чае, если вы сбросите маску.
- Ваше величество, я дала обет помогать страждущим и опечаленным, не
открывая перед ними лица. Я могла бы принести облегчение и вашему телу и
вашей душе, но так как ваше величество чинит мне в этом препятствия, то
я удаляюсь. Прощайте, ваше величество!
Эти слова были произнесены с таким обаянием и такою почтительностью,
что гнев и недоверие королевы исчезли, тогда как любопытство ее нис-
колько не улеглось.
- Вы правы, - сказала она, - тем, кто страждет, не следует пренебре-
гать утешениями, ниспосланными им господом богом. Говорите, сударыня, и,
быть может, вам будет дано принести облегчение, как вы обещаете, моему
телу... Увы, боюсь, что господь готовит моей плоти жестокие испытания!
- Поговорим немного и о вашей душе, - продолжала бегинка, - о душе,
которая тоже страждет, в чем я уверена.
- Моя душа?
- Есть пожирающие нас язвы, которые нарывают незримо. При этих неду-
гах кожа остается светлой, как слоновая кость, и на теле не проступает
никаких синих пятен. Врач, склоняющийся над грудью больного, не в силах
услышать, как в мускулах, под током крови, скрежещут зубы этих ненасыт-
ных чудовищ; ни огонь, ни железо не способны убить или укротить ярость
этого разящего насмерть бича; враг проникает в чувства и мысли, и они
приходят в смятение; боль прорастает в сердце, и оно разрывается. Вот,
ваше величество, язвы, роковые для королев. Не страдаете ли вы подобным
недугом?
Анна медленно подняла руку, такую же ослепительно белую и прекрасную,
как во времена ее молодости.
- Недуг, о котором вы говорите, - сказала она, - неизбежное зло нашей
жизни, жизни великих мира сего, на которых господь возложил обязанности
печься о подданных. Когда недуг слишком тяжел, бог облегчает нас на суде
покаяния. Там мы сбрасываем с себя бремя и освобождаемся от гнетущих нас
тайн. Но не забывайте, что господь соразмеряет испытания с силами своих
тленных созданий, и мои силы способны выдержать лежащее на мне бремя;
для чужих тайн мне достаточно скромности бога, для моих собственных мне
мало скромности моего духовника.
- Я вижу, что вы, как всегда, смело выступаете против своих врагов,
ваше величество, но я боюсь, что вы недостаточно доверяете вашим
друзьям.
- У королев нет друзей. Если вам больше нечего мне сказать, если вы
чувствуете себя вдохновляемой самим богом, словно пророчица, уйдите, ибо
я страшусь будущего.
- А мне показалось, - решительно возразила бегинка, - что вы скорей
страшитесь былого.
Она еще не окончила этой фразы, как королева, вся выпрямившись, воск-
ликнула резким и повелительным тоном:
- Говорите! Объяснитесь четко, ясно, полно или...
- Не грозите, ваше величество, - отвечала мягко бегинка. - Я пришла,
полная почтительности и сочувствия, я пришла к вам от друга.
- Тогда докажите это! Облегчите мои страдания, вместо того чтобы вы-
зывать во мне раздражение.
- Это легко сделать. И ваше величество увидят, друг ли я.
- Ну, начинайте.
- Какое несчастье свалилось на ваше величество за последние двадцать
три года?
- Ах... большие несчастья; разве не потеряла я короля?
- Я не говорю об этом. Я хочу задать вам вопрос: после рождения коро-
ля не причинила ли вам страданий нескромность одной из близких вам жен-
щин?
- Не понимаю вас, - ответила королева, стиснув зубы, чтобы скрыть ов-
ладевшее ею волнение.
- Сейчас объясню. Ваше величество помнит, конечно, что король родился
пятого сентября тысяча шестьсот тридцать восьмого года в одиннадцать с
четвертью часов?
- Да, - пролепетала королева.
- В половине первого, - продолжала бегинка, - дофин, уже помазанный
архиепископом Мосским в присутствии короля и вашем, был провозглашен
наследником французской короны. Король отправился в часовню старого
Сен-Жерменского замка, чтобы прослушать. Те Deum [34].
- Все это так, - прошептала королева.
- Ваше величество разрешились от бремени в присутствии покойного
принца - брата короля, принцев крови и придворных дам. Врач короля Бувер
и хирург Опоре находились в приемной. Ваше величество заснули около трех
часов и проспали приблизительно до семи, не так ли?
- Все это верно, но вы мне рассказываете о том, что вместе со мной и
вами знает весь свет...
- Я приближаюсь, ваше величество, к тому, что знают немногие. Я ска-
зала: немногие. Увы, я могла бы сказать: только двое, ибо и прежде их
было лишь пять, но за последние несколько лет тайна стала еще более сок-
ровенной вследствие смерти большинства посвященных в нее. Король, наш
господин, покоится рядом с предками; повивальная бабка Перон умерла
вскоре после него, о Ла Порте никто уже больше не вспоминает.
Королева приоткрыла рот, собираясь ответить; под ледяною рукой, кото-
рой она коснулась лица, лились горячие капли пота.
- Было восемь часов, - продолжала бегинка. - Король с легким сердцем
сидел за ужином; вокруг него были песни, веселые крики, полные до краев
стаканы; под балконами горланил народ; швейцарцы, мушкетеры, гвардейцы
бродили по городу, и хмельные студенты, встречаясь с ними, принимались
качать их. Этот шум народного ликования испугал новорожденного дофина, и
он тихонько плакал на руках у своей нянюшки, госпожи Гозак. И если б он
открыл глаза, то его взору предстали бы две короны в глубине колыбели.
Вдруг ваше величество пронзительно вскрикнули, и к вашему изголовью по-
дошла Перон. Врачи обедали в отдаленной зале. Дворец стал пустынею, пос-
кольку его заполнило слишком много народа; в нем не было ни заведенного
порядка, ни часовых. Повивальная бабка, осмотрев ваше величество, закри-
чала от удивления и, обняв вас, измученную и обезумевшую от боли, посла-
ла Ла Порта сказать королю, что королева желает видеть его величество.
Ла Порт, как вам известно, был человек толковый и хладнокровный. Он не
подошел к королю с видом испуганного слуги, чувствующего значительность
приносимой им вести и жаждущего напугать ею; его новость, впрочем, не
могла бы показаться королю страшной. И вот улыбающийся Ла Порт остано-
вился у королевского кресла и произнес: "Ваше величество, королева ис-
полнена счастья и была бы еще счастливее, если б могла увидеть ваше ве-
личество у себя".
В этот день Людовик Тринадцатый за доброе пожелание отдал бы корону
любому нищему. Веселый, оживленный, он поднялся из-за стола и сказал та-
ким тоном, каким мог бы сказать Генрих Четвертый: "Господа, я иду к же-
не".
Он вошел к вам, и Перон поднесла к нему второго наследника, который
был такой же здоровенький и такой же красавчик, как первый. При этом она
сказала: "Государь, господь не желает, чтобы во французском царствующем
доме прекратилась мужская линия". Король, движимый горячим порывом, под-
бежал к этому второму ребенку, воскликнув: "Благодарю тебя, боже!"
Тут бегинка замолкла, заметив, что королева сильно страдает. Анна
Австрийская, откинувшись в кресле, с опущенной головой, с остановившимся
взглядом, слушала ее, очевидно не понимая того, что ей говорят: губы ее
судорожно подергивались, как бы произнося молитвы, обращенные к богу,
или призывая проклятия на голову этой безжалостней женщины.
- Ах, не думайте, - горячо продолжала бегинка, - не думайте, что если
во Франции оказался один дофин и если королева оставила второго ребенка
прозябать вдалеке от королевского трона, не думайте, что она была дурной
матерью! О нет, нет!.. Существуют люди, которым хорошо ведомо, сколько
слез она пролила, которые могут сосчитать пылкие поцелуи, которыми она
осыпала это бедное существо, утешая его за жалкую и скрытую во тьме
жизнь, в силу государственной необходимости доставшуюся в удел близнецу
Людовика Четырнадцатого.
- Боже мой! Боже мой! - едва слышно прошептала королева.
- Известно, - оживилась бегинка, - что король, увидев себя отцом дво-
их сыновей, сверстников, обладавших одинаковыми правами, проникся трево-
гой за судьбы Франции, за мир и спокойствие в своем королевстве. Извест-
но, что вызванный во дворец Ришелье больше часа предавался раздумьям в
кабинете его величества и в конце концов произнес следующий приговор:
"Во Франции может быть лишь один дофин, родившийся, чтобы унаследовать
трон после его величества. Господь бог послал нам еще одного, чтобы он
мог наследовать первому. Но в настоящее время мы нуждаемся только в том,
кто первый появился на свет; скроем же второго от Франции, как господь
скрыл его поначалу от его державных родителей. Один наследник престола -
это мир и спокойствие государства; два претендента - это гражданская
война и анархия".
Королева, бледная, с сжатыми кулаками, резким движением поднялась с
кресла.
- Вы знаете слишком много, - произнесла она глухим голосом, - вы при-
частны к государственным тайнам. А друзья, которые вам их поведали, -
лжедрузья и предатели. Вы их сообщница в преступлении, которое здесь со-
вершается. А теперь маску долой, или я прикажу дежурному офицеру взять
вас под арест. О, я не боюсь этой тайны! Вы узнали ее и за это заплати-
те! Она застынет в вашей груди. И эта тайна, и ваша жизнь отныне принад-
лежат не вам!
И Анна Австрийская с угрожающим жестом сделала несколько шагов в сто-
рону бегинки.
- Оцените же верность, честь, скромность покинутых вами друзей, -
сказала бегинка и сбросила маску.
- Герцогиня де Шеврез! - воскликнула королева.
- Единственная, кто разделяет с вами эту тайну.
- Ах, - прошептала Анна Австрийская, - обнимите меня, герцогиня! Ведь
недолго и убить старого друга, играя его роковыми печалями.
И королева, склонив голову на плечо давней своей приятельницы, проли-
ла поток горьких слез.
- Как же вы еще молоды, - вполголоса произнесла г-жа де Шеврез, -
счастливая, вы можете плакать!
IV
ПОДРУГИ
Королева надменно посмотрела на герцогиню де Шеврез и сказала:
- Вы произнесли, кажется, слово "счастливая", говоря обо мне. А между
тем, герцогиня, я всегда думала, что на всем белом свете нет ни одного
существа, которое было бы столь же обойдено счастьем, как французская
королева.
- Государыня, вы воистину мать всех скорбей. Но наряду с теми возвы-
шенными терзаниями, о которых мы с вами, старинные приятельницы, разлу-
ченные людской злобой, только что говорили, наряду с этими бедствиями,
связанными с тем, что вы - королева, у вас есть и коекакие радости,
правда, мало ощутимые вами, но порождающие в этом мире жгучую зависть.
- Какие же? - спросила горестно Анна Австрийская. - Как можно произ-
носить слово "радость", если вы сами только что утверждали, что и тело
мое и дух нуждаются в целебных лекарствах?
Госпожа де Шеврез задумалась на минуту, потом прошептала:
- Какая, однако, пропасть отделяет королей от всех остальных!
- Что вы хотите этим сказать?
- Я хочу сказать, что они настолько далеки от грубой действительнос-
ти, что забывают о нуждах, с которыми должны бороться другие. Они подоб-
ны тем обитателям африканских нагорий, которые на своих зеленых высотах,
оживленных ручьями, со студеной, как лед, водою, не понимают, как это
можно умирать от жажды и голода среди сожженной солнцем пустыни.
Королева слегка покраснела; только теперь она поняла, о чем идет
речь.
- Как дурно с моей стороны, что я покинула вас! - воскликнула она.
- Ах, государыня, говорят, что король унаследовал ненависть, которую
питал ко мне его покойный отец. Король прогнал бы меня, если бы ему ста-
ло известно, что я во дворце.
- Не скажу, герцогиня, чтобы король питал к вам особое расположение,
- сказала в ответ королева. - Но я могла бы... как-нибудь скрытно...
На лице герцогини промелькнула презрительная усмешка, встревожившая
ее собеседницу.
И королева поторопилась добавить:
- Впрочем, вы очень хорошо сделали, что явились ко мне.
