давно вас занимает.
- Это правда, граф; в юности я больше всего интересовалась ботаникой
и минералогией; а когда я узнала, что изучение способов употребления ле-
карственных трав нередко дает ключ к пониманию всей истории восточных
народов и всей жизни восточных людей, подобно тому как различные цветы
служат выражением их понятий о любви, я пожалела, что не родилась мужчи-
ной, чтобы сделаться каким-нибудь Фламелем, Фонтаной или Кабанисом.
- Тем более, сударыня, - отвечал Монте-Кристо, - что на Востоке люди
делают себе из яда не только броню, как Митридат, они делают из него
также и кинжал; наука становится в их руках не только оборонительным
оружием, но и наступательным; одним они защищаются от телесных страда-
ний, другим борются со своими врагами; опиум, белладонна, лжеангустура,
ужовая целибуха, лавровишневое дерево помогают им усыплять тех, кто хо-
тел бы их разбудить. Нет ни одной египтянки, турчанки или гречанки из
тех, кого вы здесь зовете добрыми старушками, которая своими познаниями
в химии не повергла бы в изумление любого врача, а своими сведениями в
области психологии не привела бы в ужас любого духовника.
- Вот как! - сказала г-жа де Вильфор, глаза которой горели странным
огнем во время этого разговора.
- Да, - продолжал Монте-Кристо, - все тайные драмы Востока обретают
завязку в любовном зелье и развязку - в смертоносной траве или в напит-
ке, раскрывающем человеку небеса, и в питье, повергающем его в ад. Здесь
столько же различных оттенков, сколько прихотей и странностей в физичес-
кой и моральной природе человека; скажу больше, искусство этих химиков
умеет прекрасно сочетать болезни и лекарства со своими любовными вожде-
лениями и жаждой мщения.
- Но, граф, - возразила молодая женщина, - это восточное общество,
среди которого вы провели часть вашей жизни, по-видимому столь же фан-
тастично, как и сказки этих чудесных стран. И там можно безнаказанно
уничтожить человека? Так, значит, действительно существует Багдад и Бас-
сора, описанные Галланом? [44] Значит, те султаны и визири, которые уп-
равляют этим обществом и представляют то, что во Франции называется пра-
вительством, действительно Харун-аль-Рашиды и Джаффары: они не только
прощают отравителя, но и делают его первым министром, если его преступ-
ление было хитро и искусно, и приказывают вырезать историю этого прес-
тупления золотыми буквами, чтобы забавляться ею в часы скуки?
- Нет, сударыня, время необычайного миновало даже на Востоке; и там,
под другими названиями и в другой одежде, тоже существуют полицейские
комиссары, следователи, королевские прокуроры и эксперты. Там превосход-
но умеют вешать, обезглавливать и сажать на кол преступников; но эти
последние, ловкие обманщики, умеют уйти от людского правосудия и обеспе-
чить успех своим хитроумным планам. У нас глупец, обуреваемый демоном
ненависти или алчности, желая покончить с врагом или умертвить престаре-
лого родственника, отправляется к аптекарю, называет себя вымышленным
именем, по которому его еще легче находят, чем если бы он назвал настоя-
щее имя, и, под тем предлогом, что крысы не дают ему спать, покупает
пять-шесть граммов мышьяку; если он очень предусмотрителен, он заходит к
пяти или шести аптекарям, что в пять или шесть раз облегчает возможность
его найти. Достав нужное средство, он дает своему врагу или престарелому
родственнику такую дозу мышьяку, которая уложила бы на месте мамонта или
мастодонта и от которой жертва, без всякой видимой причины, начинает ис-
пускать такие вопли, что вся улица приходит в волнение. Тогда налетает
туча полицейских и жандармов, посылают за врачом, который вскрывает по-
койника и ложками извлекает из его желудка и кишок мышьяк. На следующий
день в ста газетах появляется рассказ о происшествии с именами жертвы и
убийцы. Вечером аптекарь или аптекари являются сообщить: "Это он у меня
купил мышьяк"; им ничего не стоит опознать убийцу среди двадцати своих
покупателей; тут преступного глупца хватают, сажают в тюрьму, допрашива-
ют, делают ему очные ставки, уличают, осуждают и гильотинируют, или, ес-
ли это оказывается достаточно знатная дама, приговаривают к пожизненному
заключению. Вот как ваши северяне обращаются с химией. Впрочем, Дерю,
надо признать, был умнее.
- Что вы хотите, граф, - сказала, смеясь, г-жа де Вильфор, - люди де-
лают, что могут. Не все владеют тайнами Медичи или Борджиа.
- Теперь, - продолжал граф, пожав плечами, - хотите, я вам скажу, от-
чего совершаются все эти нелепости? Оттого, что в ваших театрах, нас-
колько я мог судить, читая пьесы, которые там ставятся, люди то и дело
залпом выпивают содержимое флакона или глотают заключенный в перстне яд
и падают бездыханными; через пять минут занавес опускается, и зрители
расходятся по домам. Последствия убийства остаются неизвестными: вы ни-
когда не увидите ни полицейского комиссара, опоясанного шарфом, ни кап-
рала с четырьмя солдатами, и поэтому неразумные люди верят, будто в жиз-
ни все так и происходит. Но выезжайте за пределы Франции, отправляйтесь
в Алеппо, в Каир или хотя бы в Неаполь, или Рим, и вы встретите на улице
стройных людей со свежим, розовым цветом лица, про которых хромой бес,
столкнись вы с ним невзначай, мог бы вам сказать: "Этот господин уже три
недели как отравлен и через месяц будет хладным трупом".
- Так, значит, - сказала г-жа де Вильфор, - они нашли секрет знамени-
той аква-тофана, про который мне в Перудже говорили, что он утрачен?
- Да разве в мире что-нибудь теряется? Искусства кочуют и обходят
вокруг света; вещи получают другие наименования и только, а чернь не
разбирается в этом, но результат всегда один и тот же: яды поражают тот
или иной орган, - один действует на желудок, другой на мозг, третий на
кишечник. И вот яд вызывает кашель, кашель переходит в воспаление легких
или какую-либо другую болезнь, отмеченную в книге науки, что не мешает
ей быть безусловно смертельной, а если бы она и не была смертельна, то
неминуемо стала бы таковой благодаря лекарствам: наши немудрые врачи ча-
ще всего посредственные химики, и борются ли их снадобья с болезнью или
помогают ей - это дело случая. И вот человека убивают по всем правилам
искусства, а закон бессилен, как говорил один из моих друзей, добрейший
аббат Адельмонте из Таормины, искуснейший химик в Сицилии, хорошо изу-
чивший эти национальные явления.
- Это страшно, но чудесно, - сказала молодая женщина, застывшая в
напряженном внимании. - Сознаюсь, я считала все эти истории выдумками
средневековья.
- Да, несомненно, но в наши дни они еще усовершенствовались. Для чего
же и существует течение времени, всякие меры поощрения, медали, ордена,
Монтионовские премии, как не для того, чтобы вести общество к наивысшему
совершенству? А человек достигнет совершенства лишь тогда, когда сможет,
подобно божеству, создавать и уничтожать по своему желанию; уничтожать
он уже научился - значит, половина пути уже пройдена.
- Таким образом, - сказала г-жа де Вильфор, упорно возвращаясь к сво-
ей цели, - яды Борджиа, Медичи, Рене, Руджьери и, вероятно, позднее ба-
рона Тренка, которыми так злоупотребляли современная драма и роман...
- Были произведениями искусства, - отвечал граф. - Неужели вы думае-
те, что истинный ученый просто возьмется за нужного ему человека? Ни в
коем случае. Наука любит рикошеты, фокусы, фантазию, если можно так вы-
разиться. Так, например, милейший аббат Адельмонте, о котором я вам го-
ворил, производил в этом отношении удивительные опыты.
- В самом деле?
- Да, и я вам приведу пример. У него был прекрасный сад, полный цве-
тов, овощей и плодов; из этих овощей он выбирал какой-нибудь самый не-
винный - скажем, кочан капусты. В течение трех дней он поливал этот ко-
чан раствором мышьяка; на третий день кочан заболевал и желтел, наступа-
ло время его срезать; в глазах всех он имел вид созревший и по-прежнему
вполне невинный; только аббат Адельмонте знал, что он отравлен. Тогда он
приносил этот кочан домой, брал кролика, - у аббата Адельмонте была це-
лая коллекция кроликов, кошек и морских свинок, ничуть не уступавшая его
коллекции овощей, цветов и плодов, - итак, аббат Адельмонте брал кролика
и давал ему съесть лист капусты; кролик околевал. Какой следователь на-
шел бы в этом что-либо предосудительное? Какому королевскому прокурору
могло бы прийти в голову возбудить дело против Маженди или Флуранса [45]
по поводу умерщвленных ими кроликов, кошек и морских свинок? Ни одному.
Таким образом, кролик околевает, не возбуждая внимания правосудия. Затем
аббат Адельмонте велит своей кухарке выпотрошить мертвого кролика и бро-
сает внутренности в навозную кучу. По этой навозной куче бродит курица;
она клюет эти внутренности, тоже заболевает и на следующий день околева-
ет. Пока она бьется в предсмертных судорогах, мимо пролетает ястреб (в
стране аббата Адельмонте много ястребов), бросается на труп, уносит его
на скалу и пожирает. Спустя три дня бедный ястреб, которому, с тех пор
как он поел курицы, все время нездоровится, вдруг чувствует головокруже-
ние и прямо из-под облаков грузно падает в ваш садок; а щука, угорь и
мурена, как вам известно, прожорливы, они набрасываются на ястреба. Ну
так вот, представьте себе, что на следующий день к вашему столу подадут
эту щуку, угря или мурену, отравленных в четвертом колене; ваш гость бу-
дет отравлен в пятом, - и дней через восемь или десять умрет от кишечных
болей, от сердечных припадков, от нарыва в желудке. После вскрытия док-
тора скажут: "Смерть последовала от опухоли в печени или от тифа".
- Но, - сказала г-жа де Вильфор, - все это ваше сцепление обстоя-
тельств может очень легко прерваться: ястреб может ведь не пролететь в
нужный момент или упасть в ста шагах от садка.
- А вот в этом и заключается искусство. На Востоке, чтобы быть вели-
ким химиком, надо уметь управлять случайностями, - и там это умеют.
Госпожа де Вильфор задумчиво слушала.
- Но, - сказала она, - следы мышьяка не исчезают: каким бы образом он
ни попал в тело человека, он будет обнаружен, если его там достаточное
количество, чтобы вызвать смерть.
- Вот, вот, - воскликнул Монте-Кристо, - именно это я и сказал доб-
рейшему Адельмонте.
Он подумал, улыбнулся и ответил мне сицилианской пословицей, которая
как будто имеется и во французском языке: "Сын мой, мир был создан не в
один день, а в семь; приходите в воскресенье".
В воскресенье я снова пришел к нему; вместо того чтобы поливать кочан
капусты мышьяком, он поливал его раствором соли, настоянном на стрихнине
strychnos colubrina, как это называют в науке. На этот раз кочан капусты
вовсе не казался больным, и у кролика не возникло никаких сомнений, а
через пять минут кролик околел; курица поклевала кролика и скончалась на
следующий день. Тогда мы изобразили ястребов, унесли к себе курицу и
вскрыли ее. На этот раз исчезли все особые симптомы и налицо были только
общие. Ни в одном органе не оказалось никаких специфических признаков:
только раздражение нервной системы и следы прилива крови к мозгу; курица
околела не от отравления, а от апоплексии. С курами это случается редко,
я знаю, но у людей это обычное явление.
Госпожа де Вильфор становилась все задумчивее.
- Какое счастье, - сказала она, - что подобные препараты могут быть
изготовлены только химиками; иначе, право, одна половина человечества
отравила бы другую.
- Химиками или людьми, которые интересуются химией, - небрежно отве-
тил Монте-Кристо.
- И, кроме того, - сказала г-жа де Вильфор, с усилием отрываясь от
своих мыслей, - как бы искусно ни было совершено преступление, оно всег-
да останется преступлением, и если его минует людское правосудие, ему не
укрыться от божьего ока. У восточных народов не такая чуткая совесть,
