торожны! Недавно на адмиральском корабле вы рассердили королеву до край-
ности и вывели из терпения адмирала. Я наблюдал за вами, милорд, и спер-
ва счел вас безумным, но потом понял истинный характер вашего безумия.
- Сударь...
- Погодите, я прибавлю еще одно слово. Надеюсь, что, кроме меня, это-
го не понял ни один француз.
- А знаете ли вы, сударь, - сказал Бекингэм, дрожа от гнева и трево-
ги, - что ваши слова заслуживают наказания?
- Взвешивайте свои выражения, милорд, - высокомерно взглянул на него
Рауль. - В моих жилах течет не такая кровь, чтобы меня можно было безна-
казанно оскорблять. Вы же принадлежите к семейству, страсти которого
внушают подозрения добрым французам. Итак, еще раз повторяю вам: будьте
осторожны, милорд.
- В чем? Уж не угрожаете ли вы мне?
- Я сын графа де Ла Фер, господин Бекингэм, и никогда не угрожаю, по-
тому что сразу наношу удар. Итак, вся моя угроза состоит в следующем...
Бекингэм сжал кулаки, но Рауль продолжал, как будто не замечая этого:
- При первом же неподобающем слове, которое вы себе позволите по ад-
ресу ее высочества... О, имейте терпение, господин Бекингэм: ведь я же
проявил его.
- Вы?
- Конечно. Пока принцесса была на английской земле, я молчал, но те-
перь, когда она вступила на землю Франции, когда мы приняли ее от имени
принца, при первом же оскорблении, которое вы в порыве вашей необычайной
привязанности нанесете королевскому дому Франции, мне придется принять
одну из двух мер: либо я при всех громко расскажу о вашем безумии, и вас
с позором отошлют в Англию, либо, если это вам будет приятнее, я при
всех всажу вам кинжал в грудь. И вторая мера мне кажется более подходя-
щей: я думаю, что изберу именно ее.
Бекингэм стал белее кружев своего воротника.
- Виконт де Бражелон, - спросил он, - это речь дворянина?
- Да, герцог, только этот дворянин говорит с сумасшедшим. Излечитесь,
милорд, и он будет говорить с вами иначе.
- О виконт де Бражелон, - прошептал герцог сдавленным голосом, подно-
ся руку к горлу, - вы видите, я умираю.
- Если бы это случилось сейчас, герцог, - с неизменным хладнокровием
заметил Рауль, - я поистине счел бы вашу смерть великим счастьем. Это
событие предотвратило бы всякие дурные толки о вас и об августейших осо-
бах, которых так ужасно компрометирует ваша преданность.
- Да, вы правы, вы правы, - растерялся молодой англичанин. - Да, да,
умереть... Лучше умереть, чем так страдать.
И он поднес руку к изящному кинжалу с рукояткой, осыпанной драгоцен-
ными камнями.
Рауль отвел его руку.
- Берегитесь, герцог, - сказал он. - Если вы не убьете себя, ваш пос-
тупок будет смешон. Если убьете, вы забрызгаете кровью подвенечный наряд
английской принцессы.
Бекингэм задыхался. Его губы дрожали, щеки пылали, глаза блуждали,
точно в бреду.
Вдруг он проговорил:
- Виконт, я не встречал более благородного человека, чем вы. Вы дос-
тойный сын самого совершенного из дворян. Оставайтесь в ваших палатках!
И он бросился на шею Раулю.
Все присутствующие, видевшие злобу одного из собеседников и твердость
другого, были изумлены таким исходом и принялись шумно аплодировать.
Раздались приветственные возгласы.
Де Гиш тоже обнял Бекингэма, правда, не очень охотно. Это послужило
сигналом. Англичане и французы, до этой минуты смотревшие друг на друга
с неприязнью, стали обниматься, как братья.
Тем временем показался кортеж принцессы. Если бы не Бражелон, короле-
ву с дочерью встретили бы два войска, вступившие в бой, и цветы, забрыз-
ганные кровью.
При виде развевающихся знамен все успокоились.
XXXVIII
НОЧЬ
Согласие воцарилось среди палаток. Англичане и французы состязались в
любезности по отношению к высоким путешественницам и в предупреди-
тельности друг к другу.
Принцессу встречали радостными кликами. Она явилась точно королева,
окруженная всеобщим почтением, точно богиня, вызывавшая чувство благого-
вения у тех, кто ей поклоняется.
Королева-мать очень ласково приветствовала французов. Франция была ее
родиной, и она была в Англии слишком несчастна, чтобы Англия могла зас-
тавить ее забыть о Франции. Она научила свою дочь любить страну, где обе
они когда-то нашли приют и где теперь их ожидала блестящая будущность.
Когда церемония кончилась, зрители рассеялись и трубные звуки и шум
толпы стали лишь доноситься издали, когда спустилась ночь, покрыв звезд-
ным пологом море, порт, город и окрестные поля, - де Гиш вернулся к себе
в палатку. Он упал на табурет с выражением такой печали на лице, что
Бражелон не сводил с него взгляда, пока не услышал его глубоких вздохов.
Тогда он подошел к нему. Граф сидел, откинувшись назад, прислонясь пле-
чом к стене палатки и опустив голову на руки: его грудь вздымалась, пле-
чи вздрагивали.
- Ты страдаешь, мой друг? - спросил Рауль.
- Жестоко.
- День был утомительным, правда, - продолжал молодой человек, глядя
на де Гиша.
- Да, и сон меня освежит.
- Хочешь, чтобы я ушел?
- Нет, мне нужно поговорить с тобой.
- Но прежде я должен кое о чем спросить тебя, де Гиш.
- Пожалуйста.
- Будь, однако, откровенен.
- Как всегда.
- Ты знаешь, почему Бекингэм был в бешенстве?
- Подозреваю.
- Он любит принцессу, думаешь ты?
- По крайней мере, это можно предположить, глядя на него.
- И тем не менее это не так.
- О, на этот раз ты ошибаешься, Рауль. Я прочитал страдание в его
глазах, в его жестах, во всем, что я видел, начиная с сегодняшнего утра.
- Ты поэт, мой дорогой, и видишь во всем поэзию.
- Главное, я вижу любовь.
- Там, где ее нет.
- Там, где она есть.
- Полно, де Гиш, ты ошибаешься.
- О нет, я совершенно уверен! - вскричал де Гиш.
- Скажи мне, граф, - спросил Рауль, пристально глядя на друга, - чем
вызвана твоя исключительная проницательность?
- Я думаю, - не вполне уверенно произнес де Гиш, - самолюбием.
- Самолюбием? Так ли это, де Гиш?
- Что ты хочешь сказать?
- Я хочу сказать, мой друг, что обычно ты не так печален, как сегодня
вечером.
- Виной тому усталость.
- Усталость?
- Да.
- Послушай, друг мой, мы вместе бывали в походах. По восемнадцать ча-
сов мы не слезали с коней; они падали от усталости и голода, мы только
смеялись. Ты печален не от усталости, граф.
- Значит, от досады.
- От какой досады?
- Вызванной сегодняшним вечером.
- Безумием лорда Бекингэма?
- Конечно. Разве не обидно для нас, французов, представителей нашего
короля, видеть, как англичанин ухаживает за нашей будущей герцогиней,
второй дамой королевства?
- Ты прав, но мне кажется, что лорд Бекингэм не опасен.
- Да, но он несносен. Приехав сюда, он чуть было не нарушил наших от-
ношений с англичанами. Без тебя, без твоей изумительной осторожности и
твердости мы обнажили бы шпаги посреди города.
- Ты видел, он переменился.
- Да, конечно, и это изумляет меня; что ты ему сказал? Ты говоришь,
что страсть не уступает с такой легкостью; значит, он не влюблен в нее?
Де Гиш произнес эти слова с таким выражением, что Рауль поднял голо-
ву.
Благородное лицо молодого человека выражало нескрываемое неудо-
вольствие.
- Повторяю тебе, граф, то, что я сказал ему. Слушай: "Герцог, вы
смотрите с оскорбительным вожделением на сестру своего короля; она не
ваша невеста и не может быть вашей возлюбленной. Вы оскорбляете нас,
приехавших встретить молодую девушку, чтобы проводить ее к будущему суп-
ругу".
- Ты это сказал ему? - краснея, спросил де Гиш.
- В точно таких выражениях; я даже пошел дальше.
Де Гиш вздохнул.
- Я сказал ему: "Какими глазами посмотрите вы на нас, если заметите в
нашей среде человека, достаточно безумного или достаточно несчастного,
чтобы испытывать что-нибудь, кроме самого чистого уважения, к принцессе,
будущей супруге нашего господина?.."
Эти слова так явно относились к де Гишу, что граф побледнел, задрожал
и машинально протянул руку Раулю, закрыв другою глаза и лоб.
- "Но, - продолжал Рауль, не останавливаясь при виде этого движения
друга, - слава богу, французы, которых называют легкомысленными, неск-
ромными, беспечными, умеют слушаться голоса разума и нравственности в
вопросах чести. И, - прибавил я, - знайте, герцог, мы, французские дво-
ряне, служа своим королям, приносим в жертву не только жизнь и бо-
гатство, но и наши страсти. Когда же демон подсказывает нам дурную
мысль, которая воспламеняет сердце, мы тушим это пламя, хотя бы залив
его собственной кровью. Таким образом, мы сразу спасаем честь своей ро-
дины, своего повелителя и нашу собственную. Вот, милорд, как поступаем
мы. Так должен поступать каждый мужественный человек". Вот, мой дорогой
де Гиш, - продолжал Рауль, - что я сказал герцогу Бекингэму, и он приз-
нал справедливость моих слов.
Де Гиш, до сих пор слушавший Рауля склонив голову, выпрямился. Он
схватил руку Рауля. Его щеки, прежде мертвенно-бледные, теперь пылали.
- Ты хорошо говорил, - сказал он сдавленным голосом. - Ты славный
друг, Рауль; благодарю тебя. Но теперь, умоляю, оставь меня одного.
- Ты этого хочешь?
- Да, мне нужно отдохнуть. Сегодня многое взволновало мне ум и серд-
це. Когда мы увидимся завтра, я буду другим человеком.
- Хорошо, я ухожу, - простился Рауль.
Граф сделал шаг к своему другу и от души обнял его.
В этом объятии Рауль почувствовал трепет великой страсти, с которой
боролся де Гиш.
Скоро весь город заснул. В комнатах принцессы, выходивших окнами на
площадь, виднелся слабый свет притушенной лампы. Этот бледный отблеск
был живым образом тихого сна молодой девушки, жизнь которой наполовину
замерла, когда девушка заснула.
Бражелон вышел из палатки медленным, размеренным шагом человека, ко-
торый хочет видеть, но стремится остаться незамеченным. Скрытый плотным
пологом шатра, он смотрел на лежавшую перед ним площадь; через мгновение
он увидел, что полог палатки де Гиша затрепетал и слегка раздвинулся.
В полутьме вырисовался силуэт графа; глаза де Гиша были устремлены на
слабо освещенную гостиную принцессы. Этот свет, мерцавший в окнах, ка-
зался графу звездой. Вся душа де Гиша отразилась в его глазах.
Рауль, скрытый темнотой, угадывал страстные помыслы де Гиша, связы-
вавшие палатку молодого посла с балконом принцессы таинственными и вол-
шебными нитями сердечного влечения; они были исполнены такой силы и нап-
ряжения, что, наверное, навевали любовные грезы на ароматное ложе прин-
цессы.
Но не только де Гиш и Рауль не спали в эту ночь. В одном из домов на
площади было раскрыто окно; в этом доме жил Бекингэм. На фоне света,
лившегося из окна, резко выделялся силуэт герцога, который, опираясь на
резной, украшенный бархатом оконный переплет, тоже посылал к балкону
принцессы страстные желания и безумные фантазии своей любви.
Бражелон невольно улыбнулся.
"Бедное сердце, которое осаждают со всех сторон", - подумал он о
принцессе.
Потом, с сочувствием вспомнив о герцоге Орлеанском, мысленно приба-
вил:
"И бедный муж: ему грозит большая опасность. Хорошо, что он высоко-
родный принц и у него есть целая армия для охраны своего сокровища".
Бражелон некоторое время наблюдал за обоими воздыхателями, прислуши-
ваясь к пронзительному храпу Маникана, звучавшему так самоуверенно, точ-
но у Маникана был голубой костюм вместо фиолетового. Потом он тоже улег-
ся в постель, думая, что, может быть, две или три пары глаз, таких же
пламенных, как глаза де Гиша и Бекингэма, подстерегали его собственное
сокровище в Блуаском замке.
- При этом Монтале не очень надежный гарнизон, - прошептал он со
вздохом.
XXXIX
ИЗ ГАВРА В ПАРИЖ
На следующий день состоялись празднества, устроенные с тем блеском и
