- Валентина, Валентина! - воскликнул он. - Забудьте мои слова, если я
огорчил вас!
- Нет, - сказала она, - все это верно, но разве вы не видите, как я
несчастна и одинока. Я живу почти в чужом доме, потому что мой отец поч-
ти чужой мне; вот уже десять лет мою волю каждый день, каждый час, каж-
дую минуту подавляет железная воля моих властителей. Никто не видит моих
страданий, и я сказала о них только вам. Кажется, будто все добры ко
мне, все меня любят; на самом деле все враждебны мне. Люди говорят: гос-
подин де Вильфор слишком серьезный и слишком строгий человек, чтобы про-
являть к дочери большую нежность, но зато она должна быть счастлива, что
нашла в госпоже де Вильфор вторую мать. Так вот, люди ошибаются: отец
совершенно равнодушен ко мне, а мачеха жестоко ненавидит меня, и эта не-
нависть тем ужаснее, что она прикрывается вечной улыбкой.
- Ненавидит вас, Валентина? Как можно вас ненавидеть?
- ДРУГ мой, - сказала Валентина, - я должна сознаться, что ее нена-
висть ко мне объясняется очень просто. Она обожает своего сына, моего
брата Эдуарда.
- Так что же?
- Право, мне как-то странно примешивать сюда денежные вопросы, но
все-таки, мне кажется, ее ненависть вызывается именно этим. У нее самой
нет никакого состояния, я же получила большое наследство после моей ма-
тери, и это богатство еще удвоится тем, что я когда-нибудь унаследую от
господина и госпожи де Сен-Меран; ну вот, мне и кажется, что она завиду-
ет. Боже мой, если бы я могла отдать ей половину своего состояния, лишь
бы чувствовать себя родной дочерью в доме моего отца, я, конечно, сейчас
же сделала бы это.
- Бедная моя Валентина!
- Да, я чувствую себя скованной и в то же время такой слабой, что мне
кажется, будто мои оковы поддерживают меня, и я боюсь их сбросить. К то-
му же мой отец не из тех людей, которых можно безнаказанно ослушаться;
он повелевает мной, он повелевал бы и вами и даже самим королем, потому
что он силен своим незапятнанным прошлым и своим почти неприступным по-
ложением. Клянусь вам, Максимилиан, я не вступаю в борьбу, потому что
боюсь этим погубить вас вместе с собой.
- И все же, Валентина, - возразил Максимилиан, - зачем отчаиваться и
смотреть так мрачно на будущее?
- Друг мой, я сужу о нем по прошлому.
- Но послушайте, если с аристократической точки зрения я и не предс-
тавляю блестящей партии, то я все же во многих отношениях принадлежу к
тому обществу, среди которого вы живете. Прошло то время, когда во Фран-
ции существовали две Франции: знать времен монархии слилась со знатью
Империи, аристократия меча сроднилась с аристократией пушки... А я при-
надлежу к этой последней: в армии меня ждет прекрасное будущее; у меня
хоть и небольшое, но независимое состояние; наконец, в наших краях пом-
нят и чтут моего отца как одного из самых благородных негоциантов, ког-
да-либо существовавших. Я говорю: "в наших краях", Валентина, потому что
вы тоже почти из Марселя.
- Не говорите мне о Марселе, Максимилиан, одно это слово напоминает
мне мою мать, этого всеми оплакиваемого ангела, который недолгое время
охранял свою дочь на земле и - я верю - продолжает охранять ее, взирая
на нее из вечной обители! Ах, Максимилиан, будь жива моя бедная мать,
мне нечего было бы опасаться; я сказала бы ей, что люблю вас, и она за-
щитила бы нас.
- Будь она жива, - возразил Максимилиан, - я не знал бы вас, потому
что вы сами сказали, вы были бы тогда счастливы, а счастливая Валентина
не снизошла бы ко мне.
- Друг мой, - воскликнула Валентина, - теперь вы несправедливы ко
мне... Но скажите...
- Что вы хотите, чтобы я вам сказал? - спросил Максимилиан, заметив
ее колебание.
- Скажите мне, - продолжала молодая девушка, - не было ли когда-ни-
будь в Марселе какого-нибудь недоразумения между вашим отцом и моим?
- Нет, я никогда не слыхал об этом, - ответил Максимилиан, - если не
считать того, что ваш отец был более чем ревностным приверженцем Бурбо-
нов, а мой отец был предан императору. Я полагаю, что в этом было
единственное их разногласие. Но почему вы об этом спрашиваете?
- Сейчас объясню, - сказала молодая девушка, - вам следует все знать.
Это произошло в тот день, когда в газетах напечатали о вашем произ-
водстве в кавалеры Почетного легиона. Мы все были у дедушки Нуартье, и
там был еще Данглар, - знаете, этот банкир, его лошади третьего дня чуть
не убили мою мачеху и брата. Я читала дедушке газету, а остальные обсуж-
дали брак мадемуазель Данглар. Когда я дошла до места, которое относи-
лось к вам и которое я уже знала, потому что еще накануне утром вы сооб-
щили мне эту приятную новость, - так вот когда я дошла до этого места, я
почувствовала себя очень счастливой... и я была очень взволнована, пото-
му что надо было произнести ваше имя вслух, - я, конечно, пропустила бы
его, если бы не боялась, что мое умолчание будет дурно истолковано, -
так что я собрала все свое мужество и прочитала его.
- Милая Валентина!
- И вот, как только ваше имя было произнесено, мой отец обернулся. Я
была настолько убеждена, что ваше имя сразит всех, как удар грома (види-
те, какая я сумасшедшая!), что мне показалось, будто мой отец вздрогнул,
так же как и господин Данглар (это уж, я уверена, было просто мое вооб-
ражение).
"Моррель, - сказал мой отец, - постойте, постойте! (Он нахмурил бро-
ви.) Не из тех ли он марсельских Моррелей, отъявленных бонапартистов, с
которыми нам пришлось столько возиться в тысяча восемьсот пятнадцатом
году?"
"Да, - ответил Данглар, - мне даже кажется, что это сын арматора".
- Вот как! - проговорил Максимилиан. - А что же сказал ваш отец?
- Ужасную вещь, я даже не решаюсь вам повторить.
- Скажите все-таки, - с улыбкой попросил Максимилиан.
"Их император, - продолжал он, хмуря брови, - умел их ставить на мес-
то, всех этих фанатиков; он называл их пушечным мясом, и это было подхо-
дящее название. Я с радостью вижу, что новое правительство снова прово-
дит этот спасительный принцип. Если бы оно только для этого сохранило
Алжир, я приветствовал бы правительство, хоть Алжир и дороговато нам об-
ходится".
- Это действительно довольно грубая политика, - сказал Максимилиан. -
Но пусть вас не смущает то, что сказал господин де Вильфор: мой отец не
уступал в этом смысле вашему и неизменно повторял: "Не могу понять, по-
чему император, всегда так здраво поступающий, не наберет полка из судей
и адвокатов, чтобы посылать их всякий раз на передовые позиции?" Как ви-
дите, дорогой друг, обе стороны не уступают друг другу в живописности
своих выражений и мягкосердечии. А что ответил Данглар на выпад коро-
левского прокурора?
- Он по обыкновению усмехнулся своей угрюмой усмешкой, которая мне
кажется такой жестокой; а через минуту они встали и вышли. Только тогда
я заметила, что дедушка очень взволнован. Надо вам сказать, Максимилиан,
что только я одна замечаю, когда бедный паралитик волнуется. Впрочем, я
догадывалась, что этот разговор должен был произвести на него тяжелое
впечатление. Ведь на бедного дедушку никто уже не обращает внимания;
осуждали его императора, а он, по-видимому, был фанатично ему предан.
- Его имя действительно было одно из самых известных во времена Импе-
рии, - сказал Максимилиан, - он был сенатором, и, как вы знаете, Вален-
тина, а может быть, и не знаете, он участвовал почти во всех бонапар-
тистских заговорах времен Реставрации.
- Да, я иногда слышу, как шепотом говорят об этом, и это мне кажется
очень странным: дед бонапартист, отец роялист; странно, правда?.. Так
вот я обернулась к нему. Он взглядом указал мне на газету.
"Что с вами, дедушка? - спросила я. - Вы довольны?"
Он сделал мне глазами знак, что да.
"Тем, что сказал мой отец?" - спросила я.
Он сделал знак, что нет.
"Тем, что сказал господин Данглар?"
Он снова сделал знак, что нет.
"Так, значит, тем, что господин Моррель, - я не посмела сказать "Мак-
симилиан", - произведен в кавалеры Почетного легиона?"
Он сделал знак, что да.
- Подумайте, Максимилиан, он был доволен, что вы стали кавалером По-
четного легиона, а ведь он незнаком с вами. Может быть, это у него приз-
нак безумия, потому что, говорят, он впадает в детство, но мне он доста-
вил много радости этим "да".
- Как это странно, - сказал в раздумье Максимилиан. - Значит, ваш
отец ненавидит меня, тогда как, напротив, ваш дедушка... Какая странная
вещь эти политические симпатии и антипатии!
- Тише! - воскликнула вдруг Валентина. - Спрячьтесь, бегите, сюда
идут!
Максимилиан схватил заступ и начал безжалостно окапывать люцерну.
- Мадмуазель! Мадмуазель! - кричал чей-то голос изза деревьев, - гос-
пожа де Вильфор зовет вас; в гостиной сидит гость.
- Гость? - сказала взволнованная Валентина. - Кто бы это мог быть?
- Знатный гость! Говорят, вельможа, граф МонтеКристо.
- Иду, иду, - громко сказала Валентина.
Стоявший по ту сторону ворот человек, для которого "иду, иду" Вален-
тины служило прощанием после каждого свидания, вздрогнул, услышав это
имя.
"Вот как! - подумал Максимилиан, задумчиво опираясь на заступ. - От-
куда граф Монте-Кристо знаком с Вильфором?"
XIV. ТОКСИКОЛОГИЯ
Это был в самом деле граф Монте-Кристо, явившийся к г-же де Вильфор с
намерением отдать визит королевскому прокурору, и вполне понятно, что,
услышав это имя, весь дом пришел в волнение.
Госпожа де Вильфор, находившаяся в гостиной в ту минуту, когда ей до-
ложили о посетителе, тотчас же послала за сыном, чтобы мальчик мог снова
поблагодарить графа. Эдуард, за эти два дня наслышавшийся разговоров о
знатной особе, сразу прибежал не из послушания матери, не для того, что-
бы поблагодарить графа, а из любопытства и из желания что-нибудь схва-
тить на лету и вставить какое-нибудь глупое словцо, всякий раз вызывав-
шее у матери восклицание: "Ах, какой несносный ребенок! Но я не могу на
него сердиться, он так умен!"
После обмена обычными приветствиями граф осведомился о г-не де
Вильфор.
- Мой муж обедает у министра юстиции, - отвечала молодая женщина, -
он только что уехал и, я уверена, будет очень жалеть, что не имел
счастья вас видеть.
Два посетителя, которых граф застал в гостиной и которые не спускали
с него глаз, встали и удалились, помедлив несколько минут не столько из
приличия, сколько из любопытства.
- Кстати, что делает твоя сестра Валентина? - спросила Эдуарда г-жа
Вильфор. - Пусть ее позовут, чтобы я могла представить ее графу.
- У вас есть дочь, сударыня? - спросил граф. - Но это еще, должно
быть, совсем дитя?
- Это дочь господина де Вильфор от первого брака, взрослая красивая
девушка.
- Но меланхоличная, - вставил маленький Эдуард, вырывая, чтобы сде-
лать себе султан на шляпу, перья из хвоста великолепного ара, испускав-
шего от боли отчаянные крики на своем золоченом шесте.
Госпожа де Вильфор ограничилась замечанием:
- Замолчи, Эдуард!
Потом она добавила:
- Этот маленький шалун недалек от истины, он повторяет то, что я не
раз с грустью при нем говорила: у мадемуазель де Вильфор, несмотря на
все наши старания развлечь ее, печальный и молчаливый характер, это от-
части нарушает очарование ее красоты. Но она что-то не идет; Эдуард, уз-
най, в чем дело.
- Это оттого, что ее ищут там, где ее нет.
- А где ее ищут?
- У дедушки Нуартье.
- А, по-твоему, ее там нет?
- Нет, нет, нет, нет, нет, ее там нет, - нараспев отвечал Эдуард.
- А где же она? Если знаешь, так скажи.
- Она у больших каштанов, - продолжал злой мальчишка, не обращая вни-
мания на окрики матери и скармливая живых мух попугаю, по-видимому
большому любителю этой пищи.
Госпожа де Вильфор уже протянула руку к звонку, чтобы велеть горнич-
