьера, - а это кое-что значило. Капитан мушкетеров вызывал восхи-
щение, страх и любовь, другими словами - достиг вершин счастья и удачи.
Людовик XIV поглотил все мелкие созвездия своего двора, затмив их
своим ослепительным сиянием, тогда как отец его - солнце, pluribus impar
[2], - предоставлял каждому из своих любимцев, каждому из приближенных
сиять собственным блеском. Кроме утреннего приема у короля и у кардина-
ла, в Париже происходило больше двухсот таких "утренних приемов",
пользовавшихся особым вниманием. Среди них утренний прием у де Тревиля
собирал наибольшее число посетителей.
Двор его особняка, расположенного на улице Старой Голубятни, походил
на лагерь уже с шести часов утра летом и с восьми часов зимой. Человек
пятьдесят или шестьдесят мушкетеров, видимо сменявшихся время от време-
ни, с тем чтобы число их всегда оставалось внушительным, постоянно рас-
хаживали по двору, вооруженные до зубов и готовые на все. По лестнице,
такой широкой, что современный строитель на занимаемом ею месте выстроил
бы целый дом, сновали вверх и вниз старухи, искавшие каких-нибудь милос-
тей, приезжие из провинции дворяне, жаждущие зачисления в мушкетеры, и
лакеи в разноцветных, шитых золотом ливреях, явившиеся сюда с посланиями
от своих господ. В приемной на длинных, расположенных вдоль стен скамьях
сидели избранные, то есть те, кто был приглашен хозяином. С утра и до
вечера в приемной стоял несмолкаемый гул, в то время как де Тревиль в
кабинете, прилегавшем к этой комнате, принимал гостей, выслушивал жало-
бы, отдавал приказания и, как король со своего балкона в Лувре, мог, по-
дойдя к окну, произвести смотр своим людям и вооружению.
В тот день, когда д'Артаньян явился сюда впервые, круг собравшихся
казался необычайно внушительным, особенно в глазах провинциала. Провин-
циал, правда, был гасконец, и его земляки в те времена пользовались сла-
вой людей, которых трудно чем-либо смутить. Пройдя через массивные воро-
та, обитые длинными гвоздями с квадратными шляпками, посетитель оказы-
вался среди толпы вооруженных людей. Люди эти расхаживали по двору, пе-
рекликались, затевали то ссору, то игру. Чтобы пробить себе путь сквозь
эти бушующие людские волны, нужно было быть офицером, вельможей или хо-
рошенькой женщиной.
Наш юноша с бьющимся сердцем прокладывал себе дорогу сквозь эту тол-
котню и давку, прижимая к худым ногам непомерно длинную шпагу, не отни-
мая руки от края широкополой шляпы и улыбаясь жалкой улыбкой провинциа-
ла, старающегося скрыть свое смущение. Миновав ту или иную группу посе-
тителей, он вздыхал с некоторым облегчением, но ясно ощущал, что при-
сутствующие оглядываются ему вслед, и впервые в жизни д'Артаньян, у ко-
торого до сих пор всегда было довольно хорошее мнение о своей особе,
чувствовал себя неловким и смешным.
У самой лестницы положение стало еще затруднительнее. На нижних сту-
пеньках четверо мушкетеров забавлялись веселой игрой, в то время как
столпившиеся на площадке десять или двенадцать их приятелей ожидали сво-
ей очереди, чтобы принять участие в забаве. Один из четверых, стоя сту-
пенькой выше прочих и обнажив шпагу, препятствовал или старался пре-
пятствовать остальным троим подняться по лестнице. Эти трое нападали на
него, ловко орудуя шпагой.
Д'Артаньян сначала принял эти шпаги за фехтовальные рапиры, полагая,
что острие защищено. Но вскоре, по некоторым царапинам на лицах участни-
ков игры, понял, что клинки были самым тщательным образом отточены и за-
острены. При каждой новой царапине не только зрители, но и сами постра-
давшие разражались бурным хохотом.
Мушкетер, занимавший в эту минуту верхнюю ступеньку, блестяще отби-
вался от своих противников. Вокруг них собралась толпа. Условия игры
заключались в том, что прb первой же царапине раненый выбывал из игры и
его очередь на аудиенцию переходила к победителю. За какиенибудь пять
минут троt оказались задетыми: у одного была поцарапана рука, у другого
- подбородок, у третьего - ухо, причем защищавший ступеньку не был задет
ни разу. Такая ловкость, согласно условиям, вознаграждалась продвижением
на три очереди.
Как ни трудно было удивить нашего молодого путешественника или, вер-
нее, заставить его показать, что он удивлен, все же эта игра поразила
его. На его родине, в том краю, где кровь обычно так легко ударяет в го-
лову, для вызова на дуэль все же требовался хоть какой-нибудь повод.
Гасконада четверых игроков показалась ему самой необычайной из всех, о
которых ему когда-либо приходилось слышать даже в самой Гаскони. Ему по-
чудилось, что он перенесся в пресловутую страну великанов, куда впос-
ледствии попал Гулливер и где натерпелся такого страха. А между тем до
