- Так вот что ожидает господина де Монтеспана! - вскричала Лавальер,
всплеснув руками.
- Его, как и всякого другого. Ведь я все-таки его предпочитаю, и бу-
дет с него! Дорогая моя, мы, женщины, царствуем здесь, пока мы молоды, -
между пятнадцатью и тридцатью пятью годами. А потом живите себе сердцем,
все равно у вас, кроме сердца, ничего не останется.
- Как это страшно! - прошептала Лавальер.
- Браво! - воскликнула Монтале. - Молодец, Атенаис, вы далеко пойде-
те!
- Вы не одобряете меня?
- Одобряю всей душой! - отозвалась насмешница.
- Вы шутите, не правда ли, Монтале? - спросила Луиза.
- Нет, нет, я вполне согласна с тем, что сказала Атенаис, только...
- Только что?
- Только не умею так действовать. Я строю планы, которым позавидовали
бы нидерландский наместник и сам испанский король, а когда наступает
время действовать, ничего не выходит.
- Вы трусите? - презрительно заметила Атенаис.
- Позорно.
- Мне жаль вас, - сказала Атенаис. - Но, по крайней мере, умеете вы
выбирать?
- Право, не знаю. Нет!.. Судьба смеется надо мной; мечтаю об импера-
торах, а встречаю...
- Ора, Ора, перестань! - вскричала Луиза. - Ради красного словца ты
готова пожертвовать людьми, которые тебя преданно любят.
- Ну, до этого мне нет дела: кто меня любит, должен быть счастлив,
если я не гоню его прочь. Беда, если у меня явится слабость, беда и для
него, если я буду вымещать на нем эту слабость. А ведь буду! Честное
слово, буду!
- Ора!
- Так и надо, - сказала Атенаис, - может быть, таким путем вы и
добьетесь, чего хотите. Мужчины во многом настоящие глупцы, они одинако-
во называют кокетством и гордость и непостоянство женщин. Я, например,
горда, вернее - неприступна, я резко отталкиваю претендентов, но я при
этом вовсе не хочу удержать их около себя. А мужчины уверяют, что я ко-
кетка, их самолюбие нашептывает им, будто я мечтаю об их ухаживании.
Другие женщины, вроде вас, Монтале, поддаются на нежные речи; они погиб-
ли бы, если бы на выручку не являлся благодетельный инстинкт, заставляю-
щий их неожиданно менять тактику и наказывать того, кому они чуть было
не уступили.
- Вот это и называется ученой диссертацией! - заметила Монтале тоном
лакомки, смакующей изысканное кушанье.
- Ужасно! - прошептала Луиза.
- И вот благодаря такому кокетству - а это и есть настоящее ко-
кетство, - продолжала фрейлина, - благодаря ему любовник, который только
что гордился своими успехами, вдруг сразу теряет всю свою спесь. Он уже
выступал победителем, а тут приходится идти на попятный. В результате
вместо ревнивого, неудобного, скучного мужа мы имеем покорного, страст-
ного и пылкого любовника, так как перед ним каждый раз новая любовница.
Вся суть кокетства в этом. Благодаря ему делаешься царицей среди женщин,
раз бог не дал драгоценного качества - уменья управлять собственным
сердцем и разумом.
- Какая же вы ловкая! - воскликнула Монтале. - И как хорошо вы поняли
роль женщины!
- Я хочу обеспечить себе счастливую жизнь, - скромно заметила Атена-
ис. - Как все слабые любящие сердца, я защищаюсь против гнета сильных.
- А Луиза молчит.
- Просто я не могу понять вас, - отозвалась Луиза. - Вы говорите так,
точно живете не на земле, а на какойто другой планете.
- Ну уж, нечего сказать, хороша ваша земля - земля, где мужчина курит
фамиам перед женщиной, пока у нее не закружится голова и она не упадет;
тогда он наносит ей оскорбление.
- Да зачем же падать? - проговорила Луиза.
- Ах, это совсем новая теория, дорогая моя; какое же вы знаете
средство, чтобы устоять, если будете увлечены?
- О, если б только вы знали, что такое сердце, - воскликнула молодая
девушка, подняв свои красивые влажные глаза к темному небу, - я бы вам
все объяснила и убедила бы вас; любящее сердце сильнее всего вашего ко-
кетства и всей вашей гордости. Кокетка может вызвать волнение, даже
страсть, но никогда не внушит истинной любви. Любовь, как - я ее пони-
маю, - это совершенное, полное, непрерывное самопожертвование, и Притом
обоюдное. Если я полюблю когда-нибудь, я буду умолять своего возлюблен-
ного не посягать на мою чистоту и свободу; я скажу ему - и он поймет
это, - что душа моя разрывается, отказываясь от наслаждений; а он, обо-
жая меня и тронутый моей скорбной жертвой, с своей стороны также пожерт-
вует собою; он будет уважать меня, не будет добиваться моего падения,
чтобы после нанести мне оскорбление, по вашей кощунственной теории. Так
я понимаю любовь. Неужели вы скажете, что мой возлюбленный будет прези-
рать меня? Ни за что не поверю, разве только по своей натуре он подлец,
но сердце мне порукой, что я не остановлю свой выбор на подлеце. Мой
взгляд послужит ему наградой за все его жертвы и пробудит в нем такие
доблести, которых он за собой не знал.
- Луиза! - перебила Монтале. - Все это только слова, на деле вы пос-
тупаете совсем иначе.
- Что вы хотите сказать?
- Рауль де Бражелон обожает вас, чуть не на коленях умоляет вас о
любви. Несчастный виконт - жертва вашей добродетели. Из-за моего легко-
мыслия или из-за гордости Атенаис он бы никогда так не страдал.
- Просто это особый вид кокетства, - усмехнулась Атенаис, - мадемуа-
зель пускает его в ход, не подозревая об этом.
- Боже мой! - вскричала Луиза.
- Да. Знаем мы это простодушие: повышенная чувствительность, постоян-
ная экзальтация, страстные порывы, ни к чему не приводящие... О, такой
прием - верх искусства и тоже очень эффективный! Немного поразмыслив, я
готова, пожалуй предпочесть его моей гордости; во всяком случае, он го-
раздо тоньше кокетства Монтале.
И обе фрейлины залились смехом.
Лавальер молча покачала головой и сказала:
- Если бы я услышала в присутствии мужчины четверть того, что вы тут
наговорили, или даже была убеждена, что вы это думаете, я бы умерла на
месте от стыда и обиды.
- Так умирайте, нежная малютка, - отвечала мадемуазель де Тонне-Ша-
рант, - хотя здесь и нет мужчин, зато есть две женщины, ваши подруги,
которые прямо объявляют вам, что вы - простодушная кокетка, то есть
опаснейшая из всех.
- Ну что вы говорите! - воскликнула Луиза, покраснев и чуть не плача.
В ответ снова раздался взрыв хохота.
- Постойте, я спрошу об этом у Бражелона, у этого бедного мальчика,
который знает тебя лет двенадцать, любит тебя и, однако, если верить те-
бе, ни разу не поцеловал даже кончика твоих пальцев.
- Ну-ка, что вы скажете о такой жестокости, женщина с нежным сердцем?
- обратилась Атенаис к Лавальер.
- Скажу одно только слово: добродетель. Что же, вы, пожалуй, отрицае-
те и добродетель?
- Послушай, Луиза, не лги, - попросила Ора, беря ее за руку.
- Как! Двенадцать лет неприступности и строгости!
- Двенадцать лет тому назад мне было всего пять лет. Детские шалости
не идут в счет.
- Ну, хорошо, вам теперь семнадцать лет; будем считать не двенадцать
лет, а три года. Значит, в течение трех лет вы постоянно были жестоки.
Но против вас говорят тенистые рощи Блуа, свидания при свете звезд, ноч-
ные встречи под платанами, его двадцать лет и ваши четырнадцать, его
пламенные взоры, говорящие красноречивее слов.
- Что бы там ни было, но я сказала вам правду.
- Невероятно!
- Но предположите, что...
- Что такое? Говори.
- Договаривайте, а то мы, пожалуй, предположим такое, что вам и во
сне не снилось.
- Можете предположить, что мне казалось, будто я люблю, на самом же
деле я не люблю.
- Как, ты не любишь?
- Что поделаешь! Если я поступала не так, как другие, когда они лю-
бят, значит, я не люблю, значит, мой час еще не пробил.
- Берегись, Луиза! - сказала Монтале. - Отвечу тебе твоим давешним
предостережением. Рауля здесь нет, не обижай его, будь великодушна; ес-
ли, взвесив все, ты приходишь к заключению, что ты его не любишь, скажи
ему это прямо. Бедный юноша!
И она снова захохотала.
- Мадемуазель только что жалела господина де Гиша, - заметила Атена-
ис. - Нет ли тут связи? Может быть, равнодушие к одному объясняется
состраданием к другому?
- Что ж, - грустно вздохнула Луиза, - оскорбляйте, смейтесь: вы не
Способны меня понять.
- Боже мой, какая обида, и горе, и слезы! - воскликнула Монтале. - Мы
шутим, Луиза; уверяю тебя, мы вовсе не такие чудовища, как ты думаешь.
Взгляни-ка на гордую Атенаис, она не любит господина де Монтеспана, это
правда, но она пришла бы в отчаяние, если бы Монтеспан ее не любил...
Взгляни на меня, я смеюсь над господином Маликорном, но бедняга Маликорн
отлично умеет, когда хочет, целовать у меня руку. К тому же, самой стар-
шей из нас еще не минуло и двадцати лет... все впереди!
- Сумасшедшие вы, право, сумасшедшие! - прошептала Луиза.
- Да, - заметила Монтале, - ты одна в здравом уме.
- Конечно!
- Значит, вы так-таки и не любите беднягу Бражелона? - спросила Ате-
наис.
- Может быть? - перебила Монтале, - она еще не совсем уверена в этом.
На всякий случай имей в виду, Атенаис, если господин де Бражелон окажет-
ся свободен, приглядись хорошенько к нему раньше, чем дашь слово госпо-
дину де Монтеспану.
- Дорогая моя, господин де Бражелон не единственный интересный мужчи-
на. Господин де Гиш, например, не уступит ему.
- На сегодняшнем балу он не имел успеха, - сказала Монтале, - прин-
цесса не удостоила его ни единым взглядом.
- Вот господин де Сент-Эньян, тот блистал; я уверена, что многие из
женщин, видевших, как он танцевал, не скоро его забудут. Не правда ли,
Лавальер?
- Почему вы спрашиваете меня? Я его не видела и не знаю.
- Нечего хвастаться своей добродетелью! Есть же у вас глаза!
- Зрение у меня прекрасное.
- Значит, вы сегодня вечером видели всех наших танцоров?
- Да, почти.
- Это "почти" звучит не очень любезно для них.
- Что делать!
- Кого же из всех этих кавалеров, которых вы видели, вы предпочитае-
те?
- Да, - подхватила Монтале, - господина де СентЭньяна, господина де
Гиша, господина...
- Никого, все одинаково хороши.
- Неужели в этом блестящем собрании, в этом первом в мире дворе вам
никто не понравился?
- Я вовсе этого не говорю.
- Так поделитесь с нами. Назовите ваш идеал.
- Какой же идеал?
- Значит, он все-таки есть?
- Право, - воскликнула выведенная из терпения Лавальер, - я реши-
тельно не понимаю вас. Ведь и у вас есть сердце, как у меня, и есть гла-
за, и вдруг вы говорите о господине де Гише, о господине де Сент-Эньяне,
еще о ком-то, когда на балу был король.
Эти слова, произнесенные быстро, взволнованно и страстно, вызвали та-
кое удивление обеих подруг, что Лавальер сама испугалась того, что ска-
зала.
- Король! - вскричали в один голос Монтале и Атенаис.
Луиза закрыла лицо руками и опустила голову.
- Да, да! Король! - прошептала она. - Разве, повашему, кто-нибудь мо-
жет сравниться с королем!
- Пожалуй, вы были правы, мадемуазель, когда сказали, что у вас пре-
восходное зрение; вы видите далеко, даже слишком далеко. Только, увы,
король не из тех людей, на которых могут останавливаться наши жалкие
взоры.
- Вы правы, вы правы! - вскричала Луиза. - Не все глаза могут безо-
пасно смотреть на солнце; но я всетаки взгляну на него, хотя бы оно и
ослепило меня.
В ту же минуту, словно в ответ на эти слова, раздался шорох листвы и
шелест шелка за соседним кустом.
Фрейлины в испуге вскочили. "Они отчетливо видели, как закачались
ветки, но не разглядели, кто тронул их.
- Ах, это, наверно, волк или кабан! - перепугалась Монтале. - Бежим,
бежим скорее!
И все три в неописуемом страхе бросились бегом в первую попавшуюся
аллею и перевели дух только у опушки леса. Там они остановились и прижа-
лись друг к дружке; сердце у всех сильно билось; только через несколько
