ради успешного завершения нашего дела, - а таких у нас множество.
- Множество?
- И к тому же они очень сильны.
- Объяснитесь.
- Невозможно. Я объясню все до последней мелочи, - клянусь перед бо-
гом, который слышит меня, - в тот самый день, когда увижу вас на фран-
цузском престоле.
- Но мой брат?
- Вы сами решите его судьбу. Или, быть может, вы жалеете вашего бра-
та?
- Его, который гноит меня в этой темнице? О нет, я не жалею его.
- Том лучше.
- Он мог бы прийти сюда, мог бы взять меня за руку и сказать: "Брат
мой, господь создал нас, чтобы мы любили друг друга, а не для того, чтоб
боролись друг с другом. Я пришел протянуть вам руку. Дикий предрассудок
осудил вас на угасание вдали от людей, в полном мраке, не изведав чело-
веческой радости. Я хочу, чтобы вы сидели рядом со мной; я хочу препоя-
сать вас мечом, доставшимся нам от отца. Используете ли вы это сближе-
ние, чтобы убить меня или противоборствовать мне? Воспользуетесь ли вы
этим мечом, чтобы пролить мою кровь?" - "О нет, - ответил бы я, - я
смотрю на вас как на своего избавителя и буду уважать вас как своего го-
сударя. Вы даете мне много больше, чем дано мне господом богом. Благода-
ря вам - я свободен, благодаря вам - я имею право полюбить в этом мире
и, в свою очередь, быть любимым".
- И вы сдержали бы свое слово?
- Клянусь моей жизнью, да!
- Тогда как теперь?
- Тогда как теперь я чувствую, что виновные должны понести наказание.
- Каким образом, монсеньер?
- Что вы скажете о моем сходстве с братом, дарованном мне господом
богом?
- Скажу, что в этом сходстве можно усмотреть перст провидения, кото-
рым королю не должно было пренебрегать; скажу, что ваша мать совершила
тяжкое преступление, предоставив столь неравную долю счастья и столь не-
равную участь тем, кого природа создала в ее чреве столь похожими друг
на друга; и я делаю из этого вывод, что кара за это будет не чем иным,
как восстановлением равновесия.
- Что означают ваши слова?
- То, что, когда я возвращу вам ваше место на троне вашего брата, ва-
шему брату придется занять ваше место в тюрьме.
- Увы! В тюрьме испытываешь столько страданий!
Особенно если до этого чаша жизни полнилась до краев!
- Ваше высочество сможете поступить, как сочтете для себя удобным;
наказав, вы сможете простить, если того пожелаете.
- Хорошо! А теперь остается сказать вам еще об одном.
- Говорите, мой принц.
- Отныне я буду беседовать с вами лишь за стенами
Бастилии.
- Я и сам хотел уведомить вас, ваше высочество, что в дальнейшем я
буду иметь честь встретиться с вами лишь один-единственный раз.
- Когда же это произойдет?
- В тот день, когда мой принц покинет эти мрачные стены.
- Да услышит вас бог! Как же вы предупредите меня?
- Я приду сюда сам.
- Вы сами?
- Не покидайте этой комнаты, принц, ни с кем, кроме меня, или если
вас принудят в мое отсутствие покинуть ее, помните, что это сделано по-
мимо меня.
- Итак, ни одного слова кому бы то ни было, кроме вас?
- Да, ни одного слова кому бы то ни было, кроме меня.
Арамис отвесил глубокий поклон. Принц протянул ему на прощание руку и
сказал с искренностью, идущей от самого сердца:
- Сударь, еще одно слово. Если вы явились ко мне, чтобы окончательно
погубить меня, если вы - не более как орудие моих ненавистников, если
наша беседа, в которой вы выведали самые сокровенные тайны моего сердца,
принесет мне нечто худшее, чем заключение, а именно - смерть, то и тогда
да будет мое благословение с вами, ибо вы положили конец моим сомнениям
и заботам и после лихорадочной пытки, терзавшей меня последние восемь
лет, внесли успокоение в мою Душу.
- Монсеньер! Не торопитесь судить меня.
- Я сказал, что благословляю вас, что простил вам вашу вину предо
мною. Но если вы явились ко мне для того, чтобы возвратить место, угото-
ванное мне самим, богом, место, осиянное солнцем счастья и славы, если,
благодаря вам, я смогу оставить по себе след в людской памяти, если,
свершив выдающиеся деяния и оказав услуги народам моего королевства, я
доставлю честь моему роду, если из тьмы, в которой я угасаю, я подни-
мусь, поддерживаемый вашей благородной рукою, к вершинам почета, - в та-
ком случае вам, кого я благословляю и кому приношу свою признательность
и благодарность, вам - половина моего могущества и моей славы. И это бу-
дет все еще слишком ничтожная плата; я всегда буду считать, что не вып-
латил вам вашей доли, ибо вы никогда не сможете в такой же мере, как я,
наслаждаться счастьем, которым одарили меня.
- Монсеньер, - проговорил Арамис, взволнованный бледностью юноши и
этим его порывом, - монсеньер, благородство вашего сердца наполняет меня
радостью и восхищением. Не вам выражать мне свою благодарность. Меня бу-
дут благодарить народы, которых вы осчастливите, и ваши потомки, которым
вы оставите славу. Да, да... я дам вам нечто большее, нежели жизнь, - я
дам вам бессмертие.
Молодой человек снова протянул Арамису руку; Арамис приложился к ней,
став на колени.
- О! - вскричал принц с тронувшим Арамиса смущением.
- Это первая дань почитания моему будущему монарху. Когда я снова
увижу вас, я скажу: "Здравствуйте, ваше величество!"
- А до этой поры, - воскликнул молодой человек, прижимая свои белые
исхудавшие пальцы к сердцу, - а до этой поры - никаких грез, никаких
потрясений, иначе жизнь моя пресечется! О сударь, до чего же тесно в мо-
ей тюрьме, до чего мало это окно, до чего узка дверь! Как же могло про-
никнуть через нее, как могло поместиться здесь столько гордости, столько
блеска и счастья!
- Поскольку вы утверждаете, что все это принесено мною, вы наполняете
мое сердце радостью, ваше высочество, - поклонился Арамис.
Произнеся эти слова, он постучал. Дверь тотчас же отворилась. За нею
стояли тюремщик, а также Безмо, который, снедаемый беспокойством и стра-
хом, начал уже невольно прислушиваться к голосам, доносившимся из-за
двери.
К счастью, оба собеседника говорили все время вполголоса и даже при
самых бурных изъявлениях страсти не забывали об этой предосторожности.
- Вот это исповедь! - сказал комендант, силясь изобразить на лице
улыбку. - Можно ли было предполагать, что заключенный, наполовину покой-
ник, будет каяться в стольких грехах и отнимет у вас столько времени?
Арамис промолчал. Ему хотелось поскорее покинуть Бастилию, где отяго-
щавшая его тайна удваивала гнетущее впечатление, производимое стенами
крепостных казематов.
Когда они дошли до квартиры Безмо, Арамис шепнул коменданту:
- Поговорим о делах, дорогой господин де Безмо.
- Увы! - отозвался Безмо.
- Не нужно ли вам спросить меня о расписке на сто пятьдесят тысяч
ливров? - молвил епископ.
- И уплатить первую треть этой суммы, - добавил, вздыхая, бедный Без-
мо, сделавший несколько шагов по направлению к своему железному шкафу.
- Вот ваша расписка, - подал бумагу Арамис.
- А вот и деньги, - ответил, трижды вздохнув, комендант.
- Мне было приказано вручить вам расписку на пятьдесят тысяч ливров,
- сказал Арамис. - Что же касается денег, то на этот счет я не получал
никаких указаний.
И он удалился, оставив Безмо в полном смятении чувств перед этим по-
истине королевским подарком, преподнесенным ему с такою непринужден-
ностью внештатным духовником Бастилии.
XXIX
КАК МУСТОН РАСТОЛСТЕЛ, НЕ ПОСТАВИВ ОБ ЭТОМ В ИЗВЕСТНОСТЬ ПОРТОСА, И
КАКИЕ НЕПРИЯТНОСТИ ДЛЯ ДОСТОЙНОГО ДВОРЯНИНА ВОСПОСЛЕДОВАЛИ ОТ ЭТОГО
Со времени отъезда Атоса в Блуа даАртаньян и Портос редко бывали
вместе. У одного была хлопотная служба при короле, другой увлекся покуп-
кой мебели, которую хотел отправить в свои многочисленные поместья; он
задумал завести в своих резиденциях - а их у него было несколько - нечто
напоминающее придворную роскошь, которую ему довелось увидеть у короля и
которая ослепила его.
ДаАртаньян, сохранивший неизменную верность по отношению к старым
друзьям, однажды утром, в свободное от служебных занятий время, вспомнил
о Портосе и, обеспокоенный тем, что вот уже две недели ничего не слышал
о нем, поехал к нему и застал его только что вставшим с постели.
Достойный барон был, по всей видимости, поглощен какими-то неприятны-
ми мыслями; больше того, он был опечален. Свесив ноги, полуголый, сидел
он у себя на кровати и уныло рассматривал целые вороха платья, отделан-
ного бахромой, галунами, вышивкой безобразных цветов, которое было нава-
лено перед ним на полу.
Печальный и задумчивый, как пресловутый заяц в басне Лафонтена, Пор-
тос не заметил входящего даАртаньяна, скрытого от его глаз внушительной
фигурой Мустона, настолько дородною, что он мог бы заслонить своим телом
любого, а в этот момент размеры его удвоились, так как дворецкий распя-
ливал перед собою алый кафтан, который он держал за концы рукавов, чтобы
хозяин мог лучше приглядеться к нему.
ДаАртаньян остановился на пороге и принялся рассматривать озабоченно-
го Портоса; обнаружив, однако, что эта куча костюмов порождает в груди
достойного дворянина тяжкие вздохи, он решил, что пора оторвать его от
этого столь мучительного для него зрелища, и кашлянул, чтобы возвестить
о своем приходе.
- А! - воскликнул Портос, и лицо его осветилось радостью. - Здесь да-
Артаньян! Наконец-то меня осенит счастливая мысль!
Мустон, услышав эти слова, обернулся с приветливой улыбкой к другу
своего хозяина, и Портос избавился, таким образом, от массивной прегра-
ды, мешавшей ему броситься к д'Артаньяну.
Он поспешно вскочил с кровати, потянулся, хрустнув суставами крепких
ног, пронесся в два прыжка через комнату и порывисто прижал даАртаньяна
к груди: с каждым днем он любил его, казалось, все больше и больше.
- Ах, дорогой друг, - повторил он несколько раз, - ах, дорогой даАр-
таньян, здесь вы всегда желанны, но сегодня желаннее чем когда бы то ни
было,
- Так, так. У вас неприятности? - спросил д'Артаньян.
Портос ответил взглядом, полным уныния.
- Расскажите же, друг мой, в чем дело, если это не тайна.
- Во-первых, - вздохнул Портос, - вы знаете, что у меня нет от вас
никаких тайн, а во-вторых... во-вторых, меня огорчает следующее...
- Погодите, Портос, погодите: дайте мне сперва выбраться из этого во-
роха сукна, атласа и бархата.
- Шагайте, шагайте смелее! - проговорил жалобным тоном Портос. - Все
это не больше чем хлам.
- Черт подери! Сукно стоимостью в двадцать ливров за локоть-хлам! Ве-
ликолепный атлас и бархат, которым не погнушался бы сам король, - это,
по-вашему, хлам!
- Так вы находите эти костюмы...
- Блистательными, Портос, блистательными! Готов поручиться, что во
всей Франции вы один обладаете таким неимоверным количеством их, и если
предположить, что, начиная с этого дня, вы не закажете больше ни одного,
а проживете добрую сотню лет, что, говоря по правде, меня нисколько не
удивило бы, то и в этом случае в день вашей смерти на вас будет новый
костюм, и в течение всего этого времени ни один портной не покажет к вам
носа.
Портос покачал головой.
- Послушайте, друг мой, - сказал ДаАртаньян. - Это мрачное настрое-
ние, отнюдь не свойственное вашему нраву, пугает меня. Дорогой мой Пор-
тос, давайте покончим с ним, и чем раньше, тем лучше.
- Да, да, покончим, - ответил Портос, - избавимся, если только это
вообще возможно.
- Или, быть может, вы получили дурные известия из Брасье?
- О нет; там вырубили леса, и они дали доход, превысивший ожидаемый
на целую треть.
- Или в Пьерфоне прорвало запруды?
- Нет, что вы, друг мой; там выловили рыбу, по того, что осталось
после продажи, более чем достаточно, чтобы сделать все окрестные пруды
рыбными.
- Что же тогда? Уж не обрушился ли Валлон по причине землетрясения?
