чудаку Маникану.
- Что же, ваши труды увенчались успехом?
- Что касается Оры де Монтале - да; по отношению к Маликорну - и да и
нет, его только терпят. Это все, что вы хотели знать?
- Остается рифма.
- Какая рифма?
- Подысканная вами.
- Лавальер?
- Да.
И Сент-Эньян снова залился смехом, который так раздражал де Гиша.
- Да, это точно, я ввел ее к принцессе, - проговорил де Гиш.
- Ха-ха-ха!
- Но, дорогой граф, - сказал очень сухо и холодно де Гиш, - вы сдела-
ете мне большое одолжение, если но будете отпускать шуточек относительно
этого имени. Мадемуазель Ла Бом Леблан де Лавальер особа совершенно бе-
зупречная.
- Совершенно безупречная?
- Да.
- А разве до вас не дошли последние слухи? - спросил де Сент-Эньян.
- Нет, и вы очень меня обяжете, дорогой граф, если сохраните эти слу-
хи для себя и для тех, кто распускает их.
- Почему вас так волнует это?
- Потому что де Лавальер любит один из моих близких друзей.
Сент-Эньян вздрогнул.
- Вот как! - воскликнул он.
- Да, граф! - продолжал де Гиш. - Вы самый воспитанный из всех фран-
цузов и должны понять поэтому, что я не позволю ставить своего друга в
смешное положение.
- Понимаю как нельзя лучше!
И Сент-Эньян прикусил губы от досады и обманутого любопытства.
Де Гиш вежливо поклонился ему.
- Вы прогоняете меня, - сказал Сент-Эньян, которому до смерти хоте-
лось узнать имя друга.
- Нисколько, дражайший... Я собираюсь кончить свои стихи к Филис.
- Что же это за стихи?
- Четверостишие. Понимаете ли, четверостишие - тонкая вещь.
- Еще бы!
- А так как из четырех стихов мне осталось сочинить еще три с полови-
ной, то я хочу сосредоточиться.
- Ну, понятно. До свидания, граф!
- До свидания!
- Кстати...
- Что?
- У вас легкая рука?
- Очень.
- Следовательно, вы успеете окончить ваши три с половиной стиха к
завтрашнему утру?
- Надеюсь.
- В таком случае до завтра.
- До завтра, прощайте.
Сент-Эньяну волей-неволей пришлось раскланяться; он исчез за де-
ревьями.
Во время разговора де Гиш и Сент-Эньян отошли довольно далеко от зам-
ка.
У всякого математика, всякого поэта и всякого мечтателя свои развле-
чения; Сент-Эньян, расставшись с до Гишем, очутился на краю парка, где
начинались уже разные службы и где за большими купами акаций и каштанов,
оплетенных диким виноградом, возвышалась стена, отделявшая парк от двора
со службами.
Оставшись один, Сент-Эньян пошел по направлению к этим постройкам; де
Гиш повернул в противоположную сторону. Один возвращался, следовательно,
к цветникам, другой же шел к ограде.
Сент-Эньян шагал по мягкому песку под непроницаемым сводом рябин, си-
рени и боярышника, никем не видимый и не слышимый. Он обдумывал выход из
трудного положения, очень разочарованный тем, что ему не удалось ничего
выведать о Лавальер, несмотря на все ухищрения, пущенные им в ход.
Вдруг до его уха донеслись звуки человеческих голосов. Это был шепот,
женские жалобы, прерываемые вопросами, тихий смех, вздохи, заглушенные
возгласы удивления; отчетливее всего можно было различить голос женщины.
Сент-Эньян остановился и с удивлением обнаружил, что голоса раздаются
откуда-то сверху.
Подняв голову, он заметил женщину, забравшуюся по лестнице на верхуш-
ку каменной ограды; она разговаривала, оживленно жестикулируя, с сидев-
шим на дереве мужчиной; видна была только его голова. Женщина была по
одну сторону стены; мужчина - по другую.
XXX
ЛАБИРИНТ
Де Сент-Эньян искал только сведений, а нашел целое приключение. Ему
повезло.
Любопытствуя узнать, почему мужчина и женщина находятся здесь, а
главное, о чем они разговаривают в такой поздний час и в таком неудобном
положении, де Сент-Эньян тихонько подкрался к самой лестнице.
Устроившись поудобнее, он услышал следующий разговор.
Говорила женщина:
- Право же, господин Маникан, - в голосе ее слышались упреки и в то
же время кокетливые нотки, - право же, вы подвергаете нас большому рис-
ку. Если мы будем продолжать наш разговор, нас застанут врасплох.
- Весьма вероятно, - перебил мужчина самым спокойным и флегматичным
топом.
- Что же тогда скажут? Ах, если кто-нибудь увидит меня, я умру со
стыда!
- Это было бы большим ребячеством, на которое я считаю вас неспособ-
ной.
- Добро бы еще между нами было что-нибудь; но накликать на себя неп-
риятности так, здорово живешь, - благодарю покорно. Прощайте, господин
Маникан.
"Прекрасно! Я знаю мужчину; теперь нужно узнать женщину", - сказал
про себя де Сент-Эньян, рассматривая стоящие на перекладине лестницы
ножки, обутые и изящные голубые шелковые туфли, в чулках телесного цве-
та.
- Ради бога, подождите минутку, дорогая Монтале! - воскликнул де Ма-
никан. - Ради бога, не исчезайте. Мне нужно сказать вам еще много важных
вещей.
- Монтале! - прошептал де Сент-Эньян. - Одна из тройки! У каждой из
трех кумушек свое увлечение; только мне казалось, что увлечение этой на-
зывается господин Маликорн, а не Маникан.
Услышав призыв своего собеседника, Монтале остановилась посредине
лестницы. Несчастный Маникан перебрался на другую ветку каштана, чтобы
занять более удобное положение.
- Выслушайте меня, прошу вас, надеюсь, вы не подозреваете меня в дур-
ных намерениях?
- Нисколько... Но зачем же, однако, это письмо, в котором вы напоми-
наете о своих услугах? Зачем это свидание в такой час и в таком месте?
- Вы спрашиваете меня, зачем я желал пробудить у вас чувство благо-
дарности, напомнив вам, что это я ввел вас к принцессе? Да просто я
очень хотел получить свиданье с вами, на которое вы так любезно согласи-
лись, и не мог найти более верного средства подействовать на вас. Почему
я выбрал для него этот час и это место? Потому, что час казался мне
удобным, а место уединенным.
А мне нужно попросить вас о таких вещах, о которых неудобно говорить
при свидетелях.
- Послушайте, господин де Маникан!
- У меня самые чистые намерения, дорогая Монтале.
- Господин де Маникан, я думаю, что мне следует уйти.
- Выслушайте меня, а не то я перепрыгну к вам; лучше не прекословьте,
потому что как раз сейчас меня очень раздражает одна ветка, я не ручаюсь
за себя. Не берите с нее пример и слушайте меня.
- Хорошо, я вас слушаю; но говорите короче, потому что если вас разд-
ражает ветка, то меня - перекладина лестницы, которая врезалась в мои
подошвы. Под мои туфли подведена мина, предупреждаю вас.
- Окажите мне любезность, дайте вашу руку, мадемуазель.
- Зачем?
- Да дайте же.
- Вот вам рука; но что такое вы делаете?
- Тащу вас к себе.
- Зачем? Надеюсь, вы не хотите усадить меня на ветку рядом с собой?
- Нет, но я хочу, чтоб вы сели на ограде; вот так.
Место широкое, удобное, и я много бы дал, чтобы вы позволили мне при-
сесть рядом с вами.
- Ничего, ничего, вам хорошо и там; нас увидят.
- Вы думаете? - вкрадчиво спросил Маникан.
- Уверена.
- Будь по-вашему. Я остаюсь на каштане, хотя мне здесь очень неуютно.
- Господин Маникан, вы отвлеклись от темы.
- Это правда.
- Вы мне писали?
- Писал.
- Зачем же вы писали?
- Представьте себе, что сегодня в два часа де Гиш уехал.
- А дальше?
- Видя, что он уезжает, я, по своему обыкновению, последовал за ним.
- Вижу, потому что вы здесь.
- Погодите-ка. Вам ведь известно, не правда ли, что бедняга де Гиш
был в ужасной немилости?
- Увы, да!
- Следовательно, с его стороны было верхом неблагоразумия ехать в
Фонтенбло, к тем, кто изгнал его из Парижа, и особенно к тем, от которых
его удалили.
- Вы рассуждаете, как покойный Пифагор, господин Маникан.
- А нужно сказать, что де Гиш упрям, как всякий влюбленный, он не
прислушался ни к одному из моих доводов. Я просил его, умолял - он и
слушать ничего не хотел... Ах, черт возьми!
- Что с вами?
- Простите, мадемуазель, это все проклятая ветка, о которой я уже
имел честь упомянуть вам, она только что разорвала мне панталоны.
- Не беда, сейчас темно, - смеясь, отвечала Монтале, - продолжайте,
господин Маникан.
- Итак, де Гиш отправился верхом, крупной рысью, а я последовал за
ним пешком. Вы понимаете, что только дурак или сумасшедший спешит, бро-
саясь в воду за своим другом. И вот я пустил де Гиша скакать вперед, а
сам поехал не торопясь, в полной уверенности, что несчастного не примут,
а если примут, то так, что при первом же суровом слове ему придется по-
вернуть назад, и, следовательно, я увижу, как он скачет домой где-нибудь
в Ри или в Мелуне; согласитесь, что и это уже много: одиннадцать лье ту-
да и столько же обратно.
Монтале пожала плечами.
- Смейтесь, если вам угодно, сударыня; но если бы вы не сидели с
удобством на гладких камнях ограды, взобрались бы верхом на ветку, то и
вы, подобно мне, желали бы сойти вниз как можно скорее.
- Минуточку терпения, дорогой Маникан, одну минуточку. Итак, вы гово-
рите, что вы миновали Ри и Мелун?
- Да, я миновал Ри и Мелун, я продолжал путь, удивляясь, что он не
едет назад, наконец, приехав в Фонтенбло, расспрашиваю, осведомляюсь у
всех, где де Гиш, никто не видел его, никто не разговаривал с ним в го-
роде, оказывается, он прискакал галопом, въехал в ворота замка и исчез.
С восьми часов вечера я ищу его по всему Фонтенбло, спрашиваю о нем всех
и каждого, нет де Гиша! Я умираю от беспокойства Вы понимаете, не мог же
я броситься прямо в волчью пасть, не мог сам войти в замок, подобно мое-
му неосторожному другу; я пошел к службам и вызвал вас письмом. Теперь,
мадемуазель, ради самого неба, успокойте меня.
- Это совсем не трудно, дорогой Маникан; ваш друг де Гиш бью принят
как нельзя лучше.
- Да неужели?
- Король обласкал его.
- Как? Король, который сам отправил его в изгнание?
- Принцесса улыбалась ему; принц, кажется, полюбил его больше, чем
прежде.
- Вот как, - протянул Маникан. - Теперь понятно, почему он остался. А
обо мне он ничего не говорил?
- Ни слова.
- Очень дурно с его стороны. Что он теперь делает?
- По всей вероятности, спит, а если не спит, то мечтает.
- А что у вас делали весь вечер?
- Танцевали.
- Знаменитый балет? А каков был де Гиш?
- Обворожителен.
- Молодчина! Теперь простите, мадемуазель, мне остается перейти прямо
к вам.
- Как так?
- Вы понимаете: я не могу рассчитывать, чтобы мне открыли двери замка
в такой час; я очень хотел бы лечь спать на этой ветке, но уверяю вас,
что это возможно разве только попугаю.
- Не могу же я, однако, господин Маникан, ввести гостя через забор.
- Двоих, мадемуазель, - проговорил еще чей-то голос, но крайне робко;
ясно было, что говоривший чувствует все неприличие подобной просьбы.
- Боже мой, - ужаснулась Монтале, стараясь разглядеть, кто стоял под
каштаном, - кто это?
- Я, мадемуазель.
- Кто вы такой?
- Маликорн, ваш покорнейший слуга.
И Маликорн, произнеся эти слова, поднялся с земли на нижние ветви и
выше, до уровня ограды.
- Господин Маликорн!.. Господи боже мой, да вы оба с ума сошли!
- Как вы себя чувствуете, мадемуазель? - изысканно вежливо спросил
Маликорн.
- Этого только мне не хватало! - вое кликнула с отчаянием Монтале.
- Ах, мадемуазель, - прошептал Маликорн, - не будьте такой суровой,
умоляю вас!
- Ведь мы ваши друзья, мадемуазель, - сказал Маникан, - а друзьям
нельзя желать погибели. Оставить же нас здесь на всю ночь - все равно
что приговорить к смерти.
- Ну, - засмеялась Монтале, - господин Маликорн такой здоровяк, что
не умрет, проведя ночь под ясными звездами!
- Мадемуазель!
- Это послужит справедливым наказанием за его выходку.
- Идет! Пусть Маликорн устраивается с вами как хочет, а я перебира-
юсь, - объявил Маникан.
